она говорит

Она говорит:
Я давно ничего не чувствую,
будто все занемело, как после тяжелой пьянки:
мир нелепый во мне, раскачивается, распутствует,
а я просто сижу на лавке с пустой жестянкой.
Рядом кто нибудь сядет, погреет ледышки-пальцы,
То мальчишка, щеночком ластящийся к теплой шее,
тренирующий навык, со слабеньким таким жальцем,
пилит взглядом, а глянешь в ответ - весь робеет да млеет,
То серьезный и статный, блеснёт этикета знанием,
отдавая мне куртку, расскажет, что секс не важен,
лишь бы щи да борщи, и естественно схожесть с мамой,
не сдержав осуждение всяких там «дам со стажем»
То свободный, и в стужу пахнущий сладким маем,
беспризорный, как я, до любого тепла голодный,
мы прижавшись плечами, напьёмся горячим чаем,
промолчим за тоску и вечную безысходность
Она говорит:
Я давно не горю, не вспыхиваю.
Поняла, этот мир не терпит живущих сердцем,
у таких расшатываются принципы и психика.
И вот ты тут сидишь.
И тянет как по инерции.
Взгляды сцеплены так, что всё в мире теряет четкость,
Расплывается комната, прошлые сны и мысли,
Под ладонью широкой свобода, святая легкость.
Я тянусь за ней пальцами, и какие там к черту риски.
Она говорит:
Я давно научилась уже просчитывать,
Мысли трезвы, и чётки вне зависимости от градуса,
Только ты тут сидишь, мальчик август, весь горько приторный
А весь мир затерялся где то в другой реальности
Знаешь там до тебя, в меня кто б ни стрелял, ни целился
Не пробился хребет под титановой оболочкой,
И вот ты тут сидишь, и палишь в две тысячи Цельсия
И все что хочется, просто свернуться у ног щеночком...

Она говорит:
Я давно ничего не чувствую.
В мире, все что горит, предаётся однажды пеплу.
Посиди тут немного ещё, я тебе посочувствую,
А потом уходи.
А то, знаешь ли,
лавочка скоро треснет.