Paradise Lost, BOOK 1, John Milton

Потерянный рай. Книга 1. Джон Мильтон.


СОДЕРЖАНИЕ:

Первая книга знакомит вкратце с темой повествования; о первом непослушании, в результате чего, человек утрачивает свой Рай, где он беззаботно обитал; затем касаемо причины его падения, Змей или Сатана в облике Змея, подымает восстание против бога, подговаривая легионы Ангелов встать на его сторону, в результате чего, по распоряжению Бога, они слетают с небесной обители в великую бездну. После этого, поэма переходит к описанию основных событий, помещая Сатану с его падшими Ангелами в Ад, а точнее, не в самый центр (покуда Небо и Земля, на тот момент, еще не сотворены) но в место совершенного мрака или беспросветного Хаоса, где Сатана с его Ангелами лежат в кипящем озере, сраженные и приведенные в крайнее изумление, но несколько пришедшие в себя от потрясения, призывают того, кто выше их по рангу и достоинству обсудить свое бесславное падение. Сатана взывает к своим легионам встать к оружию, но многие, еще, по-прежнему, находятся в замешательстве и оцепенении. Наконец, исчисленные, они начинают выстраивать свои боевые порядки, во главе своих начальников и офицеров, чьи имена были упомянуты в Ханаане и прилегающих территориях. Сатана, в прямом обращении, утешает и воодушевляет надеждой заполучить потерянные небеса обратно, попутно уточняя, что для этого необходимо сотворение нового Мира и Созданий в нем живущих, в соответствии с древним пророчеством - посланием с Царства Небесного; для этой цели, согласно воззрениям множества древних Отцов, Ангелы явились задолго до появления плотских Созданий и чтобы выяснить насколько верно это пророчество, Сатана собирает всеобщий совет. Его сподвижники и соратники соглашаются. Таким образом, в бездне мрака начинают выстраивать Пандемониум - адскую столицу, с местной иерархией и судом.


О том как человек ослушался впервые,
О Древе где сорвал он плод и был не рад,
И мир обрек на бедствия земные;
Подобный богу стал, но Райский Сад
Он утерял, поблекший от печалей,
Пока не появился большей славы Человек;
И все вернул, о если б только знали! —
Пой Муза, ты поведай нам секрет!
Где те вершины что Хорив упрятал в Бездне,
Где пастырь твой избранников хранит;
На небе, на земле, в глуши безвестной,
Где Хаос в цвете новом розу уявит.
Сионский Холм нам восхищеньем?
Силомский ключ твоих Оракулов поит?
Тогда и я оттуда с прочими рожденьем,
И водами его мой смелый гимн омыт!
Он воспарить намерен, нет не посредине,
А над вершиной Геликона тем вещам во след —
Они не тронуты словами в этом мире,
Но что важнее, Дух мой, твой ответ!
Всем Храмам для тебя дороже Сердце,
О просвети, ведь все же знаешь ты! —
Ты тот кто постучавшись в дверцу,
Расправил крылья и увидел мои сны.
Как голубь своим выводком над бездной,
Безумием чреватой в этой тьме;
О, не оставь, наполни своим светом,
А все отжившее прожги в своем огне!
Твоя вершина в этом споре впереди,
Я в этом не держу малейшего сомненья,
О протяни мне руку, протяни,
Чтоб утвердил твои я проведенья!

Пространства все открыты твоим взорам;
Ни что не скрыто перед тобой, ни Небеса,
Ни Преисподни боли и позора;
Скажи мне, от чего те райские места,
Где наши праотцы купаясь в счастье,
Во славе Бога высоко от этих мест;
Зачем свой Рай сменили на ненастья
Чтобы в Аду влачить свой жалкий крест?
Кто подтолкнул на грязное восстание?
Змей, чье коварство выше всяких сил,
Кто дышит местью непрестанной,
Кто Мать Предвечную прельстил?
С каких времен питал свою гордыню,
И изгнан вместе с Воинством своим,
Восставших, стать их командиром -
Он ровня им иль в Славе высших сил?
Враждебен стал из честолюбия и страсти,
Чтоб сокрушить несокрушимый Трон,
Войною нечестивой против Власти,
От адской гордости жесток и ослеплен,
Бунт поднял на Сильнейшего из Сильных,
Чтобы с Небес так взять да и слететь?
Восставших увлекая в адские глубины,
Девятикратно все пространства пролететь,
И в разорении отвратном сокрушаясь,
Гореть в бездонном пламени в цепях,
В своем бессмертье проклятие стяжая,
Питая гнев к судьбе что потерпела крах?
Чтоб счастье что утеряно и скрежет боли,
Там мучило его без жалости и сна;
Бросая взгляды злые и лишенный воли,
Внимая злобно что смятенью нет конца?

Итак, низвергнут в преисподню Сатана,
Со взглядом гордым оглядел владенье;
Местечко жуткое, повсюду пустота
И сонмы ангелов слепых в оцепененье.
Казалась круглой мрачная темница
И свет багровый как в пылающей печи,
Но это пламя ослепляло всем зеницы,
Темнее темной, сумрачной ночи.
Где лишь мольбы и тщетные заклятья;
Повсюду ненависть, тревога и тоска —
Страна теней, печали  и проклятья,
Где миром и покоем и не пахло никогда.
Надежды нет, но средь ненастья,
Она являются чтоб сердце распалить,
Но только чтобы изорвать его на части,
И злых теней роптаньем накормить,
Что от прожженной Серы сладостно дуреют;
Такие вечной справедливости места,
Для всех мятежников, кто не посмеет,
Во тьме помыслить, мрачная тюрьма!
От сердца трижды обозначены пределы,
Где не увидеть ни начала ни конца,
Но это место верно не из высшей сферы,
Где блещет облик нашего Отца.
И Ангелы мятежные в потоках раскаленных,
Огней и вихрей плавились в жару,
Но не горели потому что от стихий свободны,
И вскоре в непроглядном том пылу,
Он разглядел сильнейшего по силе,
И по злодействам превосходней остальных,
Еще давно известный в Палестине,
Известен был он Вельзевулом среди них.

Так для кого ж ты будешь Враг заклятый,
Что прозван Сатаной на небесах?
Внезапно голос прозвучал в горящей рати,
Так тишину нарушил жуткий мрак. 

Уже ли ты это кто потрясал все царства?
О что за перемена, как же ты упал,
Из Царства Света в область Мрака и Коварства
И превосходные одежды променял:
Что, отсверкали мириады звезд искристых,
В ком монолитом нерушимым был Союз,
Один Совет, одна Надежда, одни Мысли,
И Предприятий общий риск и общий груз?
И ликованье стало бедствием унылым
И в разоренье нашем стали мы равны;
Ты видишь где ты, где же твоя сила?
О как ты пал, уже ли пред тобою мы!
Метнул Он молнию, кто бы мог подумать;
Блеснуть горазд, но только не для них;
Непобедимый Победитель, надо же придумать,
И чем нам это может нам сулить?
Что, трепетать теперь иль сокрушаться,
Наружность начищать пока не заблестит,
Презреть иль просто посмеяться? —
Испорченная добродетель, да она претит!
Из за чего я спорил и сражался,
И в том раздоре прихватил с собою тьму,
Неисчислимых душ кто упирался;
Никто не любит дерзких, а вот я люблю.
На Небесах в привычку взяли драться,
Несокрушимое Могущество и сила супротив,
Для Неба схватка скользкая признаться,
Трясти Престол, там где не может быть чужих.
Не все потеряно, непобедима Воля,
И не истлеет гнев, наукой будет месть,
Дерзает Дух и не уступит и клочка от Поля,
Уже победа — вот что остается здесь!
Отбросив гнев, не будешь ты подобен,
В смирение Триумф любви твоей?
Так поклонись и может станешь ты свободен,
Целуя на коленях крохи гордости своей,
Обожествляя силу кто возмездие припрятал,
Поставив под сомненье Царский Трон;
Конечно на бесчестье это что в оплату,
И на крушенье наше одобрял не он.
Коль скоро власть Богов по воле Рока,
Суть пламени вовеки не прейдет,
И раз чрез опыт все явления уроком,
На лезвии меча, кто ж лихо в нем найдет,
Коль рубит он предвиденьем нещадно?
Надежда есть, мы в силах разрешить,
Исход всей Битвы, будем мы коварны,
И хитрой силой его сможем сокрушить,
Но кто теперь от радости ликуют?
Лишь только Небо в тирании торжествует!

Так Ангел ренегат себя превозмогая,
В неумолимой гордости упрямый и глухой,
В своем тщеславии отчаянье скрывая,
И тут другой Собрат возвысил голос свой.

О Князь, Властитель Ангельских Престолов,
Кто Серафимов всех построив угрожал,
Всевышнему в бесстрашии непреклонном,
И Превосходство его смутой унижал.
Не важно что, Судьба иль Рок случайный,
Слепая Сила — слишком я знаком,
О всех делах тех страшных и печальных,
О том восстании и крушении слепом,
Из за чего слетело в эту Преисподню,
Все наше Воинство и вот теперь мы где,
Как в сне кошмарном и безвольном,
Чтобы сгорела память вся о нашем существе.
Но дух и мысль предвечная повсюду,
Всегда и всюду возвращают жизнь свою;
В движенье не изменном не забудут,
Где в вечном пламени искать свою стезю,
Пусть и угасли в Славе и померкли,
И раздирают души скорби и печаль;
Наш Покоритель, видно (в коем веке
Бог в принужденье говорил что жаль),
Он крепость духа нам оставил неизменной,
Чтоб горесть эту мы могли стерпеть,
Чтоб месть и ярость не постыла в Бездне,
И услужение ему, и раб что должен петь,
Под дудку на правах Войны и Силы,
Да и какое дело, здесь ему не быть,
Средь глубей Адский изворотливою рыбой,
Среди огней не пробовать на прыть;
О, и Бессмертие и мощь какая польза в том,
Когда неугасимым нам гореть огнем!

Князь тьмы, тот час спешил на это возразить.

Не должно Херувимам в немощи скорбеть,
Жалеть себя ничтожным сожаленьем,
Мы не к добру встречаем эту твердь,
Лишь зло отрадой нам и утешеньем!
Из века в век в высокой Воле лишь одно,
Противиться, когда б и было это тленьем,
Чтоб в наших бедах вывести добро,
Должны все извращать и сеять тем сомненья.
И средства вредные выискивать в добре,
Чтоб извергал он желчь от горя,
А если в этом нам не преуспеть, то где
И как узнать всех планов его волю?
И Победитель, видишь, отозвал назад,
К Вратам Небес посланников возмездья,
Наслав за нами Грозы, Молнии и Град,
Когда с Небес слетали в пропасть Бездны.
Потоки серы и клокочущих Огней,
Пролил он с яростью дождями и ветрами,
И может не бушует он как ранее теперь,
Затем что он истратил стрелы все в колчане.
Так не упустим шанс насытить ярость,
И даже пусть презреньем напитает Супостат.
Ты можешь видеть здесь хотя бы малость,
Вон поле где сплошной унылый мрак,
Пламенями зловещими мерцает и завет?
На огненных волнах туда должны стремиться,
Там отдохнем быть может если повезет,
И силам там дадим восстановиться.
Поразмышляйте как Врага нам оскорбить,
И как избавиться от доли безысходной,
Как все потери наши здесь восстановить,
Какой укрепимся мы Верой непреклонной,
Или какой решимостью отчаянье убить"

Так подбодрить желая молвил Сатана,
К Собрату своему в воде кипящей,
Увязнув телом и лишь искрами Глаза,
По всей длине он распростёрся там лежащий.
Титанам равен или тем Сынам Земли,
Что угрожали Зевсу иль подобен Бриарею,
Или Тифону обитавшем в логове Горы,
Близ Тарса иль тому Морскому Змею,
Левиафану, наибольший из созданий тех,
Что бороздят просторы Океана,
И у брегов Норвежских укрываясь о то всех,
Где кормчий ладьи своей исправной,
Приняв его за остров, как предание гласит,
Кидает якорь пригвождая к его шкуре,
Укрывшись от ветров пока он спит,
И до утра ни что не предвещает бури.
Но лишь Светило возвещает день
И он во всю длину все тело расправляет;
Так среди Озера был скован Архи-Зверь,
Как шевельнуть Главой своей не знает,
Без дозволения Неба. Погрузившись в муть,
И там, наедине в намереньях коварных,
В злодейства снова жизнь вдохнуть,
Чтобы навлечь проклятья дел бесславных.
Но вновь увидеть в ярости, что зло,
В злых умыслах явилось вечным благом,
И милостью излито вечное добро,
На Человека ослепленного соблазном,
И в том смятение узреть бесславный крах.
Тотчас в той заводи расправив плечи,
Огромен ростом и два пламени в руках;
Разверзлась бездной ослепительная вечность,
Чье пламя ярче Звезд на кончике иглы,
Пред ним вздымаясь бурными волнами,
Покатым склоном увлекало посреди,
Покинуть эти жуткие и мерзкие канавы.
И взмыл он ввысь и взмахами крыла,
Сгущался воздух тяжесть нагнетая,
И вот, как призрак сумрачный Земля,
Подобно лаве огненной, не тверда но густая,
Как в жерле Этны прожигает все пары;
Там где огонь и воздух в схватке непрестанной,
Где тлеют искры истлевающей искры,
И где земля твердеет отгоревшими ветрами,
Зловонием и пеплом уплотняя дно,
Куда ступил он злополучными ногами —
Такое вот его злосчастное одно.
И вслед за ним и Пара, там они,
Прославились что избежав Стигийского потопа,
Богам подобны, снова силы обрели,
По воле собственной а не капризам Рока,
И не с согласия Небесной Братии.

Так вот на что свои сменил я Небеса,
На эту атмосферу с грязью и землей,
Небесный свет взамен тоска и темнота,
Бурчал Архангел падший сам с собой.
Правитель знает и да будет так!
И в праве он решать что с этой долей;
Из всех правдивых лучший тот кто прав,
В ком все причины уравнялись с его Волей.
Прощайте вы счастливые Поля!
Обитель радости и вечного блаженства;
Приветствую тебя зловещая Земля! —
Глубь Преисподни принимай Владельца!
Чей Ум несокрушим от времени и места;
На собственной арене жизнь Разума полна,
Кому и Ад по силе обратить Небесным,
И Небеса отправить в Адские места.
Да и какое дело коль везде один и тот же?
И кем бы не был, но не меньше я его;
Не грохочу как он я грозами и что же?
По крайней мере я свободен без него.
Не к его зависти чертовская обитель,
Затем не в силах он прогнать отсюда нас;
Здесь каждый сам хозяин и правитель;
Царем в Аду быть лучше, чем слугой на Небесах!
Но где, не вижу я друзей всех верных,
Тех кто делил в союзе верном наш урон,
Что в озере своем лежат в оцепененье,
Так пусть приют наш увеличется числом.
Сплотившись может отвоюем мы, как знать,
Потерянное Небо или что в Аду терять?

Тут Вельзевул промолвил Князю вслед;
О, Вождь бессменный Армии блестящей,
Что только Вседержитель в силах одолеть,
Когда б могли они услышать голос вящий,
От них не задержался бы ответ.
И стоя на краю средь гибельных ненастий,
Живым залогом всех блистательных побед,
Надеждой среди страхов и напастей,
Сплотил бы всех торжественный обет.
Тогда б на Поле натиском суровым,
Победный кличь их не оставил бы одних
И пробудив всех дерзновеньем новым,
Железным строем вновь сплотил бы их.
Но посмотри теперь что стало с ними,
Ошеломленные, упавши ниц забыли все,
Вон там средь Озера Огня они слепые,
Не удивительно, с высот в такое дно!

Лишь только смолк и Враг предвечный,
К той заводи кипящей к Ангелам побрел,
Закинув свой тяжелый щит за плечи,
В эфирном пламени небесном закален.
Луне подобен сферою прозрачной,
Сверкал слепя глаза оптическим стеклом,
Той что в Фьезоле звездочет Тосканский,
Сквозь устремляясь изучал наш Дом.
Где видел новые он Земли, Горы, Реки,
Чтоб описать наш Глобус в письменах;
Копье его как ствол Сосны Норвежской,
Под мачту Флагмана подобен посоху в руках,
Чтоб удержаться от порывов бурных,
Ветров палящих среди топей жгучих Лав;
Конечно поступь та не средь Небес Лазурных,
А в пламени где Небеса целуют прах.
И тем не менее шел без ропота и гнева,
И вот дошел до берега претерпевая жар,
Кипящих Вод где пламенела сера,
И словно слой опавших листьев он узнал,
Теней и Ангелов упавших Легионы,
Их очертанья повсюду, тут и там;
Ручьями Валамброзкими стекались сонмы,
Под сень Этрусских крон опавшая листва;
Иль Моря Красново полегшею Травою,
Когда Ветрами Ориона разверзалась глубь,
И Фараона Конница ушла своей тропою,
Выискивать в пространстве лучший путь,
Пока преследуя с неистовством летели,
Настигнуть Пилигримов Гесема, кто наблюдал,
С брегов куда неслись все эти тени,
И кто на сломанных их колесницах догонял.
Потерянны и жалки, прикрывая свой потоп,
Они лежали поражаясь от всех бед;
Во весь свой голос вскрикнул он как мог,
Что глуби Ада сотряслись в ответ.

Цари и Воины и кто здесь может быть -
Цветы Небес, вы потеряли ваш законный Дом,
И если не забыли вы как жить,
И духа Вечного развеять в силах сон,
Дерзайте! иль по этим грезили местам,
Где вы желали свой покой стяжать,
От тяжких битв своих покинув небеса,
Средь этих Райских кущ хотели отдыхать?
И в этой жалких позах вы клялись,
Во славе чтить Воителя премного?
Что Серафимы, Херувимы все перевились
Иль задохнулись все от этого потопа,
Мечи все сломаны, знамена порвались!?
Иль ждать пока гонцы с Небесных Врат,
Предстанут здесь и втопчут всех поникших,
И закуют цепями в самый нижний Ад,
Пронзив своею молнией превышней?
Вставайте, просыпайтесь иль умрете так!

Тот час призывом громогласным Сатаны,
Сконфужены от тех речей позорных,
Они расправив крылья топи затрясли;
Так вздрагивает дремлющий дозорный.
Но разве сами не могли они понять,
Осознавая тяжесть положенья;
Где раньше, где теперь, уже ль не знать,
И разве не терпели боль и униженье?
И потому заслышав громкий кличь,
Ему Неисчислимые ослушаться не смели,
Как на Египет в дни худые слал свой бич,
Могучим Жезлом Сын Амрама и слетелись,
Пред взором Фараона тучи Саранчи,
Укрыв восточным ветром Нильскую долину,
И Царство словно в сумрачной ночи.
Так Легионы окрыленных заняли пустыню,
Заполнив Своды Ада, где везде
Вверху и снизу и вокруг, один огонь;
Но вот свое копье вознес он в этой тьме,
И точные весы им указали острием,
Тот вечный курс и направленье равновесия,
Куда их Воинства нежданно набрели,
Кто в эту низменность им чашу перевесил,
Что заполняли вместе Сонмами они.
Так с Северных земель через Дунай и Рейн,
Неслись потоками холодные Сыны,
На Юг, преодолев их русла вен,
В Гибралтар, в Ливийские пески.
И вот Начальники и Командиры всех строев,
Без замедления спешат к их Генералу;
Их формы, словно Боги, выше слов,
Во всем превосходили человеческую славу.
В Величье Званий и Влияний равны тем,
Кто был когда то на Престолах вышних;
Чьи Имена В Рекордах стерты с тем,
Что в Мятеже забыли Книгу Жизни.
Предвечной Евы ждали безымянные Сыны,
Услышать Имена средь вороха идей,
Блуждая также над поверхностью земли,
С согласия Неба, к искушению людей,
Сквозь кривотолки все желая исказить,
Что частью наиважной для людского естества,
Чтоб все что только можно извратить,
И отвратить любого от Создателя Отца.
И Образ Славы что незримый для очей,
Но предоставленный к воображению,
Что наряду с нарядным культом кажет Зверь
И с помпой открывает к усмотренью,
Где Демоны воображают Божества;
Когда то люди различали в них Кумиров,
И в прошлом были их известны Имена,
Во всем разнообразии Языческому миру.

Пой Муза и поведай кто сегодня и тогда,
Кто первый и последний там восстал,
Из раскаленных топей векового сна
И пред великим Императором предстал;
Согласно званию и чину на брегу пустом,
Где стоя он взывал к ним громогласно,
Пока другие в отчужденье глухом,
Толпою беспорядочною ползали напрасно.
Кто среди них Вождями Бездны вечной,
Скитаясь по земле творенья изловить,
Свое Гнездо воображая Троном вечным
К его осмелившись Престолу пригвоздить;
Народы чтят Богов в любви и умиленье,
Но кто с Сиона грозы мечет в чудный край,
Кто их Алтарь поставил под сомненье,
Меж Херувимов на Престоле, Ай Адоной!
О да, в Святилище не глух он и не слеп,
И храм его все также блещет и сверкает,
Хранит на черный день Его Ковчег,
Что в своей славе ничего еще не знает;
О всех проклятьях Таинств их священных,
О всех их торжествах, что оскорбит,
О тьме что затемняет свет вселенной,
И Молохе, что от крови детей блестит,
И жертв его и слез отцов несчастных,
Хотя от рева труб не слышен был их крик,
В огонь идущих отпрысков несчастных,
Где беспощадным истуканом он стоит.
Он богом был Аммонитян в долинах Рабба,
Аргоба и Васана, где течет Арнон,
И Соломона он пленил однажды нагло,
Что также и ему он Храм возвел.
На той Горе и ко стыду та роща стала,
Овраг сынов Еннома где жарили в огне,
Геенной черной в славу вечную Ваала,
С тех пор Тофет подобьем ада знали все.
Затем и Хамос, жуть Сынов Моава,
От Ароера, Нево, Аварима ко хребтам,
Где Есевон, Оронаим и область Сигонова
За Полем Сивма к Виноградам и цветам,
И Елеала вплоть до Моря Мертвого брегов.
Ваал Фегор он знаем, где в Ситтиме,
Склонял Израиль он под блудный кров,
Но вслед им горем обернулась это имя,
Хотя и больше стало Вакханалий с этих пор,
На том Хребте скандальном сладострастья,
И ярче тлел для Молоха костер,
От этих дров во всем своем пристрастие,
Пока Иосия верный В Ад не вверг их всех.
Они пришли за ним с разливами Евфрата,
В Восор вливаясь где граничит та страна,
Египта с Сирией, Ваал, его Астарта,
Мужчина с Женщиной, Земля и Небеса.
Для Духа Пол земной лишь буква слова;
Не будет сущность чистая на примеси делить;
Там нету женского и нет там и мужского,
Тем более плотью сковывать или дробить.
Иль силу уявлять на хрупкости костей;
Неуловимый образ, кто его покажет;
Он светлый, черный, мертвый иль живей,
Никто не знает и никто не скажет -
К любви является сюда или к вражде.
И из-за них они теряли силу оставляя,
Алтарь свой на чужой поклон;
Богам безбожным кланяться не зная,
Но если б молвить мог, то что сказал бы Он?
Из за чего они склонялись головами,
От битв притомившись пред копьем;
Презренный Враг, о если б только знали!
С рядами этими Иштар прелестным сном,
Астарта - Неба Финикийская богиня,
Чей светлый образ молодой Луной,
Сидонских Дев пленил кто пел ей гимны,
Себя Обетами скрепляя, и Сион
Знавал те песни на Горе где Царь Премудрый
Возвел ей Храм из-за супружеской любви,
Чье сердце щедрое и вместе близ Святыни,
С ее поклонницами коротал свои часы.
И вслед Таммуз и плач по доле скорбной,
Сирийских Дев где днями летними судьбу,
Они оплакивали песнею любовной,
Там где Адонис тек рекой в морскую мглу,
Что мнилась кровью истекающей Таммуза;
Та сказка трогала Сионских дочерей,
Им сердца распаляя сладкой Музой.
И там Иезекииль видением страстей,
Иудины поклонства молча прозревал.
За ним явился тот кто в скорбях дней,
Роптал и Идол их Кивотом разбивал,
Порабощенным в собственном же Храме
И он плашмя разбившийся упал,
Пристыженных его поклонников оставив,
Где сам он на краю Порога своего стоял.
Морскою рыбой звался он Дагоном,
Но рыбой был он лишь своим хвостом,
Чей храм в Азоте на Палестинских склонах,
Там где граничат Газа, Геф и Аккарон.
Затем Риммон, кто почитаем был в Дамаске,
Аваны и Фарфара на брегах речных;
Был знаменит он тем что по своей указке,
Он дому Божьему противился средь них;
И Прокаженного однажды утеряв,
Обрел царя себе заблудшего Ахаза,
Кто одолел его чтоб Алтари все разорять,
Оставив жертвенник для собственной услады,
Где жертвы он сжигая приносил,
На лад сирийский для Богов что покорил.
Ну и конечно Пантеоном тем преславным,
Осирис, Гор, Изида с вереницей слуг,
Всех обликов от добрых до бесславных,
Египта и Жрецов причастный круг,
Что под личинами зверей упрятали Богов;
Израиль тоже не избег напасти этой,
И предпочел он золотого из Тельцов;
Вдвойне кощунством стало это,
Когда мятежный Царь из золота в Быков,
Отлил Иегову поставив в Дане и Вефиле,
Того кто поразил в Египте блеющих Богов,
Когда к Пророку он явился в этом мире.
И вот сильнейший среди Падших - Велиал,
Тот что питает Дух пороком буйным;
Никто ему здесь Алтари не воскурял,
Он сам Алтарь для Пастырей безумных.
Тех кто пятнал разгулом Храмы Божьи,
Как запятнали некогда Илия Сыновья;
В Судах и во Дворцах имеет власть он тоже;
В роскошных городах его законная земля.
Среди бурной суеты и нескончаемого шума,
Поверх высоких башен он глядит,
Все подмечая оскорбленья и безумья,
И только Мрак ночной опустится, парит.
Бредут по улицам заблудшие Сыны,
Глухие, дерзкие, надменны от вина,
Каких знавал Содом в былые дни,
И Гива ночью той, от худшего греха,
Где Дом Радушный спас себя от поруганья.
Вот наивысшие по чину и по званию,
Всех прочих не под силу мне назвать,
Хоть с давних пор открыты они к знанию,
Сколь много там их, трудно и сказать;
Ионии Боги, Иавана божества,
Земли и Неба все прославленные Предки,
Титанов множества и все их сыновья,
По первородству их бесчисленные ветки;
Сатурна мощный Сын, что Трон забрал,
Всему назначив собственную меру,
Затем на Иде свое царство основал,
Откуда на Олимп повыше, к снегу
И там он вместе с Сонмом восседал,
Где Тьма целует Свет по самой середине;
В Додоне или средь Дельфийских скал,
Границ земель Дорийских, выси и низины;
Иль кто Сатурна Старика сопровождал,
От Адриатики и в Гесперийские долины,
На земли Кельтские до дальних Островов.
Все призраки времен в множестве великом,
К себе стекались вместе в новый кров;
Потупив взоры но неясный проблеск счастья,
Волненьем пробирал безликую толпу,
Узрев что Вождь среди печали и ненастья,
Не впал в отчаянье и мрачную тоску.
Хотя в словах скорей звучала доблесть,
Но не потерянный себя он вновь вернул,
Припомнил он свою былую гордость,
И с новой силой жизнь в них вдохнул.
Пусть и сомнительно звучала эта память,
Но почву под ногами обрести хватило всем,
Разбить все страхи и развеять слабость
И к жизни Духа возвратить несчастный тлен.
Раздался звук раскатом трубным горна,
По праву Азазеля должен он предстать,
Пустыни Адской Херувим огромный,
И должен честь рядам своим отдать.
Имперским флагом посох расправляя,
Как Метеор по Ветру он блестит,
Камнями драгоценными, Трофеями сверкая,
А Герб Серафский Золотом расшит!
Пропитан воздух звоном ратного металла,
Хозяин Легионов издает свой Клич,
И сотряслась насквозь вся Бездна Ада,
Царей предвечной Тьмы Расшевелив.
От вечной ночи пробудился Хаос,
А мгновенье мрак пространство осветил,
И тысячи знамен в лучах Зари рассветной
И Копьями огромный Лес завесу приоткрыл.
И сонмы шлемов боевыми головами,
Казалось все и ничего вмещала эта глубь;
Стояли в ряд сомкнутыми щитами
И вот Дорийским строем в путь;
Фаланги под звучанье Флейты звучной,
Такой что вместо гнева пробуждает дух,
И в бой ведет героев самых лучших,
Кто неподвижен к бегству, к смерти глух;
Кого не надо успокаивать иль умиротворять,
Кому не надо ободряющих касаний,
Чтобы дурные мысли и тревоги разогнать;
Печаль, тяжелые сомнения и страхи,
От смертного или бессмертного ума прогнать.
Так силою и мыслью сплоченные одной,
Под звуки мелодичные ступая,
В молчании шли они через огонь и зной,
Свой шаг болезненный смягчая;
И вот, остановившись, можно разглядеть;
Внушали страх и ужас грозные ряды,
Воителей тех знал и видел белый свет,
От блеска ослепительны их Копья и Щиты.
Все в ожидании к исполненью приказа;
Кто при оружии, пробежался по рядам,
Приметил всех, наметан глаз у Князя,
И Армию прикинув в мыслях рассчитал;
Весь строй по ширине и по длине их числа,
В порядке точном, уподоблены Богам,
По облику, достоинствам и лицам,
И в гордости своей он вторил их сердцам,
Узрев что крепость та еще красивей,
Покуда с сотворенья человек не знал,
Настолько превосходно воплощенной силы;
Конечно это не была та мелкая пехота,
Кто журавлями некогда кричал,
Походом на пигмеев с ежегодною охотой.
Иль даже пусть с Гигантами сравнить,
Что на полях Флегрийских, Славные Герои,
С Богами меньшими смешавшись их сразить,
Превознося Олимп меж Фивами и Троей,
По обе стороны его желая поделить.
Созвучно это и тем Рыцарским героям,
В сказаньях об Артуре что легенды принесли;
Британии и Арморики всех обращенных,
Кто через крест и меч теряли или обрели,
В неистовых сражениях Дамаска и Марокко,
И Трапезунд, и Монтальбан, и Аспрамонт;
Иль те кто от Африканских берегов Бизерта,
Когда у Фонтарабьи Шарлемань со знатью слег.
Конечно с этим всем не ко сравненью,
Средь них От смертных каждый был далек,
Но Командир теперь открыт их зренью,
И также обликом казался он высок.
И образ первозданный в качестве исконном,
Как и в былые дни по прежнему блистал,
В величии своем не выглядел сраженным,
И Славу прежнюю свою не утерял.
Как Солнце утреннее от тумана тает,
Лучами разливаясь он пространство освещал,
Иль как Луна в затменье сумрак пробивает,
Был бледен свет и все же он сверкал,
Монархам всем предвестником недобрым,
Пусть мрачен, но Архангелом предстал.
И пусть от Молний с ликом искривленным,
Светился также хотя свет свой запятнал.
И гордость уязвленная просила мщенья,
Блистала Духом непреклонным бровь,
Суровым взором выдавая сожаленье,
При вида тех кого увлек под адский кров,
Товарищей кто променял блаженство,
Чтобы мучения стяжать на долгие века,
Тех Духов в красоте и совершенстве,
Ради него бессмертные отдали Небеса.
Верны ему и в бунте том несносном,
Уже поблекшие, огнем опалены,
Подобно Лесу или горным Соснам,
Стояли молча тлея гордые стволы.
Теперь их построение желая сдвоить,
Крыло к крылу чтоб взглядом охватить,
Рядам знак подал полукругом перестроить,
Чтоб парами друг к другу вместе быть;
Уже пытался трижды и напрасно,
Весь во внимание, не может то не злить,
Так плачут Ангелы в бессилии злосчастном,
И вот вздыхая тяжко начал говорить.

О вы, бессмертных Духов Легионы,
Кто лишь Всевышнему по силе уступал!
Нет, не бесславны были ваши сонмы,
Хотя и мрачным выдался финал,
Чему свидетельством вся эта перемена,
О чем и говорить мне ненавистно вслух;
Нет власти у Ума предвидеть козни тлена;
Смерть наш коварный, давний друг,
Упрятала что о себе всегда мы знали,
Затем к грядущему и к прошлому слепы,
Лишенные боязни, ей мы фору дали.
Кто верит что ничтожны и слабы,
Навеки изгнаны в обитель преисподни,
Никчемные в могуществе своем,
Что дать отпор достойный не способны,
И что вернуть назад законный дом,
Теперь не стоит даже и пытаться,
И вечно ползать нам в бессилии своем;
Ужель и впрямь такое может сдаться?
Не даст мне Воинство Небесное соврать,
Все распри, все эти тревоги,
Надежду нашу не смогли у нас отнять,
Пусть он метает дальше свои грозы,
Небесный Вседержитель, чей Престол,
На Славе, на молве и вековой привычке,
Чей блеск и власть прикрытая толпой,
Толкнула усомниться нас в Его величье,
Чтоб в мятеже нас сбросить в Ад;
На чем стоит его могущества мы знаем,
Конечно, здесь никто не будет рад,
Но к счастью и себя теперь мы тоже знаем.
Не будем больше распри раздувать,
Пугать иль подстрекать к конфликтам,
Но хитростью мы сможем все забрать,
Что мы не в силах были взять открыто.
Чтоб знал что одолевший острием меча,
Лишь одолел врага наполовину,
И что хотел он не получит никогда,
Когда для этого использует лишь силу.
Пространство бесконечно, где Миры
Бесчисленны и ходит слух что он намерен,
Создать еще один который населит
Созданиями из новых поколений.
Всех кого выберет; Небесным сыновьям,
Как себе равным будет он благоволить,
А значит будет он открыт и нам,
И если мы прорвемся, то тому и быть!
Да хоть куда, кто эту яму выбирал,
Для Духов Райских в бездне рабства;
Сколь долго бы он свет здесь не скрывал,
Нам должно обсудить все это ясно.
Мир безнадежен когда вечно он в цепях,
Война значит Война, в закрытую иль смело,
Конечно, если раньше не увидит крах,
До этих мест нам нету больше дела!

Лишь речь закончил он и миллионы
Из бедер Херувимов к одобренью его слов,
Пространства озарили Преисподни,
В огне пылающих заточенных клинков.
Против Всевышнего со злобою свирепой,
Оружием загремели звонкие щиты,
В воинственных проклятьях осыпая Небо,
Неистовым призывом мести и войны.

Гора была не далеко там с чьей вершины,
Бил копотью и брызгами огонь,
Натерта черным глянцем, знак непогрешимый,
Что скрыта Сера с металлической Рудой.
Туда спешат неисчислимых Легионы,
Летучих Пионеров с кирками в руках,
Где прежде чем воздвигнуть Бастионы,
Разбиться нужно станом, поле окопать.
Ведет Мамона их, прискорбнейший из падших,
Он и в Раю был мрачным среди святых,
И будучи не вашим и не нашим,
Обожествлял он злато Райских мостовых,
Пока являясь в превосходнейших виденьях,
Ступали Ангелы и Боги восхищая небеса;
В его словах все грубые внушенья,
Разграбить все, что спрятала Земля.
Вот снова вскрыта старая Гора,
И в поисках сокровищ в центре копошатся;
Златая жила там, но ядом почва та —
Богатствами в Аду не стоит восхищаться.
Не стоит хвастать тем что смерти подлежит,
Упоминая восхищаясь башню Вавилона,
И Славу Мемфисских Царей, вершины пирамид,
Те Силы и Искусства звук пустого звона,
Что Дух отверженный увидев, отыграл;
Что строилось века несчетными руками,
Он в краткий час Вершины все сровнял,
И утекали их руины жидкими огнями,
По венам в Озеро где плавится металл.
От шлака прожигая в множестве втором,
Средь двух он третьим, сыном нерушимым,
Он вновь и вновь там выкипал огнем,
И землю ту приподымал к своим вершинам.
Так заполнял собой он каждый уголок,
Тысячеликой формы все припомнив;
Так нам поет орган порывами ветров,
Дыханием обширным полости заполнив.
Вот словно призрак зданием огромным,
Как из тумана ряд Дорических колонн,
Подобно выдоху симфоний звуком томным,
Великолепным Храмом иль Дворцом;
Карнизы, фризы, золотая крыша,
В отлитых барельефах выпуклый фасад;
Ни Вавилон ни Алкаир там не сравниться,
Великолепьем, хоть и в славе каждый град,
Серапису и Бэлу кланялися в ноги,
Седалищам блистательных Царей,
Когда еще Египта и Ассирии народы,
Соревновались в роскоши своей.
Так все отчетливей в пространство,
Застывши в бронзу им глаза раскрыв,
По волшебству просторные убранства,
Дорожки, гроздья ламп на арке крыш,
Смолою и маслом воздух насыщают,
Под куполом сияет яркая Звезда,
Подобно Небу свет распространяя;
Спешит с восторгом восхищенная толпа.
Хваля кто с сотворенью руку приложил,
Кто и в Раю сиял искусством построений,
Где среди Ангелов еще он Князем жил,
Когда по рангу и иерархии к правленью
Всевышний Царь господством наделил.
И в Греции он знаем был и чтим,
Он знаем Мальсибером на Авсонии земле;
Как пал с небес всем грохотом своим,
Ту небылицу что сложили знали все;
О том как Зевсом был низвергнут,
Стены хрустальной пересчитывать углы,
С утра к полудню в эту сферу ввергнут;
Лишь только отогрели полудневные лучи,
К закату он свалился в мрак земной,
С Зенита высоты звездой упавшей,
На остров Лемнос что в Эгее, сам не свой,
Так говорит преданье к слухам нашим.
Но лжет, покуда с незапамятных времен,
Давно уж пересек он путь мятежный;
Теперь тянуться ввысь он обречен,
В Аду, свою кладкою поспешной.
Тем временем Рукою властной и надменной,
Крылатые глашатые под громкий гул трубы,
Сзывают Легионы на Совет священный,
Всех в Пандемониум — столицу Сатаны!
Заслышав кличь отряды шлют гонцов,
Достойнейших, держать совет средь равных;
Призвал из сотен и из тысяч громкий зов;
Гурьбою не пролезть у входов главных.
К вратам распахнутым стекается толпа,
Лишь в зале тронном вольно и просторно,
Как в поле ратном, под навесом потолка,
В Призывах грозных выстроившись ровно,
И лязгом своих копий воздух сотрясая,
Храбрится рать пред взорами Царя.
Так пчелы в взмахох крыльев по весне,
Когда телец на солнце пашню рассекает,
Когда из ульев молодняк спешит везде,
И среди росы прохладной цвет сбирает;
Или натертая бальзамом ровная доска,
Благоуханьем наполняет стены дома,
Их град и все пчелиные дела,
Жужжа трясут их крепость из соломы,
Стеснённые. Но чудо – знаком свыше, зри!
Те кто казался выше всех гигантов,
Теперь толпой карликов, вдали,
С вершин Земных и всех ее Атлантов;
Иль словно эльфы в полночь у ручьев,
Что зрит воочию запоздалый путник,
Иль это мнится лишь подобьем снов,
Когда Луна бросая тени свои шутит,
Танцуя бликами и скачет по земле
Чаруя слух своею музыкою тайной,
И сердце бьется разгоняя его кровь
От страха и от радости нежданной.
Так духов призрачных незримый сонм,
Себя уменьшил до туманных лунных пятен,
Во множестве бессчётных своих форм,
И стал в чертах мельчайших необъятен,
Средь зала Адского без лика и числа,
Но далеко в глубинах времени и места,
Богов, Серафов, Херувимов для себя,
Обличия сохранив, лишь им известных.
Конклавом приближенных втайне от других,
Собранье тысячи Полу-Богов всем уявил;
Чуть помолчав, на креслах золотых,
Внезапный глас Совет провозгласил.



Конец первой книги.


***






Paradise Lost by John Milton

BOOK 1

THE ARGUMENT

This first Book proposes, first in brief, the whole Subject, Mans disobedience, and the loss thereupon of Paradise wherein he was plac't: Then touches the prime cause of his fall, the Serpent, or rather Satan in the Serpent; who revolting from God, and drawing to his side many Legions of Angels, was by the command of God driven out of Heaven with all his Crew into the great Deep. Which action past over, the Poem hasts into the midst of things, presenting Satan with his Angels now fallen into Hell, describ'd here, not in the Center (for Heaven and Earth may be suppos'd as yet not made, certainly not yet accurst) but in a place of utter darkness, fitliest call'd Chaos: Here Satan with his Angels lying on the burning Lake, thunder-struck and astonisht, after a certain space recovers, as from confusion, calls up him who next in Order and Dignity lay by him; they confer of thir miserable fall. Satan awakens all his Legions, who lay till then in the same manner confounded; They rise, thir Numbers, array of Battel, thir chief Leaders nam'd, according to the Idols known afterwards in Canaan and the Countries adjoyning. To these Satan directs his Speech, comforts them with hope yet of regaining Heaven, but tells them lastly of a new World and new kind of Creature to be created, according to an ancient Prophesie or report in Heaven; for that Angels were long before this visible Creation, was the opinion of many ancient Fathers. To find out the truth of this Prophesie, and what to determin thereon he refers to a full Councel. What his Associates thence attempt. Pandemonium the Palace of Satan rises, suddenly built out of the Deep: The infernal Peers there sit in Councel.




OF Mans First Disobedience, and the Fruit
Of that Forbidden Tree, whose mortal tast
Brought Death into the World, and all our woe,
With loss of Eden, till one greater Man
Restore us, and regain the blissful Seat, [ 5 ]
Sing Heav'nly Muse, that on the secret top
Of Oreb, or of Sinai, didst inspire
That Shepherd, who first taught the chosen Seed,
In the Beginning how the Heav'ns and Earth
Rose out of Chaos: Or if Sion Hill [ 10 ]
Delight thee more, and Siloa's Brook that flow'd
Fast by the Oracle of God; I thence
Invoke thy aid to my adventrous Song,
That with no middle flight intends to soar
Above th' Aonian Mount, while it pursues [ 15 ]
Things unattempted yet in Prose or Rhime.
And chiefly Thou O Spirit, that dost prefer
Before all Temples th' upright heart and pure,
Instruct me, for Thou know'st; Thou from the first
Wast present, and with mighty wings outspread [ 20 ]
Dove-like satst brooding on the vast Abyss
And mad'st it pregnant: What in me is dark
Illumin, what is low raise and support;
That to the highth of this great Argument
I may assert Eternal Providence, [ 25 ]
And justifie the wayes of God to men.

Say first, for Heav'n hides nothing from thy view
Nor the deep Tract of Hell, say first what cause
Mov'd our Grand Parents in that happy State,
Favour'd of Heav'n so highly, to fall off [ 30 ]
From thir Creator, and transgress his Will
For one restraint, Lords of the World besides?
Who first seduc'd them to that foul revolt?
Th' infernal Serpent; he it was, whose guile
Stird up with Envy and Revenge, deceiv'd [ 35 ]
The Mother of Mankind, what time his Pride
Had cast him out from Heav'n, with all his Host
Of Rebel Angels, by whose aid aspiring
To set himself in Glory above his Peers,
He trusted to have equal'd the most High, [ 40 ]
If he oppos'd; and with ambitious aim
Against the Throne and Monarchy of God
Rais'd impious War in Heav'n and Battel proud
With vain attempt. Him the Almighty Power
Hurld headlong flaming from th' Ethereal Skie [ 45 ]
With hideous ruine and combustion down
To bottomless perdition, there to dwell
In Adamantine Chains and penal Fire,
Who durst defie th' Omnipotent to Arms.
Nine times the Space that measures Day and Night [ 50 ]
To mortal men, he with his horrid crew
Lay vanquisht, rowling in the fiery Gulfe
Confounded though immortal: But his doom
Reserv'd him to more wrath; for now the thought
Both of lost happiness and lasting pain [ 55 ]
Torments him; round he throws his baleful eyes
That witness'd huge affliction and dismay
Mixt with obdurate pride and stedfast hate:
At once as far as Angels kenn he views
The dismal Situation waste and wilde, [ 60 ]
A Dungeon horrible, on all sides round
As one great Furnace flam'd, yet from those flames
No light, but rather darkness visible
Serv'd onely to discover sights of woe,
Regions of sorrow, doleful shades, where peace [ 65 ]
And rest can never dwell, hope never comes
That comes to all; but torture without end
Still urges, and a fiery Deluge, fed
With ever-burning Sulphur unconsum'd:
Such place Eternal Justice had prepar'd [ 70 ]
For those rebellious, here thir Prison ordain'd
In utter darkness, and thir portion set
As far remov'd from God and light of Heav'n
As from the Center thrice to th' utmost Pole.
O how unlike the place from whence they fell! [ 75 ]
There the companions of his fall, o'rewhelm'd
With Floods and Whirlwinds of tempestuous fire,
He soon discerns, and weltring by his side
One next himself in power, and next in crime,
Long after known in Palestine, and nam'd [ 80 ]
Beelzebub. To whom th' Arch-Enemy,
And thence in Heav'n call'd Satan, with bold words
Breaking the horrid silence thus began.

If thou beest he; But O how fall'n! how chang'd
From him, who in the happy Realms of Light [ 85 ]
Cloth'd with transcendent brightness didst out-shine
Myriads though bright: If he Whom mutual league,
United thoughts and counsels, equal hope
And hazard in the Glorious Enterprize,
Joynd with me once, now misery hath joynd [ 90 ]
In equal ruin: into what Pit thou seest
From what highth fall'n, so much the stronger prov'd
He with his Thunder: and till then who knew
The force of those dire Arms? yet not for those,
Nor what the Potent Victor in his rage [ 95 ]
Can else inflict, do I repent or change,
Though chang'd in outward lustre; that fixt mind
And high disdain, from sence of injur'd merit,
That with the mightiest rais'd me to contend,
And to the fierce contention brought along [ 100 ]
Innumerable force of Spirits arm'd
That durst dislike his reign, and me preferring,
His utmost power with adverse power oppos'd
In dubious Battel on the Plains of Heav'n,
And shook his throne. What though the field be lost? [ 105 ]
All is not lost; the unconquerable Will,
And study of revenge, immortal hate,
And courage never to submit or yield:
And what is else not to be overcome?
That Glory never shall his wrath or might [ 110 ]
Extort from me. To bow and sue for grace
With suppliant knee, and deifie his power,
Who from the terrour of this Arm so late
Doubted his Empire, that were low indeed,
That were an ignominy and shame beneath [ 115 ]
This downfall; since by Fate the strength of Gods
And this Empyreal substance cannot fail,
Since through experience of this great event
In Arms not worse, in foresight much advanc't,
We may with more successful hope resolve [ 120 ]
To wage by force or guile eternal Warr
Irreconcileable, to our grand Foe,
Who now triumphs, and in th' excess of joy
Sole reigning holds the Tyranny of Heav'n.

So spake th' Apostate Angel, though in pain, [ 125 ]
Vaunting aloud, but rackt with deep despare:
And him thus answer'd soon his bold Compeer.

O Prince, O Chief of many Throned Powers,
That led th' imbattelld Seraphim to Warr
Under thy conduct, and in dreadful deeds [ 130 ]
Fearless, endanger'd Heav'ns perpetual King;
And put to proof his high Supremacy,
Whether upheld by strength, or Chance, or Fate,
Too well I see and rue the dire event,
That with sad overthrow and foul defeat [ 135 ]
Hath lost us Heav'n, and all this mighty Host
In horrible destruction laid thus low,
As far as Gods and Heav'nly Essences
Can perish: for the mind and spirit remains
Invincible, and vigour soon returns, [ 140 ]
Though all our Glory extinct, and happy state
Here swallow'd up in endless misery.
But what if he our Conquerour, (whom I now
Of force believe Almighty, since no less
Then such could hav orepow'rd such force as ours) [ 145 ]
Have left us this our spirit and strength intire
Strongly to suffer and support our pains,
That we may so suffice his vengeful ire,
Or do him mightier service as his thralls
By right of Warr, what e're his business be [ 150 ]
Here in the heart of Hell to work in Fire,
Or do his Errands in the gloomy Deep;
What can it then avail though yet we feel
Strength undiminisht, or eternal being
To undergo eternal punishment? [ 155 ]
Whereto with speedy words th' Arch-fiend reply'd.

Fall'n Cherube, to be weak is miserable
Doing or Suffering: but of this be sure,
To do ought good never will be our task,
But ever to do ill our sole delight, [ 160 ]
As being the contrary to his high will
Whom we resist. If then his Providence
Out of our evil seek to bring forth good,
Our labour must be to pervert that end,
And out of good still to find means of evil; [ 165 ]
Which oft times may succeed, so as perhaps
Shall grieve him, if I fail not, and disturb
His inmost counsels from thir destind aim.
But see the angry Victor hath recall'd
His Ministers of vengeance and pursuit [ 170 ]
Back to the Gates of Heav'n: The Sulphurous Hail
Shot after us in storm, oreblown hath laid
The fiery Surge, that from the Precipice
Of Heav'n receiv'd us falling, and the Thunder,
Wing'd with red Lightning and impetuous rage, [ 175 ]
Perhaps hath spent his shafts, and ceases now
To bellow through the vast and boundless Deep.
Let us not slip th' occasion, whether scorn,
Or satiate fury yield it from our Foe.
Seest thou yon dreary Plain, forlorn and wilde, [ 180 ]
The seat of desolation, voyd of light,
Save what the glimmering of these livid flames
Casts pale and dreadful? Thither let us tend
From off the tossing of these fiery waves,
There rest, if any rest can harbour there, [ 185 ]
And reassembling our afflicted Powers,
Consult how we may henceforth most offend
Our Enemy, our own loss how repair,
How overcome this dire Calamity,
What reinforcement we may gain from Hope, [ 190 ]
If not what resolution from despare.

Thus Satan talking to his neerest Mate
With Head up-lift above the wave, and Eyes
That sparkling blaz'd, his other Parts besides
Prone on the Flood, extended long and large [ 195 ]
Lay floating many a rood, in bulk as huge
As whom the Fables name of monstrous size,
Titanian, or Earth-born, that warr'd on Jove,
Briareos or Typhon, whom the Den
By ancient Tarsus held, or that Sea-beast [ 200 ]
Leviathan, which God of all his works
Created hugest that swim th' Ocean stream:
Him haply slumbring on the Norway foam
The Pilot of some small night-founder'd Skiff,
Deeming some Island, oft, as Sea-men tell, [ 205 ]
With fixed Anchor in his skaly rind
Moors by his side under the Lee, while Night
Invests the Sea, and wished Morn delayes:
So stretcht out huge in length the Arch-fiend lay
Chain'd on the burning Lake, nor ever thence [ 210 ]
Had ris'n or heav'd his head, but that the will
And high permission of all-ruling Heaven
Left him at large to his own dark designs,
That with reiterated crimes he might
Heap on himself damnation, while he sought [ 215 ]
Evil to others, and enrag'd might see
How all his malice serv'd but to bring forth
Infinite goodness, grace and mercy shewn
On Man by him seduc't, but on himself
Treble confusion, wrath and vengeance pour'd. [ 220 ]
Forthwith upright he rears from off the Pool
His mighty Stature; on each hand the flames
Drivn backward slope thir pointing spires, and rowld
In billows, leave i'th' midst a horrid Vale.
Then with expanded wings he stears his flight [ 225 ]
Aloft, incumbent on the dusky Air
That felt unusual weight, till on dry Land
He lights, if it were Land that ever burn'd
With solid, as the Lake with liquid fire;
And such appear'd in hue, as when the force [ 230 ]
Of subterranean wind transports a Hill
Torn from Pelorus, or the shatter'd side
Of thundring ;tna, whose combustible
And fewel'd entrals thence conceiving Fire,
Sublim'd with Mineral fury, aid the Winds, [ 235 ]
And leave a singed bottom all involv'd
With stench and smoak: Such resting found the sole
Of unblest feet.  Him followed his next Mate,
Both glorying to have scap't the Stygian flood
As Gods, and by thir own recover'd strength, [ 240 ]
Not by the sufferance of supernal Power.

Is this the Region, this the Soil, the Clime,
Said then the lost Arch-Angel, this the seat
That we must change for Heav'n, this mournful gloom
For that celestial light? Be it so, since he [ 245 ]
Who now is Sovran can dispose and bid
What shall be right: fardest from him is best
Whom reason hath equald, force hath made supream
Above his equals. Farewel happy Fields
Where Joy for ever dwells: Hail horrours, hail [ 250 ]
Infernal world, and thou profoundest Hell
Receive thy new Possessor: One who brings
A mind not to be chang'd by Place or Time.
The mind is its own place, and in it self
Can make a Heav'n of Hell, a Hell of Heav'n. [ 255 ]
What matter where, if I be still the same,
And what I should be, all but less then he
Whom Thunder hath made greater? Here at least
We shall be free; th' Almighty hath not built
Here for his envy, will not drive us hence: [ 260 ]
Here we may reign secure, and in my choyce
To reign is worth ambition though in Hell:
Better to reign in Hell, then serve in Heav'n.
But wherefore let we then our faithful friends,
Th' associates and copartners of our loss [ 265 ]
Lye thus astonisht on th' oblivious Pool,
And call them not to share with us their part
In this unhappy Mansion, or once more
With rallied Arms to try what may be yet
Regaind in Heav'n, or what more lost in Hell? [ 270 ]

So Satan spake, and him Beelzebub
Thus answer'd. Leader of those Armies bright,
Which but th' Onmipotent none could have foyld,
If once they hear that voyce, thir liveliest pledge
Of hope in fears and dangers, heard so oft [ 275 ]
In worst extreams, and on the perilous edge
Of battel when it rag'd, in all assaults
Thir surest signal, they will soon resume
New courage and revive, though now they lye
Groveling and prostrate on yon Lake of Fire, [ 280 ]
As we erewhile, astounded and amaz'd,
No wonder, fall'n such a pernicious highth.

He scarce had ceas't when the superiour Fiend
Was moving toward the shoar; his ponderous shield
Ethereal temper, massy, large and round, [ 285 ]
Behind him cast; the broad circumference
Hung on his shoulders like the Moon, whose Orb
Through Optic Glass the Tuscan Artist views
At Ev'ning from the top of Fesole,
Or in Valdarno, to descry new Lands, [ 290 ]
Rivers or Mountains in her spotty Globe.
His Spear, to equal which the tallest Pine
Hewn on Norwegian hills, to be the Mast
Of some great Ammiral, were but a wand,
He walkt with to support uneasie steps [ 295 ]
Over the burning Marle, not like those steps
On Heavens Azure, and the torrid Clime
Smote on him sore besides, vaulted with Fire;
Nathless he so endur'd, till on the Beach
Of that inflamed Sea, he stood and call'd [ 300 ]
His Legions, Angel Forms, who lay intrans't
Thick as Autumnal Leaves that strow the Brooks
In Vallombrosa, where th' Etrurian shades
High overarch't imbowr; or scatterd sedge
Afloat, when with fierce Winds Orion arm'd [ 305 ]
Hath vext the Red-Sea Coast, whose waves orethrew
Busiris and his Memphian Chivalry,
While with perfidious hatred they pursu'd
The Sojourners of Goshen, who beheld
From the safe shore thir floating Carkases [ 310 ]
And broken Chariot Wheels, so thick bestrown
Abject and lost lay these, covering the Flood,
Under amazement of thir hideous change.
He call'd so loud, that all the hollow Deep
Of Hell resounded. Princes, Potentates, [ 315 ]
Warriers, the Flowr of Heav'n, once yours, now lost,
If such astonishment as this can sieze
Eternal spirits; or have ye chos'n this place
After the toyl of Battel to repose
Your wearied vertue, for the ease you find [ 320 ]
To slumber here, as in the Vales of Heav'n?
Or in this abject posture have ye sworn
To adore the Conquerour? who now beholds
Cherube and Seraph rowling in the Flood
With scatter'd Arms and Ensigns, till anon [ 325 ]
His swift pursuers from Heav'n Gates discern
Th' advantage, and descending tread us down
Thus drooping, or with linked Thunderbolts
Transfix us to the bottom of this Gulfe.
Awake, arise, or be for ever fall'n. [ 330 ]

They heard, and were abasht, and up they sprung
Upon the wing, as when men wont to watch
On duty, sleeping found by whom they dread,
Rouse and bestir themselves ere well awake.
Nor did they not perceave the evil plight [ 335 ]
In which they were, or the fierce pains not feel;
Yet to thir Generals Voyce they soon obeyd
Innumerable. As when the potent Rod
Of Amrams Son in Egypts evill day
Wav'd round the Coast, up call'd a pitchy cloud [ 340 ]
Of Locusts, warping on the Eastern Wind,
That ore the Realm of impious Pharaoh hung
Like Night, and darken'd all the Land of Nile:
So numberless were those bad Angels seen
Hovering on wing under the Cope of Hell [ 345 ]
'Twixt upper, nether, and surrounding Fires;
Till, as a signal giv'n, th' uplifted Spear
Of thir great Sultan waving to direct
Thir course, in even ballance down they light
On the firm brimstone, and fill all the Plain; [ 350 ]
A multitude, like which the populous North
Pour'd never from her frozen loyns, to pass
Rhene or the Danaw, when her barbarous Sons
Came like a Deluge on the South, and spread
Beneath Gibralter to the Lybian sands. [ 355 ]
Forthwith from every Squadron and each Band
The Heads and Leaders thither hast where stood
Thir great Commander; Godlike shapes and forms
Excelling human, Princely Dignities,
And Powers that earst in Heaven sat on Thrones; [ 360 ]
Though of thir Names in heav'nly Records now
Be no memorial blotted out and ras'd
By thir Rebellion, from the Books of Life.
Nor had they yet among the Sons of Eve
Got them new Names, till wandring ore the Earth, [ 365 ]
Through Gods high sufferance for the tryal of man,
By falsities and lyes the greatest part
Of Mankind they corrupted to forsake
God thir Creator, and th' invisible
Glory of him that made them, to transform [ 370 ]
Oft to the Image of a Brute, adorn'd
With gay Religions full of Pomp and Gold,
And Devils to adore for Deities:
Then were they known to men by various Names,
And various Idols through the Heathen World. [ 375 ]
Say, Muse, thir Names then known, who first, who last,
Rous'd from the slumber, on that fiery Couch,
At thir great Emperors call, as next in worth
Came singly where he stood on the bare strand,
While the promiscuous croud stood yet aloof? [ 380 ]
The chief were those who from the Pit of Hell
Roaming to seek thir prey on earth, durst fix
Thir Seats long after next the Seat of God,
Thir Altars by his Altar, Gods ador'd
Among the Nations round, and durst abide [ 385 ]
Jehovah thundring out of Sion, thron'd
Between the Cherubim; yea, often plac'd
Within his Sanctuary it self thir Shrines,
Abominations; and with cursed things
His holy Rites, and solemn Feasts profan'd, [ 390 ]
And with thir darkness durst affront his light.
First Moloch, horrid King besmear'd with blood
Of human sacrifice, and parents tears,
Though for the noyse of Drums and Timbrels loud
Thir childrens cries unheard, that past through fire [ 395 ]
To his grim Idol. Him the Ammonite
Worshipt in Rabba and her watry Plain,
In Argob and in Basan, to the stream
Of utmost Arnon. Nor content with such
Audacious neighbourhood, the wisest heart [ 400 ]
Of Solomon he led by fraud to build
His Temple right against the Temple of God
On that opprobrious Hill, and made his Grove
The pleasant Vally of Hinnom, Tophet thence
And black Gehenna call'd, the Type of Hell. [ 405 ]
Next Chemos, th' obscene dread of Moabs Sons,
From Aroar to Nebo, and the wild
Of Southmost Abarim; in Hesebon
And Horonaim, Seons Realm, beyond
The flowry Dale of Sibma clad with Vines, [ 410 ]
And Eleale to th' Asphaltick Pool.
Peor his other Name, when he entic'd
Israel in Sittim on thir march from Nile
To do him wanton rites, which cost them woe.
Yet thence his lustful Orgies he enlarg'd [ 415 ]
Even to that Hill of scandal, by the Grove
Of Moloch homicide, lust hard by hate;
Till good Josiah drove them thence to Hell.
With these came they, who from the bordring flood
Of old Euphrates to the Brook that parts [ 420 ]
Egypt from Syrian ground, had general Names
Of Baalim and Ashtaroth, those male,
These Feminine. For Spirits when they please
Can either Sex assume, or both; so soft
And uncompounded is thir Essence pure, [ 425 ]
Not ti'd or manacl'd with joynt or limb,
Nor founded on the brittle strength of bones,
Like cumbrous flesh; but in what shape they choose
Dilated or condens't, bright or obscure,
Can execute thir aerie purposes, [ 430 ]
And works of love or enmity fulfill.
For those the Race of Israel oft forsook
Thir living strength, and unfrequented left
His righteous Altar, bowing lowly down
To bestial Gods; for which thir heads as low [ 435 ]
Bow'd down in Battel, sunk before the Spear
Of despicable foes. With these in troop
Came Astoreth, whom the Phoenicians call'd
Astarte, Queen of Heav'n, with crescent Horns;
To whose bright Image nightly by the Moon [ 440 ]
Sidonian Virgins paid thir Vows and Songs,
In Sion also not unsung, where stood
Her Temple on th' offensive Mountain, built
By that uxorious King, whose heart though large,
Beguil'd by fair Idolatresses, fell [ 445 ]
To Idols foul. Thammuz came next behind,
Whose annual wound in Lebanon allur'd
The Syrian Damsels to lament his fate
In amorous dittyes all a Summers day,
While smooth Adonis from his native Rock [ 450 ]
Ran purple to the Sea, suppos'd with blood
Of Thammuz yearly wounded: the Love-tale
Infected Sions daughters with like heat,
Whose wanton passions in the sacred Porch
Ezekiel saw, when by the Vision led [ 455 ]
His eye survay'd the dark Idolatries
Of alienated Judah. Next came one
Who mourn'd in earnest, when the Captive Ark
Maim'd his brute Image, head and hands lopt off
In his own Temple, on the grunsel edge, [ 460 ]
Where he fell flat, and sham'd his Worshipers:
Dagon his Name, Sea Monster, upward Man
And downward Fish: yet had his Temple high
Rear'd in Azotus, dreaded through the Coast
Of Palestine, in Gath and Ascalon [ 465 ]
And Accaron and Gaza's frontier bounds.
Him follow'd Rimmon, whose delightful Seat
Was fair Damascus, on the fertil Banks
Of Abbana and Pharphar, lucid streams.
He also against the house of God was bold: [ 470 ]
A Leper once he lost and gain'd a King,
Ahaz his sottish Conquerour, whom he drew
Gods Altar to disparage and displace
For one of Syrian mode, whereon to burn
His odious off'rings, and adore the Gods [ 475 ]
Whom he had vanquisht. After these appear'd
A crew who under Names of old Renown,
Osiris, Isis, Orus and their Train
With monstrous shapes and sorceries abus'd
Fanatic Egypt and her Priests, to seek [ 480 ]
Thir wandring Gods disguis'd in brutish forms
Rather then human. Nor did Israel scape
Th' infection when thir borrow'd Gold compos'd
The Calf in Oreb: and the Rebel King
Doubl'd that sin in Bethel and in Dan, [ 485 ]
Lik'ning his Maker to the Grazed Ox,
Jehovah, who in one Night when he pass'd
From Egypt marching, equal'd with one stroke
Both her first born and all her bleating Gods.
Belial came last, then whom a Spirit more lewd [ 490 ]
Fell not from Heaven, or more gross to love
Vice for it self: To him no Temple stood
Or Altar smoak'd; yet who more oft then hee
In Temples and at Altars, when the Priest
Turns Atheist, as did Ely's Sons, who fill'd [ 495 ]
With lust and violence the house of God.
In Courts and Palaces he also Reigns
And in luxurious Cities, where the noyse
Of riot ascends above thir loftiest Towrs,
And injury and outrage: And when Night [ 500 ]
Darkens the Streets, then wander forth the Sons
Of Belial, flown with insolence and wine.
Witness the Streets of Sodom, and that night
In Gibeah, when the hospitable door
Expos'd a Matron to avoid worse rape. [ 505 ]
These were the prime in order and in might;
The rest were long to tell, though far renown'd,
Th' Ionian Gods, of Javans Issue held
Gods, yet confest later then Heav'n and Earth
Thir boasted Parents; Titan Heav'ns first born [ 510 ]
With his enormous brood, and birthright seis'd
By younger Saturn, he from mightier Jove
His own and Rhea's Son like measure found;
So Jove usurping reign'd: these first in Creet
And Ida known, thence on the Snowy top [ 515 ]
Of cold Olympus rul'd the middle Air
Thir highest Heav'n; or on the Delphian Cliff,
Or in Dodona, and through all the bounds
Of Doric Land; or who with Saturn old
Fled over Adria to th' Hesperian Fields, [ 520 ]
And ore the Celtic roam'd the utmost Isles.
All these and more came flocking; but with looks
Down cast and damp, yet such wherein appear'd
Obscure some glimps of joy, to have found thir chief
Not in despair, to have found themselves not lost [ 525 ]
In loss it self; which on his count'nance cast
Like doubtful hue: but he his wonted pride
Soon recollecting, with high words, that bore
Semblance of worth, not substance, gently rais'd
Thir fainting courage, and dispel'd thir fears. [ 530 ]
Then strait commands that at the warlike sound
Of Trumpets loud and Clarions be upreard
His mighty Standard; that proud honour claim'd
Azazel as his right, a Cherube tall:
Who forthwith from the glittering Staff unfurld [ 535 ]
Th' Imperial Ensign, which full high advanc't
Shon like a Meteor streaming to the Wind
With Gemms and Golden lustre rich imblaz'd,
Seraphic arms and Trophies: all the while
Sonorous mettal blowing Martial sounds: [ 540 ]
At which the universal Host upsent
A shout that tore Hells Concave, and beyond
Frighted the Reign of Chaos and old Night.
All in a moment through the gloom were seen
Ten thousand Banners rise into the Air [ 545 ]
With Orient Colours waving: with them rose
A Forest huge of Spears: and thronging Helms
Appear'd, and serried shields in thick array
Of depth immeasurable: Anon they move
In perfect Phalanx to the Dorian mood [ 550 ]
Of Flutes and soft Recorders; such as rais'd
To hight of noblest temper Hero's old
Arming to Battel, and in stead of rage
Deliberate valour breath'd, firm and unmov'd
With dread of death to flight or foul retreat, [ 555 ]
Nor wanting power to mitigate and swage
With solemn touches, troubl'd thoughts, and chase
Anguish and doubt and fear and sorrow and pain
From mortal or immortal minds. Thus they
Breathing united force with fixed thought [ 560 ]
Mov'd on in silence to soft Pipes that charm'd
Thir painful steps o're the burnt soyle; and now
Advanc't in view, they stand, a horrid Front
Of dreadful length and dazling Arms, in guise
Of Warriers old with order'd Spear and Shield, [ 565 ]
Awaiting what command thir mighty Chief
Had to impose: He through the armed Files
Darts his experienc't eye, and soon traverse
The whole Battalion views, thir order due,
Thir visages and stature as of Gods, [ 570 ]
Thir number last he summs. And now his heart
Distends with pride, and hardning in his strength
Glories: For never since created man,
Met such imbodied force, as nam'd with these
Could merit more then that small infantry [ 575 ]
Warr'd on by Cranes: though all the Giant brood
Of Phlegra with th' Heroic Race were joyn'd
That fought at Theb's and Ilium, on each side
Mixt with auxiliar Gods; and what resounds
In Fable or Romance of Uthers Son [ 580 ]
Begirt with British and Armoric Knights;
And all who since, Baptiz'd or Infidel
Jousted in Aspramont or Montalban,
Damasco, or Marocco, or Trebisond,
Or whom Biserta sent from Afric shore [ 585 ]
When Charlemain with all his Peerage fell
By Fontarabbia. Thus far these beyond
Compare of mortal prowess, yet observ'd
Thir dread commander: he above the rest
In shape and gesture proudly eminent [ 590 ]
Stood like a Towr; his form had yet not lost
All her Original brightness, nor appear'd
Less then Arch Angel ruind, and th' excess
Of Glory obscur'd: As when the Sun new ris'n
Looks through the Horizontal misty Air [ 595 ]
Shorn of his Beams, or from behind the Moon
In dim Eclips disastrous twilight sheds
On half the Nations, and with fear of change
Perplexes Monarchs. Dark'n'd so, yet shon
Above them all th' Arch Angel: but his face [ 600 ]
Deep scars of Thunder had intrencht, and care
Sat on his faded cheek, but under Browes
Of dauntless courage, and considerate Pride
Waiting revenge: cruel his eye, but cast
Signs of remorse and passion to behold [ 605 ]
The fellows of his crime, the followers rather
(Far other once beheld in bliss) condemn'd
For ever now to have thir lot in pain,
Millions of Spirits for his fault amerc't
Of Heav'n, and from Eternal Splendors flung [ 610 ]
For his revolt, yet faithfull how they stood,
Thir Glory witherd. As when Heavens Fire
Hath scath'd the Forrest Oaks, or Mountain Pines,
With singed top thir stately growth though bare
Stands on the blasted Heath. He now prepar'd [ 615 ]
To speak; whereat thir doubl'd Ranks they bend
From wing to wing, and half enclose him round
With all his Peers: attention held them mute.
Thrice he assayd, and thrice in spight of scorn,
Tears such as Angels weep, burst forth: at last [ 620 ]
Words interwove with sighs found out thir way.

O Myriads of immortal Spirits, O Powers
Matchless, but with th' Almighty, and that strife
Was not inglorious, though th' event was dire,
As this place testifies, and this dire change [ 625 ]
Hateful to utter: but what power of mind
Foreseeing or presaging, from the Depth
Of knowledge past or present, could have fear'd,
How such united force of Gods, how such
As stood like these, could ever know repulse? [ 630 ]
For who can yet beleeve, though after loss,
That all these puissant Legions, whose exile
Hath emptied Heav'n, shall fail to re-ascend
Self-rais'd, and repossess thir native seat?
For mee be witness all the Host of Heav'n, [ 635 ]
If counsels different, or danger shun'd
By me, have lost our hopes. But he who reigns
Monarch in Heav'n, till then as one secure
Sat on his Throne, upheld by old repute,
Consent or custome, and his Regal State [ 640 ]
Put forth at full, but still his strength conceal'd,
Which tempted our attempt, and wrought our fall.
Henceforth his might we know, and know our own
So as not either to provoke, or dread
New warr, provok't; our better part remains [ 645 ]
To work in close design, by fraud or guile
What force effected not: that he no less
At length from us may find, who overcomes
By force, hath overcome but half his foe.
Space may produce new Worlds; whereof so rife [ 650 ]
There went a fame in Heav'n that he ere long
Intended to create, and therein plant
A generation, whom his choice regard
Should favour equal to the Sons of Heaven:
Thither, if but to pry, shall be perhaps
Our first eruption, thither or elsewhere: [ 655 ]
For this Infernal Pit shall never hold
C;lestial Spirits in Bondage, nor th' Abyss
Long under darkness cover. But these thoughts
Full Counsel must mature: Peace is despaird, [ 660 ]
For who can think Submission? Warr then, Warr
Open or understood must be resolv'd.

He spake: and to confirm his words, out-flew
Millions of flaming swords, drawn from the thighs
Of mighty Cherubim; the sudden blaze [ 665 ]
Far round illumin'd hell: highly they rag'd
Against the Highest, and fierce with grasped arms
Clash'd on thir sounding Shields the din of war,
Hurling defiance toward the vault of Heav'n.

There stood a Hill not far whose griesly top [ 670 ]
Belch'd fire and rowling smoak; the rest entire
Shon with a glossie scurff, undoubted sign
That in his womb was hid metallic Ore,
The work of Sulphur. Thither wing'd with speed
A numerous Brigad hasten'd. As when Bands [ 675 ]
Of Pioners with Spade and Pickax arm'd
Forerun the Royal Camp, to trench a Field,
Or cast a Rampart. Mammon led them on,
Mammon, the least erected Spirit that fell
From heav'n, for ev'n in heav'n his looks and thoughts [ 680 ]
Were always downward bent, admiring more
The riches of Heav'ns pavement, trod'n Gold,
Then aught divine or holy else enjoy'd
In vision beatific: by him first
Men also, and by his suggestion taught, [ 685 ]
Ransack'd the Center, and with impious hands
Rifl'd the bowels of thir mother Earth
For Treasures better hid. Soon had his crew
Op'nd into the Hill a spacious wound
And dig'd out ribs of Gold. Let none admire [ 690 ]
That riches grow in Hell; that soyle may best
Deserve the precious bane. And here let those
Who boast in mortal things, and wond'ring tell
Of Babel, and the works of Memphian Kings
Learn how thir greatest Monuments of Fame, [ 695 ]
And Strength and Art are easily out-done
By Spirits reprobate, and in an hour
What in an age they with incessant toyle
And hands innumerable scarce perform.
Nigh on the Plain in many cells prepar'd, [ 700 ]
That underneath had veins of liquid fire
Sluc'd from the Lake, a second multitude
With wondrous Art found out the massie Ore,
Severing each kind, and scum'd the Bullion dross:
A third as soon had form'd within the ground [ 705 ]
A various mould, and from the boyling cells
By strange conveyance fill'd each hollow nook,
As in an Organ from one blast of wind
To many a row of Pipes the sound-board breaths.
Anon out of the earth a Fabrick huge [ 710 ]
Rose like an Exhalation, with the sound
Of Dulcet Symphonies and voices sweet,
Built like a Temple, where Pilasters round
Were set, and Doric pillars overlaid
With Golden Architrave; nor did there want [ 715 ]

The Roof was fretted Gold. Not Babilon,
Nor great Alcairo such magnificence
Equal'd in all thir glories, to inshrine
Belus or Serapis thir Gods, or seat [ 720 ]
Thir Kings, when ;gypt with Assyria strove
In wealth and luxurie. Th' ascending pile
Stood fixt her stately highth, and strait the dores
Op'ning thir brazen foulds discover wide
Within, her ample spaces, o're the smooth [ 725 ]
And level pavement: from the arched roof
Pendant by suttle Magic many a row
Of Starry Lamps and blazing Cressets fed
With Naphtha and Asphaltus yeilded light
As from a sky. The hasty multitude [ 730 ]
Admiring enter'd, and the work some praise
And some the Architect: his hand was known
In Heav'n by many a Towred structure high,
Where Scepter'd Angels held thir residence,
And sat as Princes, whom the supreme King [ 735 ]
Exalted to such power, and gave to rule,
Each in his Hierarchie, the Orders bright.
Nor was his name unheard or unador'd
In ancient Greece; and in Ausonian land
Men call'd him Mulciber; and how he fell [ 740 ]
From Heav'n, they fabl'd, thrown by angry Jove
Sheer o're the Chrystal Battlements: from Morn
To Noon he fell, from Noon to dewy Eve,
A Summers day; and with the setting Sun
Dropt from the Zenith like a falling Star, [ 745 ]
On Lemnos th' ;gean Ile: thus they relate,
Erring; for he with this rebellious rout
Fell long before; nor aught avail'd him now
To have built in Heav'n high Towrs; nor did he scape
By all his Engins, but was headlong sent [ 750 ]
With his industrious crew to build in hell.
Mean while the winged Haralds by command
Of Sovran power, with awful Ceremony
And Trumpets sound throughout the Host proclaim
A solemn Councel forthwith to be held [ 755 ]
At Pand;monium, the high Capital
Of Satan and his Peers: thir summons call'd
From every Band and squared Regiment
By place or choice the worthiest; they anon
With hunderds and with thousands trooping came [ 760 ]
Attended: all access was throng'd, the Gates
And Porches wide, but chief the spacious Hall
(Though like a cover'd field, where Champions bold
Wont ride in arm'd, and at the Soldans chair
Defi'd the best of Paynim chivalry [ 765 ]
To mortal combat or carreer with Lance)
Thick swarm'd, both on the ground and in the air,
Brusht with the hiss of russling wings. As Bees
In spring time, when the Sun with Taurus rides,
Pour forth thir populous youth about the Hive [ 770 ]
In clusters; they among fresh dews and flowers
Flie to and fro, or on the smoothed Plank,
The suburb of thir Straw-built Cittadel,
New rub'd with Baum, expatiate and confer
Thir State affairs. So thick the aerie crowd [ 775 ]
Swarm'd and were straitn'd; till the Signal giv'n.
Behold a wonder! they but now who seemd
In bigness to surpass Earths Giant Sons
Now less then smallest Dwarfs, in narrow room
Throng numberless, like that Pigmean Race [ 780 ]
Beyond the Indian Mount, or Faerie Elves,
Whose midnight Revels, by a Forrest side
Or Fountain some belated Peasant sees,
Or dreams he sees, while over-head the Moon
Sits Arbitress, and neerer to the Earth [ 785 ]
Wheels her pale course, they on thir mirth and dance
Intent, with jocond Music charm his ear;
At once with joy and fear his heart rebounds.
Thus incorporeal Spirits to smallest forms
Reduc'd thir shapes immense, and were at large, [ 790 ]
Though without number still amidst the Hall
Of that infernal Court. But far within
And in thir own dimensions like themselves
The great Seraphic Lords and Cherubim
In close recess and secret conclave sat [ 795 ]
A thousand Demy-Gods on golden seats,
Frequent and full. After short silence then
And summons read, the great consult began.