М. К

Галлии римской до Галии критской —
Что грешнице Дарье — до Дарии Римской.
Лествицей лицедействует дорога Фламиниевая,
На груди и за рёбрами — алюминий.
Электрический стул отставлен: здесь округ профессора пыток,
И душе, разуму, телу чеканят: "На всех — три попытки".
Так слипаются детство, страх, вера, едят из одной лохани,
Так не глядеться бы в зеркальце Иудою с потрохами.
Виснет жерновом слово любви, но к земле не тянет.
А поодаль хламидой трясёт инфернальный нефтяник.
Облекаюсь, как в багряницу: в слёзы, рыдания, невозможность речи,
Потому что срослась с человеком, а час — просрочен,
Сретишь во сне — не поймёшь: она это или трясущий.
Страж бесновато-небесный, оком прицелясь, хлябища сушит,
Предрекая след. Не утону, но тревожно от мысли забыться.
На тебя уповаю, крылатый мой рыцарь,
Помоги душе перемолоться:
Ни докумекать самой, ни домолиться.
Вниду в жернов — Дария Римская протянет руку,
Указуя на крестный ход, где души несут хоругви,
И другую — вытащить, но моя — коротка, словно бы после сечи.
Пахнут гнилью ступени — ни до Господа, ни до Иоанна Предтечи,
Ни до той, что раньше меня писала и знала.
И единая кровь — без единого знамения.
...На белую ночь смотрю из России,
И вторая "р" нудится, что Царство, с усилием.
Жжёт и жрёт изнутри пал, псевдоогонь субботний — не гаснет,
Одеянию подставляя локоть, строя гримасу...
Зимородок — райская птаха:
Ни неба ему в сем мире, ни вздоха.
Помяни же меня, родная, ибо чувствуешь, любишь, слышишь!
Стихи Псалтири саднят... Шехина утешает нижних.