Одуванчики

То ли белая гвардия, то ли белые ходоки,
вот и белая Света, глаза её велики,
Света супергерой, и скафандр на ней из света,
и со временем ходит она наперегонки.

Ворвалась в палату, тонкая, как стрела.
«Как сегодня дела?»
Заменяет капельницы и бельё.
«Ты внатуре ангел?» — кто-то спрашивает у неё.
А она говорит:

«Космонавт».

Свету страшно бесит про ангелов и про Бога,
Мол, таких они здесь спасают, каких бы и он не спас.

И вообще они не герои, это просто работа,
ну и что, что некогда ни поесть, ни поспать.

Ей бежать ещё к десяти, ей спасать десять жизней надо,
а уже урчит в животе и в ушах звенит.

Из окна видно землю, окно ей — иллюминатор,
и глаза у Светы — как две планеты Земли.

Потому когда входит Света в палату Яны,
где лежит она, вся в мерцании и проводах,
то у Светы в глазах просыпаются океаны
и течёт по щекам вода.
И течёт вода.

Свете сорок. Она застала советскую школу,
верит только в себя да в силу далёких планет.
В детстве Света очень хотела стать Терешковой,
а теперь — Христом, хоть его нихрена и нет.

После смены снимает скафандр свой, как кольчугу.
Долго в зеркало смотрит на ссадины под глазами.
Сука, я же совсем не ною в твоей казарме.
Сука, если ты есть, сотвори мне чёртово чудо.

...Если б Света уснула — приснилась бы ей Луна.
И стояла б на ней наша Света. Боса, длинна.

Так юна, что совсем не в печали и не в скафандре.
«Посмотри, вот и май!» — тихонько бы ей сказали.

И впервые, наверно, расплакалась бы она.

...Света смотрит под ноги, думает: одурачили.
Под ногами кафель неведомой белизны.
И растут из него одуванчики, одуванчики,
и повсюду они, и светлы оны, и юны.

Под ногами её растут из самой Луны.
Под ногами её растут из самой весны.

Одуванчики. Одуванчики. Одуванчики.

Значит, все спасены. Абсолютно все спасены.