Расстрачено время, года пролетели

Растрачено время, года пролетели,
Власа у желанной моей поседели.
Морщинки, как град, весь побил лик любимой,
Ее красота стала тягостной, мнимой.

И взгляд потускнел, потемнела и кожа,
На бабку моя стала дева похожа.
И вид егозы в ней совсем потерялся,
Которым, всегда я тогда любовался.

Земля её, как-то, к себе притянула,
Ее стройный стан вниз земля подогнула,
И свет от неё уж давно не исходит,
Она по земле кое-как, с клюкой, ходит.

И я сам иссох, помрачнел, изменился,
Как будто злой черт надо мной поглумился,
И совесть неволит мне рот открывать,
Зубов неглиже редкий ряд обнажать.

Вид строгий я нынче собой представляю,
Хотя я в душе гроз и грома не знаю,
В душе я, как прежде, и нежен, и чист,
Как ранней весною акации лист.

И, что я старик, я никак не привыкну,
А в зеркало гляну и сразу поникну,
Хотя во мне сил, слава Богу, хватает,
И страсть, и желанье пока меня знают.

Себя стариком нет, никак не считаю
Я воздух, по-прежнему, бодро глотаю,
И силу, без тягот, свою применяю,
Своей плоти слабость пока я не знаю.

Как прежде меня тянет зреть красоту,
Её неземных черт и див наготу,
И тяга вкусить её плод не пропала -
Ах, если б моя плоть уже не увяла!

Эх, внешность, да, внешность – меня она губит,
Меня – старика уж никто не полюбит,
И дева, играя глазами, не глянет,
Её к молодым, как она сама, тянет.

Еще я вчера был и молод, и глуп,
Могучим считал я себя, словно дуб.
А сила во мне, так в глазах и блестела,
И было мое Я надменно и смело.

А дева моя была так хороша,
Что с плоти моей выпиралась душа.
И я, склонив чело, собою гордился,
Гордился, что в деву такую влюбился.

И что и она меня тоже желает,
И любит меня, и меня уважает.
И что клином свет, на нас, белый сошелся,
И счастьем желанным по нам он прошелся.

Как мд её губы, как персика сок,
В глазах ее дивных блуждал синий ток.
С её уст я слышал, как звук скрипки слог,
Я взгляд оторвать от ее глаз не мог.

Ее целовать я так часто старался,
Что больше с иными делами не знался.
Когда же я плоти любимой касался,
От чувства блаженного я содрогался.

Ее я так бережно, нежно любил,
Что возле неё я на цыпках ходил.
А дева моя меня тоже любила,
И мне – дурачок ты, смеясь, говорила.

И взглядом таким светло-синим блистала,
Что сердце мое, как при беге, стучало,
И все во мне плыло, гремело, звучало,
И гимном о счастье, на весь мир кричало.

Такой у меня она милой была,
Что думалось мне, она феей слыла.
Ее на руках я, почти что, носил,
Как матка младенца – ее так любил.

Вот так вместе жили, страдали, любили,
Как славно по морю на лодке мы плыли.
И вместе мы жили, и вместе старели,
И видеть, что там впереди, не хотели.

И жизнь мне казалась, как даль, бесконечной,
И молодость плоти моей, чтилась вечной.
Но времени поезд, вперед все летел,
И я не заметил, когда постарел.

Ничто не поделаешь – жизнь так велит,
Наш разум старение не победит.
Так часто бывает, её уже нет,
Она посещает уже иной свет.

В бесхитростном платье, в простых босоножках,
Она шла со мной, щебеча, по дорожке.
И так мне легко было жить той порою,
Что я до сих пор память дней тех не скрою.

Я часто, сидя на скамейке, мечтаю,
И в мыслях ту жизнь, будто явь ощущаю.
И жаль мне себя, жаль, что жизнь так проходит,
Мне жаль, что моя жизнь уже на исходе.

Что нету на свете любимой моей,
Что мир стал не тот, стал суровей и злей.
И что, по пятам, дева-смерть за мной ходит,
Что мысль о смерти мой разум неволит.

Вот так и живу, как могу, старикую,
Свою плоть и душу, тем, прошлым, врачую.
И делать тут нечего – жизнь так велит,
Наш разум закон её не победит.