Река

Мёртвое тело плывёт по реке,
Ярко в стеклянных глазах отражается небо.
Сосны стоят величаво, шумят вдалеке.
Передают всему миру ветвями напевы.
Воды спокойно и чинно текут в океан,
Сотни и тысячи лет не меняя свой путь.
– Воды, зачем вы течёте?
– Мы косы лиан,
Переплетёмся, играясь…
      Неведома грусть
Тем, кто бежит неустанно по кругу земному.
– Сосны! Зачем вы шумите ветвями?
Сосны стоят, отбивают друг другу поклоны,
Песня над миром летит, над реками, полями.
Ивы полощут в реке свои длинные руки,
Буйно природа цветёт – уж июнь полыхает.
Старых берёз к небу лезут обрубки.
Старых елей вереница сухая
Словно забор заповедных, неведомых мест.
В этих лесах перепрятались люди,
Берег усыпан домами, на взгорочке – крест,
Сёла – горошины изб на осоковом блюде.
– Что же вы, избы, осели в землицу глубоко?
– Тяжко нам, тяжко. Века нас согнули.
Лестницей стала лесная дорога,
Лестницей – брёвна распались в разгуле.
Живы деревни, но очень неявно,
Жители тянутся к счастью, живя во грехе.
Катит долиной река свои воды чуть плавно,
Мёртвое тело плывёт по реке.

Утро. Деревня пуста, тишина.
Избы слегка покосились и смотрятся в землю.
Курицы клад отыскали (немного пшена),
Жадно глотают ячменное семя.
– Митривна!
      – Што, Никодимна?
            – Слыхала вчерась
старый Потап две косы утопил на реке?
      – Как это так? Пьяный был?
            – Да, украсть
их собирался, тащил их в руке,
берегом драпал, споткнулся о куст,
косы воткнулись…
      – Убился?!
            – Ничуть!
Вынуть не смог, разозлился! Погнул их
      и выбросил в воду.
            – Видала я разных: и умных, и глупых…
Скажи мне, к тебе же Иваныч зашёл?
– Зашёл, паразит. Я получку
      несу, говорит мне.
            – Так то ж хорошо!
– Да отлично! Мне внучку
      бы чем-то кормить, приезжает она на неделе.
            А пенсия? Курам же на смех! Пеструшку придётся забить…
      – Да какую ж пеструшку?
            – Ту, хромую, в теле.
                – Так это ж моя!
                – Не груби!
– Никодимна! Окстись! У тебя отродясь таковой не бывало!
– Митривна! Што говоришь!

      И вцепились друг другу в волосья!
А пеструшка (и прочие) мерно бродила и зёрна клевала,
И шумели в полях, поспевая под солнцем, тугие колосья.

Жарко. Расплавил планету огонь,
Зной льётся сыром, улиткой ползёт.
Солнечный шар не щадит никого,
Сохнут леса, посерел чернозём.

Вёдро. Неделю неделей сменяют часы,
Тихо и липко, и ярко, жара!
Ветер задул, чуть жару пригасил,
Кто ещё сменит погоду? Ветра!
Робко, чуть слышно подкрался поток,
И вдалеке почернел горизонт.
Взгляды в надежде туда, на восток:
Небо, порадуй нас летней грозой!

Тучи идут – словно орды Мамая,
Пики и стрелы сверкают во тьме.
Там, над холмами, круша и ломая,
Бесится воинство: Бойся! Не смей!
Вмиг притаилось живое в округе,
Замерли все, кто не спрятался в норы.
Шквал!.. И ещё!.. Неба властные руки
Вздыбили чёрные-чёрные шторы.

Шквал!.. Снова шквал! Наклонились берёзы,
К встрече готовы, предчувствуя битву.
В воздухе вихри швыряют угрозы,
Артподготовка верна алгоритму.
Тьма, что пришла от далёких морей,
Скрыла мосты, города, скрыла всё!
Кран сорвало и до самых корней
Струи ударили землю лозой.

Грешницу землю секли, как блудницу,
Реку секли, как воровку детей.
В небе кричал и смеялся убийца:
Так её, так! Надо больше плетей!
Бейте! Калечьте несчастную землю!
То не война! Искупление это!
Это потоп! Повторению внемли,
Мойся! Молись! И терпи безответно.

Молнии ярки, а громы кошмарны,
Только ведь стихнут они, убежав.
Воины строем шагают попарно,
Сзади дымится поверхность – пожар?
Нет. Просто дождь. Сильный дождь омывал
Грязную затхлую область водой.
Словно повыбил пыль из покрывал
Дворник довольный, усатый, седой.

Солнце выходит из тучи неспешно,
Будто бы нимбы святых на иконах.
Праведник, радуйся! Радуйся, грешник!
Радуйтесь, звери, деревья на склонах!
Птицы запели, воспряли луга,
И засверкала под солнцем трава.
Радуги всходит над миром дуга,
Ты была грязной. Теперь ты нова!

В сёлах, отмытых, как будто бы чище,
Скот на полях пропитание ищет,
Куры кудахчут, истошно кричат,
Тащит ружьишко мужик на плечах.
Улица в лужах сверкает, искрится,
Ставни (резные как данность традиций)
Распахнуты, окна открыты – жара!
Калитка скрипящая, ива стара,
Берёза раскинула ветви над садом…
Из дома доносится говор надсадный.
В избу через сени, крыльцо обветшало,
В сенях инструменты, грибы и мочало.
Бидоны у входа, коса на стене,
Глаза не привыкли (здесь сильно темней).
Чуть дальше в светлицу, там русская печь!
В ней можно готовить, а можно прилечь.
Под окнами лавки, пред лавками стол,
Скрипит под ногами рассохшийся пол.
Жужжание мух и стаканы звенят,
А окна выходят в запущенный сад.
Тик-так ворочает глазами сова…

– Прости, дорогая, но ты неправа…
– Послушай! О, как я устала!
Себя ощущать из металла.
Проглочена бытом, как птицей,
Хочу побросать всё. Пойти, утопиться!
А лучше, тебя утопить.
Порезать на части, убить!
Ни счастья, ни жизни – хирею и чахну,
Лишь лодку семейную пру на плечах.
Одним занимаюсь: уборками, чистками,
А кухня – моя ежедневная плаха.
Я будто толстуха с обвисшими сиськами,
Что изредка муж соизволит оттрахать,
Так чисто, чтоб меньше ворчала.
А где же полёт? Я же девочка! Девушка!
Мне хочется жизнь обнулить, и с начала:
Я чайка! Я птица! Воды мне и хлебушка!
Туда, где под сенью столетнего вяза
Поёт серенаду пастух долговязый,
Туда, где в полях расцветает лаванда,
Где избы – просторны! Из прутьев ограда
Вдоль пыльной дороги, вдоль летнего луга.
Где я – молодая, ещё не старуха.
– Заткнись-ка ты, дура! К чему канитель?
Давай-ка по рюмке и ляжем в постель.
– Какая ж ты сволочь! Пьянчуга! Дерьмо!
Ты посередь хаты сидишь, как бельмо.
О, как бы смотрелся кинжал промеж глаз
Оливковых, мутных, слащавых твоих,
И струйка томата… и руки в крови…
Я пума! Я рысь! Я убью тебя в раз!
И тело зарою под грудой хвои.
– Иди-ка ты нахрен, глупейшая баба!
Уйди, пропади! Принеси сперва водки.
– Достать бы мне плётку!
И сечь до бела бы!
Чтоб грохот посуды!
Чтоб визги повсюду!
Потом пересуды…
– Достала! Я бить тебя буду!

Удар за ударом,
Вся жизнь прошла даром.

Осины, берёзы сплелись, словно ткани,
Зарос древний лес, стал сплошною стеной.
Зелёной периной укрылся – кустами,
И нет здесь дороги, кривой и прямой.
Кому её нет? Человеку, машине,
А звери найдут хоть тропинку-лазейку.
Лазейку сквозь стену, лазейку в перине,
Следы через чащу теряются змейкой
И вечных вопросов уносят ответы,
Как будто нас всех от судьбы увело.
Бежит, продираясь сквозь ветви
Огромный коричневый лось.
Он прямо бежит через ели и сосны,
И трепет внушает весь вид его грозный!
Он строен и мощен, он дома здесь в чаще,
Он дух сего леса! Наследник и пращур!
К реке подбегая, он ход замедляет,
Но прямо бежит, не кругами-петлями.
Выходит на берег. Бока как меха,
И ноздри, что горны. Огромен, сохат!
Ступает рысцой по песчаному пляжу,
И нитка следов аккуратная ляжет.
Он в воду заходит, плывёт осторожно.
О, как грациозен! О, сколь величав!
О как гармонично он сложен!
Рогатый корабль, причаль!
Замолкли все птицы, и ветер замолк,
Из чащи выходит задумчивый волк,
Лисица мелькнула, исчезла в кустах,
В деревню бежит навести курам страх.
По древнему лесу медведи бредут,
Бобры собирают в болоте редут.
Сатиры выходят на берег реки,
Русалка им шепчет: пошли, дураки!..

Копыта достали до твёрдого дна,
Три шага, прыжок, и сомкнулась стена.
И лось растворился в зелёной листве.
А был ли на самом-то деле тут зверь?
Исчезли все звуки в шальном ветерке,
Лишь мёртвое тело плывёт по реке.

Флора и фауна вышли на склоны холма,
Теннисный мячик достали и стали играть.
Рядом сатиры привесили к веткам гамак,
Лета штурмует поречье зелёная рать!
Рыцари ржи и пшеницы глядят из земли,
Скот неспеша переходит с лугов на луга.
Солнце пригрело, и страхи куда-то ушли,
Лёгкая дымка смирения на берегах.
Счастью предайся! Поддайся любви!
Стихли давно отголоски войны,
Лишь монументов нерадостный вид
Щерится в сёлах щелями бойниц.
Яркие пятна цветов у могильных камней,
Списки фамилий солдат, не пришедших назад.
Что ж, это память, чтоб жители стали умней!
Чистой бы чтоб оставалась небес бирюза.

К речке стремятся вовсю рыбаки,
С ночи до ночи обсижены бреги реки!
Спицы антенн из кустов и с мостов, –
Нужен улов! Впрочем, к чёрту улов!
Важен на самом-то деле процесс!
Вот и сидят. И сидят. И молчат…
В водах реки то журчанье, то плеск,
Сонное царство под струями чар!

Рядом с дорогой охотник на джипе застрял –
Здесь, в этой луже, он каждый раз глохнет (во классный!)
Знает, что ждёт его, знает, но так он упрям,
Едет охотиться, едет, а джип безучастный
В лужу вот в эту влезает и дальше стоит.
Явно же кто-то нарочно засунул магнит!
«Ладно, толкать бесполезно! Пойду на дорогу,
Буду ловить, ибо здесь вездеход уже нужен».
Принцип работает – дай только смелому сроку:
Он обязательно вгонит «УАЗик» поглубже.

Мчится куда-то селянин: одышка, в поту!
– Я, – говорит, – неустанно гоняю бобров!
Бесят уже! Расплодились, отбились от рук!
Портят все реки, леса, мою бедную кровь!
Их бы энергию – ГЭСы в Сибири пусть строят!
Волю им дай – всю страну превращают в болота!
Лепят повсюду плотины, заторы, остроги,
Жизни от них уже нету, достала сволота!
И растворился в кустах, как и не было вовсе,
Память оставил – травы перемятые ворсы.

Струи воды набегают на косы,
Лес оплетают лианы – древесные тросы,
Единорог через небо бежит налегке,
Рыба махнула хвостом в неглубокой реке,
Бродит дух леса в лосином обличье,
Жизни и смерти хранитель следит свысока:
Не разоряет ли кто гнездования птичьи?
В мире ли семьи живут кабана, барсука?
Всё у него под контролем, весь мир на курке,
Только вот кто это красный плывёт по реке?

Редкая птица реки пересечь не сумеет,
Та хоть не очень узка, но отнюдь не огромна.
Солнце сползает за ели и скоро стемнеет,
Стало уже под лесными шатрами укромно.
Ласточки громко шумят и снуют над обрывом,
Чуют они наступление призрачной ночи.
Птичий базар – мельтешенье ревниво, игриво,
Каждая птаха в долине поёт или квохчет,
День угасающий плачем своим воспевая.
Совы уже навострили мохнатые уши:
Прячьтесь зайчишки и мышь полевая!
Прячьтесь! Охотник выходит наружу!
Небо алеет, покрывшись кровавыми пятнами,
Томно вздыхают леса и беседуют шёпотом.
Тихо смеётся река и бормочет словами невнятными,
Ночь наползает на реку, пугая всех шорохом.

«Страшно! Как страшно! Глаза стекленеют,
Тело обмякло, упало, лежит…
Что ж за дурак? Отчего стервенею?
Злая судьба мне вручает повестку: держи!»
Синие губы ни слова не скажут отныне,
Мир потемнел, обезлюдел и сжался в комок.
Красное платье, рубаха… застряли штанины…
От маскарада такого весь потом промок.
Ночь… перебежки… река под мостом
Лунным сиянием мертвенно встретит.
Плач искорёжит лежащее тело пластом:
«Может, за ней?... что за глупые алчные дети…
Только себе, о других не подумать минуты,
Жадности жор, эгоизма железные путы».

Лес поглощает деревни, дороги,
Леса стена за верстою верста.
Были поля – стали джунгли осоки,
Были деревни – теперь пустота.
Ветви сплелись над рекой,
Неба не видно, стволы да листва.
Просто плыви по реке, только веки прикрой,
Спутники жизни отныне лещи да плотва.
В чаще лесной потерялись народов следы,
Люди исчезли и мхом зарастает страна.
Только круги на поверхности чёрной воды,
Только из леса глядит колокольня одна.
Под покрывалом сплошного зелёного пледа
Дремлет, не ведая жизни и света,
Мрачная, тёмная, древняя Русь…
– Время мне дай. Непременно проснусь!..

Июнь 2019 – февраль 2020