Путешествие в Рославль

Длительность особи
Длится до Рославля.
Джаз-какофония
Жизни расслаблена.
Собирать камни, застирывать простыни,
Пить немоту, перечитывать Дарвина
Право имею, под болт заканюченный.
Вьется дорожка абзац фронтовая.
Вейся-развейся от случая к случаю,
Песню мою страстотерпно картавя.

Твари паскудные,
В исчезновении
Исповедимых маневров сознания
С новою удалью
Сквозь сокровенное
Место конца моим профилем занято.
Се – перспектива разлук с натюрмортами,
Злое слияние
Пасынка с выпасом.
Закоротило.
Моментом апокрифа
А в расстояние
Некое двинулся
По направлению к Б, кое смазано
(воздушный шарик, зависший над лузами).
Шина фланирует именем названным.
Семенем узнанным.

Жми, колесница,
Сквозь ссученный пригород,
Стерео-бздыком
Сквозь воздух разряженный.
Близко унизан
Крутыми веригами,
Прусь паразитом,
Рассветом угашенный.
Мать моя буги,
Чти карты залетные.
Я приближаюсь
И уменьшаюсь

Криво вращаюсь
Вписанный в круги
Десятые. ВОТ ОН Я.
И не вмещаюсь

Что-то мне трепетно.
Мертвые станции.
Мальчики Репина.
Ветки акации.
Джаз электричек.
Поселковые ужасы.
Что-нибудь личное.
Где-нибудь к ужину.

Жди неизвестности
В гребаной местности.
Сучи язычком.
Упражняйся в словесности.
Жми километры – дырки в дорожной дуде.
Ты счастлив. Вернее, не был так счастлив нигде.
Кроме как здесь,
Где что-то есть.
Набрав определенную высоту, альпинист решил остановиться. Признаться, ничего интересного, да что интересного, ничего мало-мальски талых майских поблизости не было, да причем здесь сало смазки, даже полной пустотой окружающее нельзя было назвать, да что полной пустотой, причем здесь окружающее, спросите вы, знаем мы гладь этих альпинистов гребаных удаков пустокапельных саксофонистов ветеринаров киноартистов карпов-каспаров что-то не чисто вспрянем близ окон впрямь из оков хорошо в беспечный полдень призадумавшись о чем-то отдавая дань природе потрошить серпом девчонку

Уровню аэроплана
Неопознанная близость
Преподсказывает прямо
Одинокий тонкий вызов
Упованьем психопата
Шагом выжига из пата.

Продолжается путешествие,
Напрягается дорожная тетива,
Попутчики веселы,
Жизнь нова.
Под милой машиной
Скрипи, колесо.
Теперь мы решили
По-моему все.

Кружи запредельность
Всех спящих живых
Всех грустных смертельных
В конечный задвиг
Всех сил перевеса
Ушедших под снег
Всех крашеных бесов
И ангелов всех
Вращай карусели
Во злые круги
Нездешних растений
Животных нагих
В дороге где пылью
Туманы висят.
Глаза уловимы.
Мертвы голоса.

Послушай, послушай,
Я песнь пою.
Мой разум разрушен,
Но жаждет мой клюв
Чужого навоза.
Бред метапсихоза
Красиво нормален
В масштабе нормальных бесед.
Нас поймали.
По-моему, всех.

Мелькают Рудня,
Дрезден, Питер, Ейск.
Кругом дымят примером километры.
Чего-то трудно.
Где мы? Кто мы есть?
Орлы Петра и снегири уретры.
Зачем ты едешь в Рославль,
Где дни
Любой рассвет засовывает в жопу?
Но все горят сигнальные огни
И красят алым пассажирский шепот.
И если есть не я то есть ли я
И я и я и есть а я натюрлих.
Ты слышишь крик дурного журавля,
Твоим лицом питаемого в урнах?

Несется ать дорога без конца,
Мила, непостижима для обочин.
Зачем мы, милый друг, в дороге дрочим
И песни заунывные поем
Картаво? Ламца-дрица-дрим-ца-ца.
Пусть будет город твой незаселен
Подобьями – ты выищешь подобье.
И сам себе залечишь глотку дробью
(что-то по типу сказки про попа
с собакою – и ты в нее попал).

Я выйду вбок, но вычислю момент.
И, раздразнив слащавого быка,
Пустой дивертисмент
Скомкав и бросив,
Я в комнату вползаю как накал.
И в Агриппину юную – как осень.

Мне снилось, что ты стала милее и долго разговаривала со мной в едином месте, возложив исключительно мне на… панические мысли, о чем видится беседа, и почему ты стала так непредсказуема в своих высказываниях, Нина, и почему если я сейчас вернусь к себе в квартиру, то мне не стоит. Мне нравилось, что во сне не было порнографии географии биологии и физкультуры по трудам неуд, и мы говорили с тобой, Нина, как-то совсем легко и естественно, и я как-то уже принялся горячо прозревать подозревая разведывая темные аллеи и завелся было беседу о группе никудышных (куды шли?) дечонок-сорваних, играющих в промежном обтекаемом невпопад дворике, но тут ты мне отвесила, Нинуся – как это было тебе свойственно, в своей преисполненной манере – ай ай ай, боюсь, все-таки переполненной, Нина, переполненной не мной – тем, у кого только, а я ей так и сказала, только куда все подевалось, и почему никого не убьют? Там часто смотрели фильм «Я иду шагаю по тебе» и не обращали большего внимания на наши алюминиевые совокупления, только вот отчим Аркадия, проводивший летние досуги на бумаге посуху при акваланге, как-то сказал, что сам как-нибудь справится со всем, и не вправе никого упрекать… Почему тебя не убили в тот день, Нина? Почему Никита Михалков снимает прекрасные фильмы, и его фамилия так славно рифмуется с хорошим русским словом «облако» (мн.ч. род. пад.)? Я так часто ошибался, что уже побаиваюсь говорить с постовыми о строго этническом спаривании – бывает смешно и грустно. В тот день ты особенно много смеялась, показывала плавки и говорила, как здорово летом купить что-нибудь стоящее. Почему никого не убили. Я живу среди Сук нина, я часто печален. Все как-то глупо, праздничные мастурбации, даже музыка при этом. Нине было прелестно поговорить со мной, ее изнасиловали и убили убили и изнасиловали богатые любовники и наркоманы, которые сами были хороши. Конечно, было бы о чем…

Я спрошу,
А ты ответишь.
Ничего вокруг не слышно.
Торжество автомобиля,
Царство летнего металла.
Приглушу
Слюнявый фетиш.
Что вошло, то ушло вышло,
Доберу свое на кире
И сожму твой пальчик старый.

Мы в нагаре.
Мы понтуем.
Скоро будем,
Ексель моксель.
Я тобою заарканен
В сабантуе
Это вовсе
Хорошо. Косые брови.
Пораженные ресницы.
Мы с тобой договоримся
В полудонном а приори.

В полуданном незапрете
Городок провинциальный
На площадке танцевальной
Нет свободный мест
Кто помер
Кто стучится в наши двери
Кто заходит трезвым в терем
Мы в машине мы не верим
Скоро Рославль все будет
Кровь дымится на асфальте
Труп дымится и клокочет
Эти ужасы впервые
Показал далекий папа
Ты стоишь среди распутий
Мотки шмотки старый пальчик
Из театрадочки листочки
Хладнокровно ровно вырвем
«Мы вам пишем письма с юга скоро мы туда приедем мы прилично изменились не узнаете обратно где шоссе срезает угол в огорчительном секрете канет кособокий витязь (from Починок) телом ватным упадет на новый бампер едем едем едем едем мертвечинные куранты соответствие легенде»

колокол звонит
динь дил
кто вниманье обратил?

Все, что нам необходимо,
Не уплачено и сбито.
Посмотри на педерастов,
Арлекинов и завбазы.
Я хочу увидеть небо,
Голубиные кошмары,
Говорит тупому Диме
Обесцвеченная Рита.
Чем заполнен брючный раструб?
Чем уполнен дрючный разум?
Но мотор не даст ответа
Оборотом на Варшаву.

Никто не может упрекнуть себя в дружеском отношении, тем более, что с нашими понятиями о дружбе и отношениях это едва ли представляется возможным. Всем нам снятся заводы, но это ничего не меняет. Не потому ли ты, мой друг, бежал тогда по улице, одержимый новой захватывающей идеей убийства и расчленения одноклассника. Называл его ноги (подсознательно игриво – ножками и тд), сколь несовершенны (не совершены) были твои мечтания, но как трезва надежда. С удовольствием ведь можно поговорить о миньете и прочих милых сладостях. Кофе. Нитрокраска, выливаемая с балкона третьего этажа на красивых полуголых девушек в гипюровых блузках. Чьи влажно светятся премилые сосцы. Все-таки на свете есть очень много хорошего. Саша покупает новый костюм и уезжает в Москву, но все не может уехать из нехватаемых со стола двухсот тысяч. Впрочем, костюм, думаю, ему подарила мать. Мне рассказывают друзья. Эдик имеет маленькую мастерскую и говорил мне, что пишет ежедневно. Я с удовольствием поверил. Юра имеет большую мастерскую, пьет но по сути добрый и хороший уважительный мы с ним знакомы. Люся работала в ягодке и сказала мне, что туда приходил. Я подумал, что это здорово, но ничего не сказал. Наташа вышла и по возвращении потратила все деньги на продукты ничего не дала посочувствовала сказала что понимает что Владик на даче, и я много представлял. Можно говорить о поэзии и не вешать в уборной зеркала, заниматься починкой, сбивать переходящих парней из Починка, говорить скабрезности, удовлетворять интерес, надоедать, читать книги, быть немного мужественней, не убирать синдромы, ходить бесплатно в кино, сидеть на одной скамейке, кто-то это умеет, и меня не устраивает. Мне бы не хотелось забивать тебе голову и убить пересмешника. Похабель, плывущая с пятачком в зубах, кто его выловит? Можно поговорить о летальности, но не интересно. Совокупляться в подъезде двенадцатиэтажного дома в новом районе, читая надписи, считая ступени, слушая звоны. Зная, что именно скоро кончится, не завидуя.

Дорога, убиваемая взник, потеряно значение и жесты,
И шелест особируемых рощ.
Слова просты, глаза неинтересны,
Один из нас из нас уходит прочь.

В отчизне, называемой любовью,
Происцветает личный героизм .
Ты переполнен
Уходящий из.

Рукоположный критским полублеском
И ненавистным трепетом цикад,
Разболтанный и трахнутый по детству,
Узнав назад

Гони водоразрезом увлекаем пассионат я больше не ищу мы странствуем в естественном накале стальной зрачок укаченный в прищур. Я вышел вон. Больная колесница, неси копыта мерзлые чрез боль. И девочки из пламенного ситца в канкан безумный мечутся гурьбой.

Без беспокойства реши все, что пришло время решить.

Есть ли разница, кто говорит по телефону.

В разговорах был осмотрителен.

Волшебное слово – радио.

Ни о чем не говорили, кроме как о путешествии в Лейк Плэсид.

Господи, мы столько мучились и исходили.

Непрерывное «оргазмируй» звучало как демонстрация.

Ой, только не говорите мне о его сходстве с неким.

Он нам что-то должен.

Мы говорили о глобальном. Столько неожиданного. Умри со мной. Принято за банальность. Со своей любимой неловко.

Естудей

Прими меня как маятник,
Пойми меня как памятник.
Вокзал, вокзал, и смертность происходит
Не сквозь промежность. Я тебя позвал.
Греми одеждой.

Во мне нет истинного безумия – говори на ночь. Преследуемым следуемой рыщу, вурдалаком в Карпатах. Ищи дедушки в лопатах.

Милуй попутчиков.

Саденли.

Когда б я был концептуален.

Расцветают цветы поздней осени.
Тебе не перестать любоваться.
Воздух птицами разноголосыми
Полон. Видишь сквозь тонкие пальцы,
Как дорога свивается в линию,
В перекрестки и дни попустелые.
Непонятно, где что, что-то именно
Мы не зги и не здесь и не сделали.
Поздно каяться. Прыгай по рытвинам.
В явном кумполе памятью сложены
Увлеченья имыми лолитами,
Косновения при осторожные.

Совращения несовершенные
Подавляемы чрез опасения.
Через взгляды частично смущенные,
Через лица нелично осенние.
Соловей при отсутствии голоса
Пере-происходящий в кукушечье,
Пой единственным лютиком в поросли
И рассчитывай твердо на худшее.
За окном подлетаемый Рославль
Удлиняет прис тут ствие. Это
Знак неравенства между вопросами.
Злак бессмысленности ответа.

Ай белив

Есть те, кто может назвать этот город своей родиной.

Самое лучшее – не бояться себя.

Юстуби

Там я имел отношения со своим младшим товарищем, и это ни к чему не относится. Оттуда я писал плохие письма. Туда я не люблю ездить. Там меня два раза били. Ощущаю себя противным. Там я не любил помогать. Я ездил туда с девушкой, которая была со мной хороша. Она нравилась моей сестре. Мы уже не живем. Теперь я не ощущаю себя противным. Там я мылся. Там я написал стихотворение. Там я выпивал и обманывал друзей. Там мне было неуютно. Оттуда я ничего не вынес и правильно сделал. Там я ходил поздней ночью. Там я всерьез подумывал (о, если бы только подумывал) о рукоблудии. Там я не был активен и не подозревал. Если я там вдруг оказываюсь, то скучаю и принуждаюсь. Хотя это совсем недалеко. В том году там сгорел дом и в этом еще один. Как-то изнасиловали семилетнюю девочку. Радоваться нечему. Тем более что сам я этого не видел. Там мне не совсем понятен, и двигаться ли туда, где она, собственно, и

Вай щи

И об-

Рез-онанируя резко ли с резвостью
Греза согретая разными Рославлю
Действиями, усеченными к местности,
Предохраняющей длительность особи.