ТаНцУюТ вСе! От Яда А до Ада Я - альманах

 
М И Р А Ж И С Т Ы
- ------   --------   
ТаНцУюТ вСе! От Яда А до Ада Я
      
Николай ЕРЁМИН Фёдор КАЛИНИН Евгений СТЕПАНОВ
Евгений ПОПОВ Владимир ЗАМЫШЛЯЕВ Иса АЙТУКАЕВ

                         
М И Р А Ж И С Т Ы
-------   --------                ТАНЦУЮТ ВСЕ!  От Яда А до Ада Я
               
Николай ЕРЁМИН Фёдор КАЛИНИН Евгений СТЕПАНОВ
Евгений ПОПОВ  Владимир  ЗАМЫШЛЯЕВ Иса АЙТУКАЕВ
         
КрасноярсК-МосквА
    2020
ТаНцУюТ  вСе! От Яда А до Ада Я
Андеграунд и Авангард Доосов и Миражистов      
               
          Николай ЕРЁМИН
          Фёдор КАЛИНИН
          Евгений СТЕПАНОВ
          Евгений ПОПОВ
          Владимир ЗАМЫШЛЯЕВ
          Иса АЙТУКАЕВ
               

          КрасноярсК
        «Литера-принт»
             2020
 

 ББК 84.Р6
      
«ТаНцУюТ  вСе! От Яда А до Ада Я»- новинка издательского проекта, начатого альманахом ПОЩЁЧИНА ОБЩЕСТВЕННОЙ БЕЗВКУСИЦЕ, сто лет спустя после ПОЩЁЧИНЫ ОБЩЕСТВЕННОМУ ВКУСУ, продолжает традиции футуристов, акмеистов, конструктивистов, символистов, русского андеграунда и авангарда. И открывает новые горизонты развитию современного литературного процесса. г  Красноярск: «Литера-принт», 2020. - Тираж 100 экз. Автор идеи, составитель и издатель Николай Николаевич Ерёмин. Подношение любителям поэзии и прозы сделали
Николай ЕРЁМИН Фёдор КАЛИНИН Евгений СТЕПАНОВ Евгений ПОПОВ  Владимир  ЗАМЫШЛЯЕВ Иса АЙТУКАЕВ

Альманах украсили – шедевры Анри Матисса,  кошки Кристины Зейтунян-Белоус, и фрагменты фотографий из портала «Мой мир» Сверстала книгу Владислава Васильева
1SВN 978576-025-5 © Коллектив авторов, 2020г
            

             Николай ЕРЁМИН
               
........................ Николай ЕРЁМИН.........................
 

 
ЭПИСТОЛА
из поэмы комментов к журналу ПОэтов Константина Кедрова №3 (69) 2016 
«ПОэма ПОэм»

Аль-Боль-Валь-
Галь-Доль-Ель-
Ёль-Жаль-Зыль-
Иль-Йоль-Киль-
Лель-Мель--Ноль-
Оль-Поль-Роль-
Соль-Толь-Уль-
Фаль-Халь-Цель-
Чаль-Шаль-Щель-
Ъаль-Ыаль-Ьаль-
Эль-Юль-Яль
***
Инь+Янь=Юань
2016
САМОИЗОЛЯЦИЯ, или
ФЕЙК-ВИРУС ДЕЛАЕТ ПОПРАВКИ
Поэма комментов

 Эпиграф:
«Не дай мне бог сойти с ума.
Нет, легче посох и сума...
А.С.Пушкин»
1.
Сказали мне соседи-знатоки,
Что вирус к ним проник
 Через звонки!
А раньше проникал,
Сомнений нет, -
Через ТВ и через Интернет...
И, чтобы зараженье прекратить,
Всё это
 Срочно нужно запретить!
- Не на неделю, нет, а навсегда! -
И я ответил им:
- Вот это да...
2.
СОНЕТ ЕВГЕНИЮ ПОПОВУ

 В России – паника, упадок...
Всем кажется, что всюду – смерть...
И, создавая беспорядок,
Боятся старцы умереть...
И заставляют молодёжь
 Терпеть заведомую ложь,
Что путь к спасению один:
Домашний самокарантин...
Увы и ах... А тот, кто вне,
Тот – на войне, как на войне!
Повсюду молнии и гром...
Россия тронулась умом,
Блажен лишь тот, - Эх, мама, ма! –
Кто от рожденья без ума.

НАВЕК
3.
 Re: сибирская ссылка
Popov
Сегодня, 13:29
Кому: вам
«А Я УЖЕ СОШЕЛ С УМА
 И НЕ СТРАШНО МИНЕ НИЧТО.
А ТО!
ВЕДЬ Я - СОВЕТСКИЙ ЧЕЛОВЕК,
ВОСПИТАН РОДИНОЙ НАВЕК.
Е.П.»
4.
 ***
Все, кто сошли с ума при Соц-ализме,
Давно взошли на ум
 При Кап-тализме...
Спокойно проживая –
Кто на нарах,
А кто – ещё спокойней – на Канарах...
Но Президент Пен-центра не таков!
Он – Евг. Попов,
И не из дураков.
Об этом знат Сибирь
 И вся Москва,
Делами подкрепившие слова...
И верю я:
На Солнце и в тени
 Совсем не сумасшедшие они!
5.
ЭКОНОМ
- Я экономил
 На питье
 В раздумьях о житье-бытье…
И экономил на еде,
Пока не понял:
Быть беде!
И что в борьбе добра со злом
 Не побеждает
 Эконом…
Где душу заполняет всклень
 За белой ночью -
Чёрный день…
Где снова ангелы и черти
 По радио
 Внушают мне,
Как нужно жить
 Под страхом смерти
 В безвыходном карантине…
Когда в эфире –
Вот те на! –
Идёт всемирная война…
А хор на море и на суше
 Поёт:
- Спасите наши души!.. –
А пение всё дальше,
Глуше…
6.
И сказал поэт чужой жене:
- Надоело жить в Карантине! –
И ушёл по воле чёрных дум
 В чёрную пустыню Кара-кум,
Ангелом и демоном храним...
А она бежала вслед за ним...
И ему шептала на бегу:
- Погоди!
Я больше не могу...
7.
О-О-О
- Кто нас спасёт? –
Хорошенький вопрос.
Возможно, это Иисус Христос...
О, Господи, помилуй и спаси!
Я не хочу томиться на Руси,
Харону и фейк-вирусу не кум,
Как протопоп томился Аввакум,
Не сват, не брат…………………………..
……………………………Свободен мой талант!
О, Индия, Китай, и Таиланд…
Дрожать? Не есть, не пить в карантине?
Ждать и бояться смерти? – Не по мне…
О, в путь! - Монахов, Рыжий, Шепета -
Меня зовут…
И это - неспроста …
8.
Мораль:

Столица, решенье приняв мягким местом,
Неделю сидит
 Под домашним арестом,
Фейк-вирус за отпуск благодаря,
И думает:
- Господи, это не зря...
 ..И мэр
 Распевает с женою вдвоём:
- Пускай мы погибнем!
Пускай мы погибнем!
Пускай мы погибнем –
Но город
 Спасём...
 ...........................
 ... и СМИ, увы, капитализма
 Оповестили,
Что в страну
 Вернулся вирус коммунизма
 И репрессанса,
Ну-и-ну...
И ввёл домашний карантин:
Запрещены слова,
Дела...
Народ безмолвствует.
- Динь! Динь...-
Безумствуют колокола...
И – Мяу! –
В ночь из темноты
 Вопят влюблённые коты...
И женский голос – им в ответ:
- Да перестаньте ж!
Спасу нет...-
Николай ЕРЁМИН 30 мартобря-1 аплеря-никому не веря, 2020 год,
КрасноАдск-Ветропыльск-Краснорайск..
 
ФЕЙКОГРАФИЯ
Цикл стихотворений, дополняющий поэму.
ПЕТРУ ИВАНОВИЧУ ПИМАШКОВУ,
Депутату Госдумы
***
А из нашего окна
Виден двор
Карантина...
- А из нашего окошка –
Только улица
Немножко...
Но повсюду
Бродит смерть,
Чудо-юдо:
- Умереть
Не угодно ли? –
Ответь, -
Хоть от гриппа
Хоть от голода...
Хоть от рабства,
Хоть от золота...
В самоизоляции?
Или
В эмиграции?
В перспективе ж -
Вновь видна
Атлантида и Луна...
Выбор  есть:
Из двух - одно:
Хоть взлететь,
Хоть лечь на дно...

ИЗДАТЕЛЬСКИЙ ПРОЕКТ  МИРАЖИСТОВ
«ТАНЦУЮТ ВСЕ!»
                Евгению СТЕПАНОВУ, Президенту Союза Писателей ХХ1-го века

Мой издательский проект
Лопнул-хлопнул:
- Всем привет!
Кошельки людской мечты,
Точно улицы,
Пусты...
В городах,
Увы и ах,  –
Безработица и страх...
Разобщённая страна
В мёртвый сон
Погружена, -
Заколдована,
Бледна...
И проснётся ли она?

КАРАНТИННЫЕ  КАРТИНКИ
1.
Владимир Монахов:
- Сижу один дома.
Никого не вижу.
Никому не вру.
2.
Владимир Маяковский:
- Двое в комнате:
Я и Ленин,
Фотографией на белой стене.
3.
Николай Ерёмин:
- Двое в зеркале.
Я и вирус.
Что Монахов не врёт - это минус.
Плюс:  что Ленин -
Ни бе... и ни ме...
А не то бы  сидеть всем
В тюрьме.

....../\../\
> ((* . *))<
.. G[:]||||||[:]D
...(")..(")……… ;;;

ЕВГЕНИЮ ПОПОВУ,
ПРЕЗИДЕНТУ РССКОГО  ПЕН-ЦЕНТРА
Международного ПЕН-КЛУБА

НЕ ДОСТОИН?  НЕ! ДОСТОИН.

Среди столичных колоколен
И куполов
Попов  был волен,
Как Гамлет:  - Быть или не быть
Пен-Президентом мне? -
Спросить...
И все:  – Достоин  Быть! –
Ему
Ответили по одному...
И я за это ж
В третий день
Ему отправил бюллетень...
***
Болит душа зимой и летом
О вечном, тайном, не пропетом...
Весной и осенью – поёт...
Поёт – и просится в полёт...
***
Вчера я плакал, возмущён...
Сегодня – весел и прощён –
И верю снам и чудесам...
И жду – чего? Не знаю сам...
***
В бутылке кончилось вино.
В душе и сладко и темно...
Эх, если б был бы не один, -
Сходили б вместе в магазин...
***
Пришла  весна... Такое дело:
Моя собачка постарела...
И вновь не лает, как тогда:
- Лав! Лав! – в счастливые года...
***
Без слова ласки жить нельзя...
Как хорошо на Белом свете!
И слабодушные друзья
Друг друга хвалят в Интернете...
***
- Старинный звон серебряных монет
Люблю! – сказал взволнованный поэт.
- Точнее – ощущенье старины,
Которому,  признаться, нет цены...
***
Жил в шалаше... Потом – в высотном доме...
Потом – в крутом коттедже, над рекой...
Сейчас – в монастыре... Жилища  кроме
Не будет... А погост – подать рукой...
***
Себе на горе, вспомнить вдруг о ней:
Глазищи – моря Чёрного  синей!
И,  ощущая благодать,  опять -
Во сне  -  себе на счастье  - вспоминать...
***
Зову – Ау! – Где ты, былое счастье?
Зову сквозь тучи, вглядываясь  ввысь...
- Ау! -  Сквозь все невзгоды и ненастья
Хотя  бы словом  снова отзовись...
***
Я думал всегда, что успею
За словом, за мыслью своею...
Но понял, что вновь – между дел –
Ни слова сказать не успел...

САМОПАРОДИИ САМОИЗОЛЯНТОВ
1.
В ЗАТОЧЕНИИ
 Вера Граматунова  Пятница, 3 апреля 2020, 13:43 +07:00   <vera.gramatunova@yandex.ru>:
Скучновато, и дачи нет рядом,
Провожу в заточении дни.
И куда теперь дену наряды?
Жаль, из моды все выйдут они.
2.
НАДЕЖДА ВЕРЫ НА ЛЮБОВЬ
Николай Ерёмин:
Я бы снял бы с тебя бы наряды
Ночью тёмной, Господь нас храни! -
Да вокруг - волонтёров отряды,
Бдят за нравственностью они...
И повсюду - в пределах страны —
Поцелуи запрещены!
Так как вирус не терпит  любви...
Вот такая, увы, се ля ви!
3.
Из книги «Беседы с Монаховым»
ЛЕЧЕБНОСТЬ ПОЭЗИИ
Владимир Монахов:

- Бандероль с книгами из Красноадска
получил в Братск-рае!
Выдали через окошко, даже на почту не пустили...
Защищают-и-защищаются!
Но лечебность поэзии проникает всюду!
03.04.2020
4.
Добавить замечания
ДУШЕВНОЕ ЗДОРОВЬЕ
Николай Ерёмин:
- Замечательная
Карантинная
Картинка!

Придумал призыв ко всем самоизолянтам:

- Читайте стихи Монахова и Ерёмина
по стихотворению
Три раза в день!
И душевное здоровье 
Вам
Гарантировано!
03.04.2020
ПОХВАЛА  АЛЕКСАНДРУ  КУШНЕРУ
Эпиграф:
«Только стихи да молитвы спасают!
                Екатерина-Августа  Маркова» 
***
В 1962 м году моё юношеское воображение было очаровано парадоксальным стихотворением Александра Кушнера:
«Танцует тот, кто не танцует:
По рюмке  ложечкой стучит...
Гарцует тот, кто не гарцует:
С трибуны машет и кричит...

А кто танцует в самом деле
И кто гарцует на коне,  -
Тем эти пляски надоели,
А эти лошади — вдвойне!»

Но – почему?
Задавал я сам себе вопрос – и не мог на него ответить.
Прошло 58 лет.
И лишь сегодня  ответ нашёлся.
Вот что значит – необходимость жизненного опыта!
А всё дело  в том, что недавно  задумал  я издать альманах «ТАНЦУЮТ ВСЕ!»
На обложке – шедевр Анри Матисса
 
Этакое продолжение моего издательского проекта МИРАЖИСТЫ, который начался сборником «Пощёчина общественной безвкусице» в честь столетия выхода в свет альманаха футуристов «Пощёчина общественному вкусу»...
- Танцуют все! – воскликнул актёр Леонид Куравлёв в фильме по Михаилу Булгакову «Иван Васильевич меняет профессию» - и  девушки-красавицы, заулыбались и под жизнерадостную музыку пустились  по царским палатам в пляс...
Зело-борзо!
Многие поэты почитали за честь  примкнуть к брэнду МИРАЖИСТЫ и опубликоваться рядом с Константином Кедровым, номинантом на Нобелевскую премию, гениальной авангардисткой Еленой Кацюбой и Евгением Степановым, Президентом Союза писателей ХХ1 века...
И вдруг – на фоне ожидаемого издательского успеха и неожиданного введения в стране режима самоизоляции – полный крах -трах-бах-тарарах...
И от всех приглашённых - отказ...
Оказывается, после  застойного и от голода  рухнувшего  в пропасть  небытия социализма,  сейчас, в эпоху развёрнутого строительства капитализма и полного изобилия  – ни у кого нет денег, чтобы издать вскладчину альманах на основании закона «За счёт средств автора»
Но - почему? Вопрос воскрес ...
Воистину  воскрес.
Да потому, что, как гласит русская пословица:
 - Насильно мил не будешь.
- Танцуют все?
- Да нет...
«Танцует тот, кто не танцует!»
Сбылось  пророчество поэта Александра Кушнера .
***
«Я царь, я раб, я червь, я бог
                Державин»
Меня охватывает сладость,
Когда костров вдыхаю дым...
Меня охватывает радость,
Когда иду к местам святым...

Меня охватывает гордость,
Когда смотрю на купола...
Меня охватывает робость,
Кода гремят колокола...

Меня охватывает смелость
И удивительный восторг,
Когда дожди смывают серость
И синий видится простор!

Гляжу как в небо я, как в воду –
В бездонное житьё-бытьё...
И чувствую свою свободу.
И рабство чувствую своё.
1992-2020
***
Жильцы боятся мертвецов.
А почему?
В конце концов,
О н и  ведь,
если вслух признаться,
Живущих вовсе не боятся...
А  если даже и зовут, -
Раз в год,
На несколько минут...
***
Мои учителя давно скончались...
Ученики,  увы,  не народились...
Стихи молчат.  И я молчу, печалясь,
Что никому они не пригодились.
***
--О, Муза! Вдаль меня маня,
Чего ждала ты от меня?
Со мною, здесь  мои мечты...
А где же – ты? Ах, где же ты?
- Я здесь!  Я в цвете на ЛИТСОВЕТЕ!
               
ОТ ПРОЛОГА  к  ЭПИЛОГУ
 Фейк 1.
Popov: Сегодня, 12:32
Кому: вам
- Ерёмин рано встаёт.
Его тревожит.
И он тогда сходу в интернет стихи лОжит.
***
- Я сегодня утром рано
Встал с любимого  дивана...
В Интернет стихи сложил -
Как с Поповым рядом жил,
Его дружбой дорожил...
Потому что был покрыт
Бородой он...  Я ж, пиит,
Своего лица овал
Бородою не скрывал...
И стихи  - чтоб мир узнал -
В «Комсомольце»  издавал...
А Попов меня читал
И, читая,  почитал...
Хоть   тогда уже был он
С Комсомола  исключён...
Так как в прозу был влюблён...
А она – О, времена! -
В Солнцева и в Яхнина...
И немножко в Русакова...
И в такого, и в сякого...
Не хочу сказать плохого:
Мне от них в подарок дан
Мой обломовский диван...
Интернет – с тех пор мне -  дом
А стихи  - сплошной  облом!
И лицо покрыла – Да...
Сплошь - седая  борода...
Апрель 2020

Фейк 2. ПРИКАЗ  ПО 5-МУ РИМУ
Popov
Сегодня, 16:07
Кому: вам
«КТО НЕ НОСИТ БОРОДУ,
ТОМУ, СОГЛАСНО НОВОМУ ПРИКАЗУ ВЛАСТЕЙ,
НЕЛЬЗЯ ХОДИТЬ ПО ГОРОДУ.
КТО ЖЕ ЭТО СДЕЛАТЬ НАГЛО ПОСМЕЛ,
ЕМУ ЗА ЭТО ПОЛАГАЕТСЯ РАССТРЕЛ»
СОНЕТ  ПОПОВУ В ОТВЕТ:
 - ВОЗРАЖЕНИЙ  НЕТ
***
Я по Пятому Рииму бреду...
В сердце – вирусы  фейковых   сил:
Здесь  Попов,  отрастил бороду –
И её даже в школе носил...
Я не знаю:  се – свет или мрак,
Но поэту поэт есть кунак!
Неспроста  здесь  в  лихие года
Отросла  и  моя  борода...
Чтоб прижал  я  - хмелён ли, тверёз  -
К ней – весенние  груди берёз...
Но сосед,  безбородый поэт,
Мне поёт, что берёз  больше нет
На Руси – их продали в Китай...
Ты от жизни отстал, Николай!

Фейк 3.ЗЛОБА  ДНЯ
Опять Россию держат черти
Под страхом штрафа
Или смерти:
Увы – ни охнуть, ни шагнуть,
Ни снарядиться в Добрый путь -
За чем-нибудь...
Куда-нибудь...
Везде –
Какой-нибудь  кретин
Кричит у входа в карантин:
- Стоять!
Сидеть!
Лежать! –
Опять? -
Не выходить!
Не возражать!
А тот, кто сделает хоть шаг,
Тот всем чертям - не друг,
А враг!
Куда лететь  вы
Собрались?
Молчать! 
Ишь,  ангелы нашлись...

***
Всё в горах туманной мглой покрыто...
Но ничто душой не позабыто:
Ни  закат над морем,   ни рассвет...
Ни  что между  -  было или нет?
 За горами  -  тайное число
В прошлом веке...
Было  - и прошло... 

ИГРА СЛОВАМИ
Тогда
Царила между нами,
Точно в пинг-понг, игра словами...
О, вдохновенные миры -
Без правил
Радостной игры...
Когда глаголешь,
Глядя в оба:
- Урра! –
Мы выиграли оба!
***
Душа моя – театр теней...
Как много солнца нынче в ней!
И свет его не убывает...
Теней без солнца не бывает...
Как – не бывает? Вот те на!
А ночь? А звёзды? А  луна?

ПЯТИЭТАЖКА
На руках,
Полон сил,
Нетипичный пейзаж, –
Музу я возносил
Аж
На пятый этаж!
Неужели?
Сюда?
В этот сумрачный дом,
Ах,
Куда
Сквозь года
Поднимаюсь с трудом...
***
«Ещё» сказать... Или сказать «Уже»?
Не ясно мне...
Какой сумбур в душе!
Но, чтоб вошла в гармонию она,
С небес полночных
Музыка слышна...
***
- Поэзия, ты  - инобытиё,
Утеха, утешение моё!
- Да знаю, знаю... Что ты мне – опять?
Пиши, диктую,  хватит объяснять...
***
Весна... Два магазина – с краю
Деревни... Чтобы их сравнить,
Бутылку водки покупаю
И книгу – «ПИТЬ ИЛИ НЕ ПИТЬ?»
***
Ну, вот, вопрос опять...
И где же твой ответ?
Ты научился лгать...
Какой же ты поэт?
***
Звучит капель...   И я считаю звуки,
Сверкающие  радугой-дугой...
И к солнышку протягиваю руки...
И говорю: - Ну, хватит, дорогой...

ПУБЛИКАЦИЯ  В ЖУРНАЛЕ «ЮНОСТЬ»
Я счастлив был!
Такая глупость!
Когда,
Взаправду неплохи,
Возникли  -
Вдруг! -
В журнале «Юность»!
Мои бессмертные стихи...
................................................
Так сильно
Был я поражён
Двухмиллионным тиражом...
.................................................
Такое счастье! –
Глупость,  да? –
Бывает...
Рррраз –
И навсегда...

ФОРС-МАЖОР
По всей России
Отключили свет...
Кто это сделал?
А?
Ответа нет...
***
Мой телефон сегодня на прослушке...
У контролёра  ушки – на макушке...
Что слышит – всё записывает он –
Навеки – на бессмертный диктофон...
Я знаю, но – такие времена...
...........................................................
- Кончай  трепаться! – говорит жена.
Николай ЕРЁМИН   КрасноАдск-Ветропыльск-КрасноРайск  Сибирская ссылка  Апрель 2020
 
ЕВПРАКСИЯ
поэма
                Е.А.М.
1
***
Моя рука – холодная.
Твоя рука – горячая.
Твои глаза – свободные.
Мои глаза – незрячие…

Печально и отчаянно
Сомкнулись на мгновение:
Моя судьба случайная,
Твоя судьба неверная…

Моя рука – горячая.
Твоя рука – сгоревшая.
Твои глаза – незрячие…
Мои глаза – прозревшие…

2.Евпраксия и море

Надоело
Легко и красиво
И спокойно мерцать по ночам!

Море вздрогнуло
С яростной силой –
И обрушилось
На причал...
Надоело
И нежно и кротко
Шелестеть, ожидая любви!
Этим штормом
Потоплены лодки...
И потрёпаны корабли...
Долго
Волны
От страсти стонали...
И дрожала от страха земля...
И была только ты на причале,
Сердце горечью
Веселя...
Злую соль ощущая на коже...
Жарким телом
Вступая в прибой...
Ты
Смогла
Это море стреножить –
И смирилось оно пред тобой....
Море было и грозным,
И властным,
Завершая
Трагический
Пир...
Ты его полюбила ненастным –
И оно
Пощадило
Весь мир...
3.
Привычно –
Жить на белом свете...

Но
Ясно,
Как никто другой,
Я дни запоминаю эти:
Гроза...
Томительный покой...
И солнце
Медленно  заходит,
Внушая  сон и благодать...
И  - в полумгле,
Случайно, вроде,
Мой карандаш стихи выводит
На свет -
И профиль твой
Опять...
4.
Помню чаек гортанные возгласы,
Шелест моря, покой, полусон...
Удивительной свежести волосы
Над твоим ещё бледным лицом.

Помню шторма удары неистовые,
Веер брызг, и восторг, и полёт...
То, что ветер в тот вечер насвистывал
До сих пор ещё в небе живёт.

Помню первый ожог откровенности
И последний - от солнца - ожог
Разговоры о вере, о Вечности...
Кто нам, кто их подсказывать мог?

Одурманенный морем и молодостью,
Мир качался, почти невесом,
И кончался
У края,
Над пропастью,
За твоим загорелым лицом...

5. Колыбельная Евпраксии
- Спи, мой милый, спи, мой ласковый,
Ты умаялся, усни.
Я тебя укрою сказками,
Очень тёплые они...
Под спокойный шелест лиственный
Я тихонечко спою.
Спи, мой сильный, мой единственный,
Баю-баюшки-баю...
Ты искал меня, измучился...
Спи, хороший, отдохни.
Не отнять судьбе-разлучнице
Наши ноченьки и дни...
Светел месяц – Богом данный май –
Море – в чистом серебре...
Спи, мой славный, долгожданный мой,
Скоро утро на дворе.
Завтра нам,  дорогой ветреной, -
В чужедальнюю страну...
Спи, словам моим доверенный,
Спи... И я с тобой вздремну...
6. Утренний шёпот
За спиною – запреты, затворы...
Впереди – бесконечное небо...
Мы с тобой обвенчаемся скоро
В белом храме Бориса и Глеба.
Знаю, будет погоня за нами,
Будут стрелы сгорать на лету...
Будут розы царапать шипами
Голубую, как небо, фату...
7.
- Ау! – счастливые мгновения...
Как быстро
Он покинул нас:
Случайный дар прикосновения –
И смелость рук,
И робость глаз...
Ты улыбалась обессиленно...
Я отрицал любой вопрос...
А комната была усыпана –
Вся – лепестками алых роз...
8.
Но ты сказала:  - Это слишком!
Не злись,
Не жди
И не зови...
Я не унижусь
До интрижки
И не возвышусь до любви...
Самоотверженно отчаясь,
Как ни стараюсь –
Не
Мо-
Гу!
Мы слишком поздно повстречались,
Чтоб задохнуться
На бегу...
9.
Милая, это ужасно:
Здесь, без тебя, вдалеке.
Милая, это ужасно:
Жизнь моя – на волоске...
Милая, это ужасно:
Вновь обнимать телефон...
Милая, это ужасно:
Голос твой так искажён!
Милая, это ужасно:
Где твои губы, глаза?
Милая, это ужасно:
Пропасть –
Четыре часа...

10. Сон-монолог Евпраксии
 перед сожжением на костре

- Во мне –
Ни страха нет, ни робости!
Всех женихов, которых знала,
Сама
Подталкивала
К пропасти...
Кричали –
Уши
Зажимала...
Зачем во мне такая  сила?
Всё не пойму,
Как ни стараюсь...
Я их
Влюбив, - не разлюбила,
И плакать тут не собираюсь...
Вам,
Казни жаждущей ораве,
Плюю в лицо...
И презираю...
Судить меня никто не вправе!
Я не раскаясь
Умираю...
И здесь,
У огненного входа,
Жалеть меня совсем не надо.
Мне по душе была - свобода,
И смерть мне –
Высшая награда.
11.
В этом городе Евпраксия жила,
В этом городе шутила и смеялась...
С морем синим на рассвете  обнималась
И на волны наглядеться не могла...

В этом городе забыла обо всём:
 - Жизнь моя, ты – без конца и без начала! –
И когда мы шли по берегу вдвоём,
Удивлённо и доверчиво молчала...

В этом городе – средь кипарисов, роз –
Люди мне казались выше и добрее...
Да и сам я распрямился в полный рост
И казался кипарисом  рядом с нею...

В этом городе акация цвела –
Дни и ночи были милые такие...
В этом городе Евпраксия жила...
А теперь живут – любовь и ностальгия...
12.
 И вот опять ты мне приснилась...
 И в полуночной тишине
Над морем синим наклонилась...
И, как тогда,  шептала мне...
Воспоминания дарила -
И вновь  стихами говорила
О воле в шторм, о солнце в дождь...
А я боялся, что уйдёшь...
Просил ещё побыть со мною
В грозу  – невестой  и женою...
И вдруг -  к тебе я прикоснулся
В плену желанья своего...
И – удивился, и проснулся,
Не понимая ничего...
13. Эпилог
- Ау, Евпраксия! – зову...
Но  ветер над костром золу
Стихов сожжённых развевает...
И эхо тихо замирает...
1976 – 2020 г
 
   Фёдор КАЛИНИН
 
               
................ Фёдор КАЛИНИН....................................
 
Про украденное время

Дело не в том, сколько у вас времени, дело в том, как вы его используете.

А мое время, кажется, кончилось. Я допил кофе и привычно посмотрел на запястье – зеленые цифры настойчиво пытались убедить меня в том, что мне осталось еще примерно двести лет. Гул толпы под окнами говорил об обратном.

Все началось просто и банально – я был маленьким клерком, ответственным за распределение бюджетного времени. Не каждый офисный работник, однако, смог бы найти лазейку, которая позволила бы ему крупицы времени оставлять себе. Подумать только, какая-то ошибка ленивого программиста с округлением стала моим билетом в жизнь.

Разумеется, сначала мне было страшно. Я перевел миллисекунду на свой счет, а затем неделю трясся, боявшись расплаты, везде мерещились серые плащи, следящие за каждым моим шагом. Но никто не пришел по мою душу, и я совершил еще одну операцию. А затем еще одну, на этот раз осмелившись поднять ставки до секунды. Все прошло гладко.

И вдруг меня осенило. Если я получу некоторую власть, то все такие секунды в различных подразделениях легко превратятся в минуты, часы, недели, годы, кто знает, может и в века. На вопрос, тварь я дрожащая, или право имею, был дан очевидный ответ, и я начал работать не покладая рук, не простаивая ни секунды. Мой счет времени рос, как на дрожжах. Жена стала подозревать меня в измене, ведь я подолгу задерживался в офисе, но откуда ей было знать, что на других женщин у меня просто не было времени? Более того, откуда ей было знать, что время других женщин становилось моим? Дочь же на слова: «папка работает, так что книжку тебе сегодня почитает мама» реагировала куда более спокойно, чем ее мать.

Прошел год календарного времени, но мой циферблат показывал примерно те же цифры, что и год назад. Я торжествовал.

Убедить мое начальство в том, что я заслуживаю быстрого карьерного роста не составило особого труда – хватило пары взяток в размере пяти лет. На меня еще так забавно таращились, ведь за пять лет можно было приобрести, скажем, хорошую квартиру. Я не особо переживал – меня ждали тонны времени и годы безбедной жизни.

Но все надо было провернуть максимально аккуратно, и я начал искать людей-офшоров. Ты обещаешь им пару недель, которые они обязательно потратят на дешевое пойло и женщин, а взамен они предоставляют свое тело в качестве носителей твоего времени. И таких мне нужно было найти не меньше пары сотен, чтобы в отчетности это все можно было списать на временную лотерею – такая акция случалась раз в пять лет, случайной тысяче людей доставались часы от государства. Понятное дело, что власть имущие отмывали таким образом валюту. Теперь я входил в число власть имущих.

Оставалась последняя задача – перевести все на счета моей семьи, и тут я допустил фатальную промашку. Большая часть моих людей-офшоров, как оказалось, не очень разумно распределяла свое время, и поэтому, когда я решил осуществить перевод часов, многие умерли на месте. Как выяснилось, на этом свете их держало лишь мое время, и один Бог знает, что случилось с их часами – был ли это грабеж, пьянство, женщины или что-либо еще, я не знал. Мне было понятно одно – смерть почти сотни человек разом незамеченной не останется.

И за мной пришли. Я надеялся на то, что полиция опередит жаждущих провести самосуд. Не срослось. Впрочем, ничего страшного, ведь мои часы формировали итоговую сумму награбленного. Через какие-то полгода циферблаты моих жены и дочери покажут на тысячу лет больше. Тогда же они получат мое послание, в котором для них откроется страшная истина. Что они сделают с этим временем потом, в общем-то, не особо важно. Важно то, что я сделал это для них.

Совершить перевод – 200 лет 22 дня 14 часов 3 минуты – одобрить.

Про рок

– Правильно ли я понимаю, мистер Андерсон, что миру грозит катастрофа?
– Абсолютно. И в ваших силах ее предотвратить. Вам стоит развестись с женой.
– Но почему, мистер Андерсон? Как такой незначительный факт может повлиять на судьбу миллиардов?
- Все просто. Линии вероятностей. Я отчетливо вижу ту, в которой хрупкий мир между странами обрывается. Начинается этот путь с рождения вашего, мистер президент, ребенка.
– Но…
– Никаких но. После вашего развода первая леди пойдет вразнос. Картина классическая: алкоголь, наркотики, осложнения при родах, мертвый младенец. Мы отделаемся малой кровью.
– Конечно, вы еще никогда не ошибались, мистер Андерсон, но как у вас хватает смелости говорить мне о таком?
– Вы знаете, я никогда не ошибаюсь. Решать, конечно же, вам. Я просто даю вам выбор. Спасти людей, пожертвовав одной жизнью, которая толком не успела начаться? Для меня эта дилемма предельно очевидна, мистер президент. Все как на лекции по философии, только у рычага, который управляет вагонеткой, стоите вы.
– Я услышал вас. Всего доброго.
– Не хворайте, мистер президент. Хороший адвокат у вас наверняка найдется. И, конечно же, первая леди не должна знать о ваших истинных намерениях, иначе все пойдет наперекосяк.

Мужчина положил телефон и закурил, не вставая с кровати. В последнее время видений стало все больше. Как, впрочем, и заказов. Способности пророка открывают неплохие перспективы на безбедную жизнь. Стоило только зарекомендовать себя, появившись пару раз в нужный момент, и вот твоему слову верят безоговорочно. Грех не воспользоваться моментом. Заставить президента плясать под свою дудку и получить за это круглую сумму? Звучит вполне себе неплохо. Глядишь, получится уже купить себе небольшой островок и вести остаток жизни припеваючи, заглушая голоса в голове спиртным.


– Вы говорили, что дело не терпит отлагательств, мистер президент, и вот я тут.
– Все так, мистер Андерсон. У нас появились вопросы касательно вашей пользы для мира.
– У нас?
– Да, мистер Андерсон. Видите ли, дело в том, что эта акция была спланирована с самого начала. Если бы вы были пророком, вы бы предсказали свою скорую гибель и поменяли бы этот ваш узел судьбы, не так ли?
– Я тысячу раз объяснял вам, что пророк будто живет в мире без зеркал. Он видит все, кроме себя.
– И вы думаете, что я пойду у вас на поводу еще раз? После того, как вы фактически подписали себе смертный приговор?
– Да. Мое кредо довольно простое – работа не должна идти вразрез с благом для всего мира.
– Меня не беспокоят ваши принципы. Больше нет. Я предпочту сладкое неведение вашим слащавым речам. Пускай мир, в котором действия одного человека решают все, идет к черту.

Выстрел. Еще. Еще.

– И вот поэтому, мистер Андерсон, вам стоит отказаться от этого заказа.
– Я склонен вам доверять. Единственный вопрос, мистер Смит. Почему вы предупредили меня об этом?
– Человек человеку волк. Пророк пророку пока что нет.



Про героев

Работы в городе решительно не было. Угинь и Спенсер сошлись на том, что перед отъездом было бы неплохо опустошить запасы эля таверны, которая стала их временным пристанищем, и рьяно принялись за дело.

Все шло как обычно: Угинь молчал, Спенсер болтал, работяги праздновали окончание рабочего дня, местный музыкант чуть фальшиво наигрывал популярные мотивы. Завсегдатаи заведения уже привыкли к тому, что за вечер парочка способна выдуть три-четыре бочонка, и особого внимания на чародея-драконожденного с монахом-зверочеловеком не обращали.

— Ну что, в Рейн?
— Ну а что нам остается делать, Спенсер? Этот городок мы выжали до капли, как мне кажется. Шансы найти какую-то приличную работу, как ни крути, в столице повыше будут.
— Твоя правда. Ну что, за новые приключения и старых друзей?
— Давай.

Бард взял новый аккорд и затянул новую песню:

«Послушайте новую песню мою
Я вам о тифлинге песню спою
Хоть жил Моллимок всему вопреки
Закончил в канаве он жизнь без башки»

Никогда еще Угинь не видел такой скорости от Спенсера. Даже в пылу самых страшных сражений монах, кажется, не был так быстр. Какая-то секунда – и зверочеловек стоит рядом с бардом. Еще мгновение – и музыкант получает мощнейший удар в челюсть и теряет сознание, а вместе с ним еще три зуба.

В таверне воцарилась гробовая тишина. Спенсер отряхнул кулак, с досадой осмотрелся по сторонам, жалея, что привлек всеобщее внимание, и обратился к трактирщику:
— Прошу прощения за доставленные неудобства. У нас с этим господином возникли идеологические разногласия, и я решил разрешить конфликт в одностороннем порядке. В качестве извинений за испорченный вечер я бы хотел угостить всех присутствующих выпивкой. Корчмарь, будь добр, разливай. А, забыл сказать: тот, кто вынесет эту свинью на помойку, получит от меня золотой.

Самый сообразительный завсегдатай уже вытаскивал бессознательное тело в сторону выгребной ямы. Спенсер усмехнулся и кинул тому золотой, работяга лишь уважительно кивнул и припрятал монетку куда подальше. Хозяин заведения, смекнув, что к чему, уже суетился с кружками.

Когда Спенсер подсел обратно за стол, Угинь вопросительно посмотрел на него:
— И что это было? Мне аж интересно стало.
— Да так.
— Ну, если тебе и вправду не хочется рассказывать, то я донимать тебя не буду. Но, чтобы ты понимал, мне и вправду интересно, почему ты так отреагировал.
— Дай мне чуть-чуть времени, хочу собраться с мыслями. Заодно и горло промочу.

С пару минут зверочеловек просидел с закрытыми глазами, не шевелясь, затем разом опрокинул кружку эля и начал свой рассказ.
— Понимаешь, все дело в том, что такие вот кретины искажают истину. Не знаю, зачем они это делают, из ненависти к расе, за деньги, просто так, не важно – суть в том, что если такие вот песнопения не пресекать, то до народа дойдет искаженная версия истории. Так, спустя пару лет, суть исказится окончательно.
— Так а что за история-то?
Спенсер удивленно уставился на Угиня.
— Хочешь сказать, ты не слышал историй о Могучей Девятке? Их же каждому детенышу рассказывают.
— В моем детстве, скажем так, не нашлось места историям. В данный момент я готов пополнить свой багаж знаний. Рассказывай давай.
— Хорошо. В мире ходит много легенд о разных приключенцах, сыскавших славу, но истории о Могучей Девятке меня всегда интересовали больше прочих. Семеро авантюристов, объединенных общей…
— Так, подожди, почему тогда Девятка, если их семеро было?
— Теперь я понял, как ты себя чувствуешь, когда тебя перебивают. Извини меня, пожалуйста. А теперь, будь добр, помолчи, я тут историю тебе рассказываю. Так вот, это была семерка чудаков, волею судеб оказавшихся в одной связке. Одним из них был тифлинг по имени Моллимок. До путешествий с Могучей Девяткой он странствовал с бродячим цирком. Его жизненным принципом была фраза: «я ухожу из лучшего города, чем тот, в который пришел». Он старался приносить людям радость. Возможно, это связано с его прошлым, кто знает. Дело в том, что своего прошлого Моллимок не знал. Однажды он просто проснулся в гробу, без малейшего понятия о том, кто он. Вполне вероятно, что до этого момента он был злодеем, что перечеркивал жизни по своей прихоти. Может быть, он и был таким. Этого мы наверняка знать не можем. Важно то, кем он стал: героем, который менял жизни людей, героем, что отдал свою жизнь, чтобы защитить свою новообретенную семью. Хотелось бы верить, что я хоть немного ему соответствую. Именно поэтому я никому не позволю марать его имя.

Между друзьями на некоторое время повисло молчание. Затем Угинь сказал:
— Знаешь, дружище, мы ведь никуда не торопимся. Расскажи мне эту историю целиком.

Остаток вечера прошел за рассказами про судьбу славного Моллимока. Утром парочка оставила город и отправилась в столицу. Ушли они из лучшего города, чем тот, в который они пришли.
Г Красноярск




               
Евгений СТЕПАНОВ
               
.............. Евгений  СТЕПАНОВ......................
 
ЕСЛИ БЫ Я БЫЛ ПРЕДСЕДАТЕЛЕМ ЗЕМНОГО ШАРА
2020

Лукавый говорит: «Похерьте
Мечты!» И щурится хитро.
И перевозят воздух смерти
Вагоны шустрого метро.

Харон опять надел корону
И – беспощадный – правит бал.
И представляется Харону,
Что он весь мир завоевал.

Пугая силищей безбрежной,
Харон сгустить умеет тьму.
Но все-таки вовек с надеждой
Не разлучить меня ему.

Как прежде, набухают почки,
Поют, как прежде, соловьи.
И нет желанья ставить точки
Над I.
 2020

ДИАЛОГ
«А потом простят,
А потом помилуют…»
                А. Аронов
— Не ходи по краю,
Дома посиди!
Я примерно знаю,
Что там впереди.
Так закрутят гайки,
Что охватит дрожь.
И поставят лайки,
Ежели умрешь.
Стукачок поплачет,
Палачи всплакнут.
Видимо, иначе
Не бывает тут.
Жить невыпендрёжно —
Мой таков наказ.
— А дышать-то можно?
— Вот противогаз.
2019
ЧАСЫ
Я знаю: я не смог. Простите человека!
Не снег сбивает с ног — исчезновенье снега.

А время прёт, как танк, мои седеют патлы.
Все так — тик-так, тик-так стучат часы, как дятлы.

Я не Мафусаил, ну что же здесь такого?!
Родился — и забыл, скончался — вспомнил снова.

Все так — часы спешат, стучат часы с кукушкой.
А мир гремит, как град, как мальчик с погремушкой.
2020

ЕСЛИ БЫ
Если бы я был Председателем Земного шара,
я бы запретил рубить елки на Новый год,
охотиться на зверей (если в этом нет крайней необходимости),
бесконечно болтать по мобильникам в электричках.
Я бы нашёл жилье всем бездомным людям, кошкам и собакам.
А после этого я бы спокойно ушел в отставку.

Если бы я был всемогущим волшебником,
я бы воскресил маму, брата, моих нерожденных детей, Пушкина, Мандельштама…
Всех хороших и талантливых людей, которые жили на этой земле.

Если бы я был молодым,
я  бы побежал за этой красивой девушкой сломя голову.

Если бы…
2020

ДВА ВИДА ИСКУССТВА
Порно.
И молитва.

Tertium non datur.
2020

СТРАСТЬ
Ах, не чувствовал слаще я
И губительней ласк.
Эта девка пропащая —
Для меня высший класс.

И чем дальше, тем пуще я
Понимаю: всерьез…
Эта девка влекущая
Так целует взасос.

Я живу, как помешанный,
Хохочу просто так.
И сверкаю проплешиной,
Как советский пятак.
 2000, 2019

ТЫ И Я
Ты говорила: «Позови
Меня — и буду петь я!
Я говорил, что позади
Меня года-столетья.

Ты говорила: «Я с тобой
Готова быть до гроба.
Я говорил, что я седой,
Что мучает хвороба.

И ты ушла. В моей судьбе —
Зияющая рана.
И говорю я сам себе:
«Я не умней барана!»
2019

КУЛЬТ
Спешим за денежкой, летим.
И, кажется, себя загнали.
Культ личности преодолим.
А культ наличности — едва ли.
2019


ПОГОДА
Бежит по экрану погодный субтитр.
Хорошего он ничего не сулит.
Погода становится хуже
Во власти норд-остовской стужи.

Но стужа не вечна, хоть зла да темна.
Я должен еще дотянуть до тепла,
До нежной скворчиной теплыни,
Которая сгинула ныне.
2019, 2020


В ЭНТОМ НАПРАВЛЕНИИ
— Ты кудой, Иван, кудой?
— Я тудой, Абрам, тудой.
В энтом направлении —
И глупцы, и гении.
2016, 2019

ТЫ: СВЕТ
«Среди миров…»
            И. А.
Хлебнул сполна
Земной юдоли.
И так нужна
Замена боли.

А ты нежна,
Нежнее нету.
И не нужна
Замена свету.
 1981

ПАМЯТИ РОЗЫ

                «Мне хочется немного нежности
                От ненавидящих меня!»
                Г. Иванов
Пустозвоны, смутьяны,
Зычный х-о-р дураков…
Нет, до Звенты-Свентаны
Нам ещё далеко. В
Жизни нет безмятежности.
И в сумятице дней
Хоть бы капельку нежности
От ближайших людей.
1997, 2019

МОНОЛОГ МОЕГО ДРУГА

Переосмыслив то, что было,
Я понимаю: был не прав.
Я вёл не раз себя, как быдло,
Отвратный проявляя нрав.

И вот теперь, когда полвека,
И даже больше, позади,
Медаль плохого человека
Дымится на моей груди.

Как быть? Как жить? Кто мне поможет
Снять ненавистную медаль?
…Тревожно жизнь свою итожит
Мой друг. И смотрит — честный! — в даль.
2019

ВСЕГДА
раньше за стихи платили и убивали
теперь за стихи не платят  но по-прежнему убивают
поэты всегда хорошая мишень
2019

ДЕНЬГИ
Киссинджер долгое время работал на Рокфеллеров.
Макрон долгое время работал на Ротшильдов.

И т. д.

Бильдербергский клуб управляет мирами.
Деньги делают деньги.
Однако никакой Бильдербергский клуб
не заставит меня любить то,
что я не люблю.
2019

ИВАН ИВАНОВИЧ
в каждом встречном он видел черты Иисуса
каждого ребёнка воспринимал как своего
тратил все свои сбережения
на помощь бездомным животным
он знал что-то такое
чего не знают многие люди
он сумел построить храм —
в собственном сердце
и все-таки считал себя
самым большим грешником на земле
в гробу
он улыбался
аминь
2019

ИЗДАТЕЛЬСТВО, КОТОРОМУ СЕМНАДЦАТЬ ЛЕТ
умри
семнадцать  лет говорит государство моему издательству

живи
семнадцать лет говорит общество моему издательству

удивительный факт
общество умнее и сильнее государства
2019

СКАЗКА
Идут-бредут по лесу человеки.
Встревожен лес, не слышен птичий гам.
Текут большие огненные реки
По сладеньким кисельным берегам.

Кощей Бессмертный, бывший бравый подпол,
Собрал вещички и собрался в Крым.
Кощей Бессмертный что-то в жизни понял,
Свои секреты не открыв другим.

А Соловей-разбойник стал потише,
Слегка переусердствовав, обмяг.
Иван-дурак подался в нувориши.
И оказался не такой дурак.

Емеля стал народным депутатом,
Супружницу спровадил за порог.
А царь Горох частенько был поддатым
И все дела по службе запорол.

Идут-бредут по лесу человеки.
Ни компаса, ни карты нет у них.
А лешие на пьяной дискотеке
Танцуют в щедрых зарослях лесных.
2019

НА ПОРОГЕ
На пороге деменции или маразма
Расцветает, как мак, пышным цветом невроз.
Нагло врет со стены приблатнённая плазма.
Впрочем, это пустяк, кто сегодня не врёт?!

На пороге двадцатого срока Акелы,
Не осилит которого даже Шерхан,
Я навряд ли махну отдыхать на Сейшелы.
Лучше дома остаться, когда голоштан…

Сам себе — монастырь, а строфа — точно келья.
Келью надо обжить, обживаю строфу.
Вероятно, нашёл настоящую цель я,
Превращая невроз в чупа чупс и лафу.
2019

ТАК
Не ропщи  — камикадзе не ропщет.
Не пищи — будь, как ниндзя, упрям.
Ведь родился ты в Марьиной Роще,
Где не верят слезливым парням.

Но ищи свет и точку опоры,
Из себя выкорчёвывай ложь.
И свернёшь героически горы,
Если шею себе не свернёшь.
2019

ДВА СТИХОТВОРЕНИЯ ИЗ СЕРИИ «ЛЮ»

I

так будет — или нет — так бу
я вымолю у бо отсрочки
и спрячу опыт и судьбу
в короткие — как ночи — строчки

забуду бо(ы)ль и пыль стряхну
с подошв кирзы видавшей виды
и вылью в унитаз стряпню
из неудач тоски обиды

жить это жуть но я терплю
мечась меж пиршеством и схимой
…а счастье — в тихом слове лю
в объятьях женщины лю-бимой

II

это судьбой оказалась love story
это с тобой съели соли пуды
это с тобой восхитительно море
а без тебя просто много воды

это с тобой мысли выше и чище
это с тобой я табунщик удач
это с тобой расцветает жилище
а без тебя превращается в срач

это с тобой даже по бурелому
можно ходить не пугает ходьба
это судьба не сказать по-другому
это судьба

2019

                Евгений ПОПОВ
               
................. Евгений  ПОПОВ...........................

В ДНИ КОРОНАВИРУСА
 

Литература – тоже колдовство

       Я, как вы знаете, политикой не занимаюсь, полагая её презренным занятием. Для меня они все персонажи – и те, кто у власти, и те, кто к власти стремятся, даже делая вид, что власть им совершенно не нужна. В этом смысле надутые партийные бонзы из Союза советских писателей и конгениальные им по степени писательского мастерства отъявленные как бы диссиденты (« с человеческим лицом») были для меня в прежние времена одна лавочка. Одни мои PRESENT угнетатели, другие – FUTURE.
Однако меня всегда интересовали всякие там наполеоны, ленины, сталины, троцкие, гитлеры, черчилли, чемберлены, кагановичи, микояны и брежневы с ельциными. Но я своей заинтересованности не выказывал, а искал их характерные черты в так называемых простых людях, каковых и описывал, отчего меня долгие годы не печатали, ошибочно полагая, что я глумлюсь над народом.
       А как я мог над ним глумиться, когда я сам – народ? Семья – советская, среднестатистическая, блата и «мохнатой лапы» никогда не было,  и сейчас нет. Впрочем, скромность изначальной биографии большей частию присуща даже отъявленным политиканам,  которые хочешь-не хочешь, а заставляют о себе думать меня, простого человека. Черти! Их гонишь в дверь, а они в окно.
       Вот и я однажды задумался. Почему это тиран Сталин, который пошлёпал или (в лучшем случае!) упёк в лагеря почти всех своих соратников и многих лижущих его сапожки литераторов, пощадил, то есть  оставил в живых отъявленную контру: великих Ахматову, Булгакова, Зощенко, Платонова, Пастернака.
       Бабель и  Мандельштам не в счёт, хотя тоже великие. Бабель сгинул из любви к приключениям  и по опасной близости к семье  карлика-чекиста Ежова, но вовсе не потому, что сочинил  «Конармию». А Мандельштам – уж больно  оскорбительные строчки  о  мстительном кавказце написал, припечатал, как говорится…  «Его толстые пальцы, как черви, жирны…». Какой же тиран такое стерпит? Простой человек, и тот может обозлиться, а тут – должны же вы понимать – С-Т-А-Л-И-Н!
      Долго я терялся в догадках, пока не наткнулся в порядке самообразования на историю Лины Соломоновны Штерн, которая была швейцарским, а затем советским биофизиком и физиологом, автором фундаментальных исследований в области клеточного дыхания, первой женщиной – действительным членом АН СССР, лауреатом Сталинской премии.
Кроме того, она была членом Еврейского антифашистского комитета, но почти всех её коллег убили, одна Лина Соломоновна  отсидела свои 3,5 и была мирно выслана в 1952 в древний Джамбул, который сейчас называется город Тараз и расположен уже не в тоталитарном СССР, а в демократической, светской, унитарной, конституционной республике  Казахстан, да продлит Всевышний её дни навсегда и даст, наконец, счастье всем людям, её населяющим. В  частности, семье моего друга, великолепного прозаика и культуртрегера Роллана Сейсенбаева. И ему самому, конечно.
       Причина такого «везения» академика Штерн была простая. Сталин не терял надежды, что рано или поздно она изобретет элексир бессмертия или таблетку вечности, и у него появится шанс жить всегда. И это было не мракобесие, а свойственный многим малообразованным большевикам сциентизм (научный фетишизм). Сталин считал Штерн с одной стороны особо ценным научным кадром, а с другой – еврейской колдуньей, отчего и распространил на неё свою известную формулу "изолировать, но сохранить".
        Когда я это узнал, меня вдруг осенило – так ведь и всех вышеперечисленных великих русских прозаиков и поэтов он тоже «изолировал, но сохранил».
       Полагаю, что Вождь, который в юности не только грабил банки, но и писал стихи, знал, что литература – тоже колдовство, тоже тайна и с такими персонами опасно связываться, лучше этим полоумным шаманам воли не давать, но и не гнобить их досмерти. А всякие СОВЕТСКИЕ с согбенной выей, какие же они шаманы? Выдают себя только за таковых, мошенники.  Ату их!
       Полагаю, между прочим, что так же, как Сталин, подсознательно  мыслил (мыслит) и «простой народ», полагая, что настоящие писатели обладают некой Божьей тайной.
       Вот посмотрите, ведь сейчас престиж писателя вроде бы упал ниже плинтуса. Денег писателю больше не платят,  а наоборот – с него хотят содрать за издание, бюллетень ему не оплачивают, и производственный стаж для пенсии ему больше не капает, почти все писательское имущество разворовано.
       Тогда почему же в прошлом году очередь абитуриентов, желающих поступить в Литературный институт, растянулись  от «Макдональдса» до  Большой Бронной 18, где вход в этот институт находится? 
       И отчего Есенин, Шукшин и Высоцкий – народные герои, а изящество Ахмадулиной  - недостижимая мечта многих дамочек?
       Да потому, что Россия всегда была, есть и будет в силу своего склада ума литературоцентричной страной, и писателей, даже нищих и пьяных, здесь будут уважать всегда.
       Понимаете, Ленин слегка подвирал, что развитие человечества движется по спирали. Теперь, в  двадцать первом веке, особенно в дни коронавируса стало ясно, что история движется по кругу. Многие сдуру считали нашу страну безнадежно отсталой. Так вот, Россия, которая всё отставала, отставала, теперь оказалась впереди прогресса, только сейчас догоняющего её. В России худо прививаются капитализм, феминизм, однополые браки и культ Греты Тунберг.



 
Среди ночи

       Проснувшись среди ночи, я вдруг вспомнил своего прославленного земляка, классика русской литературы Виктора Петровича Астафьева, с которым я при его жизни не был особенно близок, да и в Красноярск из-за неподцензурного альманаха «МетрОполь», напечатанного в Америке,  лет десять не ездил, опасаясь скорее не за себя, а за своих друзей и знакомых.
       Ага! Я уеду обратно в развратную столицу, а их будут таскать КУДА НАДО выспрашивать, что им там «диссидентского» поведал столичный отщепенец, исключенный из Союза Советских писателей и издавший свою первую книжку «Веселие Руси» всё в той же Америке.
       Думаю, что  виделся с ним всего лишь  5-6 раз в Москве, Овсянке, Красноярске уже в новые времена, и он мне очень понравился, а нравился ли я ему – неизвестно.  Скорей всего нет. «Женька» (то есть я)  был, пожалуй, для него слишком ироничен, легковесен, несерьёзен. К тому же моим  старшим другом, товарищем и братом был Василий Павлович Аксенов, полная, вроде бы, как ВСЕ тогда считали, ему противоположность: западник, стиляга, плейбой.  Да и я, признаться, ощутил всю  мощь Астафьева только тогда, когда прочитал его грандиозный роман «Прокляты и убиты». Так о войне никто не писал. Ни Ремарк, ни Курт Воннегут, ни Джозеф Хеллер, ни даже Василий Гроссман или Виктор Некрасов..
       Ещё я подумал среди ночи , о том, что в мире не было, нет и никогда не будет справедливости.
       Разве справедливо, что в томе № 1 «Аарне-Гаврилов» Краткой советской Литературной  Энциклопедии за 1962 год  ЕЩЕ нет имени великого писателя Виктора Петровича Астафьева, который к тому времени выпустил несколько книг, а в нынешнем 2020 году УЖЕ нет великого человека Виктора Петровича Астафьева, оставившего всем нам, из которых и состоит народ, тысячи страниц послания?
Отчаяние и сослагательное наклонение в данном случае, как и во всех других, бессмысленны. Да, он написал бы ещё, он сказал бы ещё, но разве мог перед смертью надышаться тот, который всю жизнь пытался вдувать кислород в вялые легкие Родины? И разве это не Божье чудо, что малограмотный сибирский парень, безотцовщина, «провинциальный совок» стал на переломе тысячелетия одним из духовных пастырей российской нации, ошалевшей от того, что с ней  проделали в двадцатом веке, смурной от униженного сознания того, что она сама охотно позволила сделать с собой это  неведомым ИМ?
Астафьев – плоть от плоти, кровь от крови народа со всеми его метафизическими взлетами и падениями, мерзостями и духовными порывами, святостью и блудом.
Помню, как поразило меня давнее его интервью, где он с сердечной болью говорил о том, что не понимает древнерусскую живопись, не способен принять икону, ибо воспитан так, что на его глазах иконы ломали, жгли, топили в воде под добродушное улюлюканье того же народа. Редко кто бы осмелился на такую откровенность в те времена, когда его более удачливые коллеги, профессиональные радетели Духовности, шарились по северным деревням в поисках «досок» для украшения своих городских жилищ и, возвратившись с партийного собрания, тихо запевали под иконами «Боже, царя храни».
Астафьев – счастливый человек, сейчас это уже можно сказать, не впадая в ересь суеверия, не сплевывая трижды через левое плечо. Бог дал ему Слово, и он оправдал доверие Божие. Израненный, больной, страдающий,  он сказал лучшую правду о той войне, которая въелась в вещество нации, как зловредная угольная пыль. Его книги – это для всех, это чтение, находящееся в равном удалении и от масс-культуры и от элитарных сочинений с исчезнувшей писательской энергетикой.
Его книги – о любви. О любви ко всему. О любви к женщине, родине, местности. Ненависть и ярость, часто выплескивающиеся на его страницы – изнанка этой любви, любви  к Божьему миру, которую должен испытывать любой нормальный человек, благодарный Творцу. Вне зависимости от того, кем он числится в этой жизни – работягой, вельможей, модернистом, коммунистом, интеллектуалом или моральным уродом. Вне зависимости от того, к какой точке мира он приписан. Вне зависимости от того, ходит он в церковь или не знает, какой рукой крестится. Вне зависимости от того, читал ли он книги вообще и книги Астафьева в частности.
Слишком поздно или слишком рано? Извечные российские сумерки свободы не дают ответа на этот вопрос. Астафьев родился, жил и умер свободным человеком. Его независимость доходила порой до той опасной черты, за которой царят вечный мрак и хаос. Но вот ещё чудо – его как будто кто-то вёл, как будто и над ним был старший, предостерегающий.
       Ну и Аксенов был свободным гордым человеком, и его, как мне иногда казалось, опекает кто-то высший, горний.
       Уход их плоти – горе, но той духовной энергии, которую они выработали для всех нас, ещё хватит на какое-то время.
А может быть надолго? А может быть навсегда?
 
Время Оруэлла
 
      Одним из самых главных литературных событий прошлого года стал для меня выход книги ВЯЧЕСЛАВА НЕДОШИВИНА «НЕПРИКАЯННАЯ ДУША», толстый том, посвящённый жизни, смерти и творчеству Джорджа Оруэлла.
      Только после  чтения этой огромной книги  я ощутил подлинный масштаб личности знаменитого писателя, понял, что он скорей всего является ведущим в перечне других англоязычных классиков ХХ века (Дос-Пассос, Фолкнер, Хемингуэй, Фицджеральд, Сэлинджер, Воннегут, Ивлин Во, Генри Миллер). Полагаю, что время Оруэлла и двух его самых знаменитых книг («Скотский хутор» и «1984») пришло только сейчас, когда их автор уже 70 лет мирно лежит на кладбище, а продолжающий жить мир окончательно сошёл с ума.
        Почти до самого конца ХХ столетия  мир был глуп, но простодушен. Сейчас – злобен, изощрён, лжив, и единственное, что осталось от истории человечества и человеков, -  это их неустанная глупость.
       Расшифровывать не стану. Эта  нехитрая мысль иллюстрируется всеми литературными произведениями, начиная с бронзового века и заканчивая веком компьютерным.
        Джордж Оруэлл, который всегда был за социализм, но против групповщины, использовался пропагандистами разных мастей на полную катушку. «Советские» считали его антикоммунистом № 1. За «1984» можно было схлопотать срок, как за «Архипелаг ГУЛАГ».
       Западные «большевизаны» пустили про него лживый слух, что он стучал на «прогрессивных» личностей того времени - Бернарда Шоу, лауреата Сталинской премии «красного попа» Хьюлета Джонсона и даже на самого сэра Чарльза Спенсера Чаплина. Прочитайте книгу Недошивина, чтобы понять, как возникло это либеральное вранье. Архивы свидетельствуют,  что все было совсем наоборот: за ним следили, его «пасли» английские гэбэшники ещё с тех пор, когда он служил ментом в Бирме или был бомжом в Лондоне и Париже. И книжки, им писанные,  особо никого не интересовали. Даже «Памяти Каталонии», где он так убийственно точно описал, что творилось в революционной Испании, что некогда запрещенный в СССР роман Хемингуэя «По ком звонит колокол» кажется теперь романтической сказкой.
        Сказкой, наоборот, считался «Скотский хутор».
       Роман «1984» вышел сначала  ничтожным тиражом, но тут началась «холодная война», и  писателя решили приспособить к делу и ТЕ, и ЭТИ. Как они, кстати, пытались использовать в своих целях всех настоящих писателей, и следует заметить, что у них это блестяще получалось. «Быть честным и остаться в живых – это почти невозможно»-  высказался Оруэлл и умер в 1950, в возрасте 47 лет, недовольный плоской пропагандистской трактовкой его романа.
       Я, как и все, в юности обожал Оруэлла за то, что он так здорово «сделал» коммуняк. «Социалист», «антикоммунист» - для меня только сейчас стала не важной партийная принадлежность Джорджа Оруэлла, если она у него, конечно, имелась. Он в отличие от множества «партейцев» и тех или иных писателей признающих их власть, примыкающим к власть имущим по тем или иным идеологическим установкам, а то и ради выгоды, не доволен был любой властью, в том числе и властью якобы свободных от всего  анархистов. И он был мудр. Если честно разбираться, какое нам теперь дело, за кого был Данте Алигьери – за гвельфов или за гибеллинов. Глупость  это 13-го века, можно резюмировать из века 21-го, полного своего идиотизма.   

       Мне кажется, Оруэлл просто-напросто был умнее и основательнее своих прославленных литературных сверстников.
И всякий там «Ангсоц», гениально придуманный им, в 1948 году, когда была написана эта книга, ещё не наступил, Оруэлл опередил реальность на полвека. Это только сейчас люди больше не беседуют друг с другом, а живут, уткнувшись в смартфоны. Это в  XXI веке начальники ВСЕХ стран вслед за Оруэллом уверились,  что:

- Все животные равны. Но некоторые животные более  равны, чем другие.
-  Каких взглядов придерживаются массы и каких не придерживаются — безразлично. Им можно предоставить интеллектуальную свободу, потому что интеллекта у них нет.
-  Массы никогда не восстают сами по себе и никогда не восстают только потому, что они угнетены. Больше того, они даже не сознают, что угнетены, пока им не дали возможности сравнивать.
-  Во времена всеобщей лжи говорить правду — это экстремизм.
-  Люди могут быть счастливы лишь при условии, что они не считают счастье целью жизни.

То, что выделывают сейчас политики ВСЕХ стран, предсказано Оруэллом.

А ведомому политиками народу он дал здравые советы и пояснения:

- В любом обществе простые люди должны жить наперекор существующему порядку вещей.
- Если соблюдаешь мелкие правила, можно нарушать большие.
- Нет ничего твоего, кроме нескольких кубических сантиметров в черепе.

Не забыл он и коллег-писателей:

 - Если ты в меньшинстве — и даже в единственном числе, — это не значит, что ты безумен.
- Нам, представителям среднего класса, кроме правильного произношения, терять нечего.
- Всякий писатель, который становится под партийные знамёна, рано или поздно оказывается перед выбором — либо подчиниться, либо заткнуться.

      Да. Следует признать, что в ХХ веке, несмотря на существование Ленина, Сталина, Гитлера, Муссолини  и Троцкого,  всё это было не столь актуально. Тогда всё-таки действовали по старинке, как всегда. А нынче изумительная смесь ханжества, злобы, глупости и научно-технической революции обратила весь мир в оруэлловский. И если кто не верит мне, включайте, кто что может – компьютер, телевизор. Полюбуйтесь на Грету Тунберг, Бориса Джонсона,  Навального, Ходорковского, наших телевизионных «политологов»  и других властителей дум. И частично денег.
       Так что наступает ВРЕМЯ ОРУЭЛЛА, и Вячеслав Недошивин со своей книгой «Неприкаянная душа» появился вовремя.
По крайней мере  - для меня. Во время Советской власти я полагал, что все беды в моей стране и в мире от большевиков.
Когда же у нас наступила свобода, которая многим не нравится, потому что её мало, и я поездил по разным козырным странам типа Германии, Великобритании, Франции, США, то убедился, что все беды мира от человеческой глупости. ВСЕ! Включая большевизм, гитлеризм, фашизм и другие  мерзкие человеческие устройства.
       Так что – спасибо Недошивину. Его книга окончательно убедила меня, что я, вслед за Оруэллом, сделал правильный вывод: писатель должен быть аполитичным. Иначе он не писатель, а пропагандист той или иной модной глупости.
       И это истина. Ведь люди есть люди. Святых нет. Каждый человек состоит из души и дерьма. Что в нём в конечном итоге побеждает, неведомо было Оруэллу и тем более мне, такому же совку, как и все мои сограждане.

P.S. Чуть самое главное не забыл. Многолетний и высококачественный труд Вячеслава Недошивина был по достоинству оценён. Он стал лауреатом – 2019 премии Союза писателей Москвы «Венец». Вторым лауреатом стал поэт Евгений Лесин, но это, как писали в дооруэлловских романах, уже совсем другая история.

 
Под знаком меркантилизма

«Но чем более Порфиша выказывал наклонности к меркантилизму и к счетной части, тем менее поощрял в нем эту наклонность Менандр Семенович.
                Салтыков-Щедрин, Господа ташкентцы»

        Как быстро бежит время! Вот лет уже, поди,  двадцать пять, а то и  тридцать назад я участвовал в одной радиопередаче вместе с модной тогда и навсегда  литературной дамой Софьей Л. Которая, будучи моих лет, уже тогда сочинила и издала штук пятьдесят своих детективов, а сейчас их количество, пожалуй, и за пару сотен перевалило.
       Оговорюсь сразу – против Софьи Л. я ничего не имею  и даже наоборот её сейчас буду хвалить. За дело,  между прочим. А если кому-то мой тон покажется  ироничным или малопочтительным,  то я и на самом деле мало кого почитаю, кроме Господа нашего Иисуса Христа...
        А иронию и  сам не люблю, но то, что я всю жизнь пишу, лишь ошибочно принимается за иронию, а правильно называется «русская смеховая культура». Я об этом узнал из трудов академика Д.С. Лихачева еще в те времена, когда был молод и робок. 
       Софья Л. была дочкой знаменитого советского писателя. А об этой категории граждан СССР либо ничего, либо только хорошее. Хорошее мне о них говорить не хочется, не за что мне  этих «красных письменников» хвалить, поэтому я на сей счёт смолчу.
       А Софья Л. произвела на меня очень хорошее впечатление. Потому что она была добрая и отзывчивая. Сначала, правда, всё мне лепетала про какие-то там переделкинские «писательские традиции», но потом, узнав о моих мелких бытовых проблемах, тут же предложила своё деятельное участие. Легко называла имена чиновников, которые запросто смогут «развести руками» эту  мою смешную, незначительную беду.
       Мы весело болтали о литературе, жизни, «перестройке». О  том, что опять Россия вышла на большую дорогу и никуда больше с этой дороги не свернёт. Так и её папа считает, а её папа никогда не ошибается.
       Я не возражал. Меня так называемая «политика» никогда не интересовала, не интересует и вряд ли  когда-либо будет интересовать, если, конечно, меня не посадят когда-либо «по необоснованному обвинению», как про меня будет написано после реабилитации.
       И всё же она была, конечно, дура, если честно сказать. Не выдержала всё же  нейтрального тона нашей уточненной светской беседы. Вдруг спросила напрямик:
- Женя, а вам не обидно, что наши простые книги, над которыми вы все конечно же подсмеиваетесь, выходят тиражом до миллиона экземпляров, а ваши,  условно говоря высоколобые, тиражом пять, максимум десять тысяч.
- Да какие уж там высоколобые, - пытался оправдаться я. – Я ведь всё больше, про пьяниц  пишу, про алданских бичей, бомжей и девушек с низкой социальной ответственность. Отчего и не печатали меня до самого последнего  времени, пока Горбачев не принёс нам свободу, как Данко из сочинения Максима Горького «Старуха Изергиль».
 - Нехорошо. Вы уходите от ответа, - надула она алые губки.
- Нисколько не обидно, дорогая Софа. - тут же ответил я, потому что много об этом думал. – Суть в том, что у нас с вами разные профессии.
- Это как так? - напряглась она, думая, что я хочу её оскорбить. Но это не входило в мои цели.
- А так, что ваша профессия заключается в том, чтобы путем сложения букв, слов и фраз зарабатывать деньги. И это вам блестяще удаётся,  и я вашу профессию – говорю искренне, без иронии! – уважаю. Моя профессия другая, и, может быть, это даже и не профессия.  Здесь философский вопрос,  можно ли считать профессионалом гражданина, пристрастившегося к рулетке, если он не жулик? Ведь я, каждый раз, садясь за письменный стол, сочинив первую фразу и даже имея в голове некий смутный план, не знаю, чем всё это закончится. Или я выиграю, получу, если не деньги, то хотя бы признание, или проиграю, напишу чушь и пойду, «…головою свесясь. Переулком в знакомый кабак». Так, кстати, работали или работают практически все знакомые мне литераторы, которых я уважаю. Например, Аксенов, Пригов, Горенштейн…
       Не буду утомлять вас пересказом этого давнего диалога. Самое интересное, что Софья Л. меня поняла, и мы с ней расстались лучшими друзьями, хотя и не виделись никогда с тех пор.
       А теперь я буду говорить опасные вещи. Для меня две основные разновидности литературного произведения это:
А) созданные для зарабатывания денег;
Б) продукты игры в высшем понимании этого дурного слова.
И для меня  советские писатели, «помощники партии» ничем не отличаются от многих нынешних писателей постсоветских, сделавших смыслом своих занятий получение премий, обретение успеха любой ценой и соответстующее   этим реалиям зарабатывание денег.
       Раньше деньги писателям давали коммунисты и требовали за это  соблюдения разных условий типа  канонов соцреализма. Сейчас же – свобода, и деньги удачливым  «художникам слова» дают глупые люди, которых они сумели убедить, что все это пластмассовое, одноразовое, увенчанное премиями и есть настоящая литература, которую нужно покупать. Имена я приводить не стану, зачем мне со всеми ссориться?

Между тем сам собой возник и новый  ЛИТЕРАТУРНЫЙ АНДЕРГРАУНД.   

       Я, например, клянусь, что почти в каждом крупном городе есть крупный писатель. Во Владивостоке Александр Вялых (Белых), в Улан-Удэ Алексей Гатапов, в Иркутске Анатолий Байбородин, в Красноярске Эдуард Русаков и Александр Астраханцев, в Новосибирске Геннадий Прашкевич, Владимир Берязев, в Перми Нина Горланова, в Казани Денис Осокин, в Екатеринбурге Артемий Леконтьев, во Владимире Анатолий Гаврилов, в Кирове Мария Ботева, в Смоленске Олег Разумовский, в Питере Даниэль Орлов, в Каргополе Александр Киров.  Их имена большей частию  мало что говорят сейчас так называемой «широкой публике», но ведь написано же в Евангелии, что придёт время и «последние станут первыми».

Март-апрель 2020
Москва



Владимир ЗАМЫШЛЯЕВ
 
 ............... Владимир ЗАМЫШЛЯЕВ..................................
 

НИКОЛАЮ ЕРЁМИНУ В АЛЬМАНАХ «ТАНЦУЮТ ВСЕ!»
Один из героев в комедии Мольера говорил, что если бы все люди умели танцевать, то они бы станцевались. Хорошая мечта! Ник-Ник, я присоединяюсь к Мольеру и к Вам. В.И. ЗАМЫШЛЯЕВ.


МОЯ ИРКУТСКАЯ ИСТОРИЯ
17-21 АВГУСТА 2019 ГОДА

1.ПОЛЁТ С ГАЛИНОЙ

Мы с тобой за облаками,
В царстве свежести.
Возникает между нами
Чувство нежности.
Самолёт летит к Байкалу,
К оку изумрудному,
Нам судьба его послала
На заботу чудную.
Мы лелеем наши души
В этом путешествии,
Мы хотели бы услышать
И Байкал-приветствие.
Подари, Байкал, влюблённым
Силушку глубинную,
Чтобы жить нам увлечённо
С верой голубиною.

2.ПАКЕТ

На противорвотном пакете
Я стихи сочинил
В этом полётном проекте
И стюардессе их подарил.
Она удивилась, смеялась
И мне принесла воды,
Чтобы душа моя упивалась,
Но без полётной беды.
Я обещал и впредь пакеты
Использовать под стихи,
Иначе не могут поэты
Замаливать в небе грехи.
Она обещала мне славу
В заоблачной высоте,
Но не сказала о главном –
О вечной мужской мечте.
Мечта эта быть влюблённым
Даже и в облаках,
Не быть никогда стеснённым
В душе и, конечно, в стихах.

3.ПОСАДКА

Пропеллер небо режет,
Воздух серебрится…
Посадка неизбежна,
Она случится.
Она в Иркутске будет,
Хотя идёт там дождь.
И всё же это чудо,
Когда посадки ждёшь.
Спокойна стюардесса
И вежливо мила,
Она – дитя прогресса,
Имеет два крыла.
Мы вместе с ней как дети,
Посадки нервно ждём.
Нам солнце справа светит,
Мешается с дождём.
Ура! Пошло сниженье,
Мелькнул аэродром,
Скольженье, торможенье,
Земля с дождём.
О! радостна посадка
И не мешает дождь,
Ведь так приятно, сладко,
Когда ты сам идёшь.

4.БАЙКАЛ

О, Байкал! О, Байкал!
Долго я тебя алкал.
И здесь на скальном берегу
Признаться в чувствах я могу.
Чем же ты меня привлёк
Через тысячи дорог?
Я пришёл к тебе, а ты
В славе вечной красоты.
Я же слабый человек,
Невелик по жизни бег,
Но стремлюсь я в глубину,
В сущность, уводящую ко дну.
У тебя вода, вода,
У меня года, года.
Ты подвижен и силён,
Я в шторма твои влюблён.
Светлобровый, как звезда,
Верю, будешь ты всегда.
Ты бессмертен, смертен я,
В чём же воля бытия?
Увидал, познал и вот
Образ твой во мне живёт.
В этом смысл моих стихов,
Ты – источник снов и слов.
 
5.МУЗЕЙ

Я в музее Распутина,
В бревенчатом доме.
Жизнь писателя распутана
И мы с ней знакомы.
Но остаётся таинство
Его глубинного творчества,
Его с народом равенство,
Оно с годами не портится.
В традиции литературы –
С природой кровная связь.
В Распутине эта натура
Искренне отозвалась.
Писатель любил Россию,
Сибирь и свою родову,
Байкала великую силу
И дочь его Ангару.
Осталось имя музейным,
А повести – на века,
Память благоговейна,
С людьми, как Байкал и река.
 

            ЛЮБОВЬ

ЛЮБОВЬ МОЯ, ЛЮБОВЬ БОЛЬШАЯ,
ЛЮБОВЬ, КАК МОРЕ, ШИРОКА…
ТЕПЕРЬ НАВЕКИ ДОРОГАЯ
И ЗАДУШЕВНО ГЛУБОКА.
НЕ ПОТЕРЯЛ ЕЁ В РАЗЛУКЕ,
НЕ РАЗМЕНЯЛ НА СУЕТУ.
О! Я ПОСТИГ ЕЁ НАУКУ,
ЕЁ ТЕПЛО И КРАСОТУ.
НЕТ НИЧЕГО ЕЁ ДОРОЖЕ,
КОГДА ДУША С ДУШОЙ СЛИЛИСЬ,
КОГДА ВОСТОРЖЕННО ДО ДРОЖИ
ДВА ТЕЛА НЕЖНО ОБНЯЛИСЬ.
ЧТО БЫЛО В ПРОШЛОМ, ТО УГАСЛО,
МЕНЯ ОБРАТНО НЕ ЗОВЁТ.
Я ПОНЯЛ, КАК ЛЮБОВЬ ПРЕКРАСНА,
КОГДА ВСЁ ПРОЧЕЕ НЕ В СЧЁТ.
ЛЮБОВЬ МОЯ УМРЁТ СО МНОЮ,
А ПОСЛЕ СМЕРТИ ПУСТЬ ЛЕТИТ
ЗАРЁЮ-ПТИЦЕЙ НАД ЗЕМЛЁЮ
И НЕБО ВЕЧНО ЗОЛОТИТ.
10.О7. 2019.

            
ТАЙЛАНД, ПХУКЕТ

Прощай, Тайланд, провинция Пхукет,
Я благодарен вам за наслажденье,
За солнце и морское побужденье,
За фрукты, коих в Красноярске нет.
Прямые пальмы с веерами на макушках,
Цветение кустов – декабрьская пора,
И в день, и в ночь бывало душно,
Но морем поглощается жара.
Бродили мы по улицам торговым,
Жест в две ладони всюду зазывал,
Вдоль улиц ресторанно и фруктово,
Не слышал я, чтоб кто-нибудь кричал.
О, я катался даже на слоне,
Он величав и мягко так ступает,
Как будто угождает мне,
И ананасы, как подарок, обожает.
В Тайланде, в экзотической стране
Легко жилось, легко писалось,
До горизонте море радужно плескалось
И ритмами прибоя помогало мне.
Я не хвалюсь, что у меня талант,
Но написал стихов немало,
Влюбился я, душа моя внимала
Стране по имени Тайланд.


МОРЕ

Волны перемывают песок,
То дарят, то отбирают,
Слизывают отпечатки ног
И сами себя забывают.
То прилив, то отлив
Набегающего прибоя,
Музыкальный мотив
С настроением гобоя.
В море шума нет шума,
Есть безглагольная дума.
И я при море молчу,
Тайны моря учу.

***
Август – мой любимый месяц,
Но в начале его грущу,
Живу в лесу я незаметно
И в небе звёздочку ищу,
Чтоб загадать своё желанье,
Когда она сорвётся вниз…
Моё желанье – испытанье,
Моя надежда и каприз.
Чего хочу? На что надеюсь?
Придёт подруга или нет?
Когда придёт, то успокоюсь
Или взорвусь… в ответ.
Я не терплю пустых упрёков
Уж если любишь, то люби
И чувства чистые до срока
Никчёмным словом не губи.


***
Зима сибирская всегда
Бывает с ветром, с холодами,
В ней много снега, много льда
И есть тайга с глухими снами.
Но почему душа моя
Не удручается зимою,
Не потому ли, что меня
Ты греешь сердцем…
Я с тобою!
О! нам уютно и тепло,
Хотя за окнами метели.
Нежданно в жизни повезло,
Как будто мы и не хотели.
Поэт великий предсказал:
«Любви все возрасты покорны,
Её порывы плодотворны» -
Я это нынче осознал.
После восьмидесяти лет
Я стал значительно моложе,
Я до любви великой дожил
И мне суда за это нет.
Когда в любви поёт душа,
Зима любая хороша.
                Ноябрь 2019 г.

***
В народе прошёл слух,
Что я помолодел…
Я на лесть глух,
Но тут присмирел.
Просто моё лицо
Любовью просветлено,
Вместе с душой оно
Сомкнулось в кольцо.
Я, как юный поэт,
Опять стихи пишу,
Радостно встречаю рассвет
И свободно дышу.
Молодость не вернуть,
Но можно чувства продлить
И выбрать такой путь:
Жить – любить, жить – любить.

ГЛОБАЛИЗАЦИЯ

Коронавирус, пандемия…
О! мама мия, мама мия!
От Уханя и до Рима
Пандемия неодолима.
И от Токио до Вашингтона
Морские мили не препона.
Неужели жизнь глобальна
И банально инфернальна?
Неужели Страшный Суд?!
И молитвы не спасут…
Человек – родитель Зла,
С чёрной меткой все дела.
Информационная война –
Кем развязана она?
Кто в ней хакеры и клоны,
Роботы и дроны?
Оцифровано безумство,
Криминальное искусство,
Шоу смерти, доллар пляски,
Даже детям скучны сказки.
Трэшэстетика, страшилки,
Допинговые поилки.
Интеллект искусственный,
Потому бесчувственный.
Главный вирус – информация,
Паника – глобализация.
Кто ответит перед Богом,
Да и судит ли он строго?
Может, главный-то итог –
Смерть, космический залог…
Г Красноярск


   Иса АЙТУКАЕВ
 

               
................ Иса АЙТУКАЕВ........................................
 

МАМА

Мама моя была глубоко верующим человеком. И всё у неё в жизни делилось на два понятия житейских устоев: то, что угодно Богу, и то, что ведомо дьяволом. Иногда было очень тяжело что-то ей объяснить или убедить в чём-то. И всё то, до чего она не могла дойти своим умом, она категорически отрицала и относила к проискам нечистой силы.
Помню, в детстве я довольно часто мучил её вопросами о происхождении вещей. У неё на всё был один ответ: это создал Бог. И я, уяснив, что от травинки, растущей из земли, до солнца на небе, всё — божественного происхождения, задал маме вопрос, который меня волновал мучительнее всего:
— Мама, а кто создал Бога?
— Астапураллах! (Прости, Господи!) — воскликнула мама испуганно.— Бога никто не создал. Он всех создал. Только тебя вот создал шайтан.
После этого всякий раз, когда я ей что-то рассказывал о достижениях науки и техники, она старалась отослать меня от себя и твердила:
— Отстань от меня со своими шайтанскими проделками.
Но, на удивление, когда у нас в селе в начале семидесятых годов появилось телевидение, мама очень увлеклась им. Часто вечерами она ходила к дяде, который одним из первых среди наших родственников приобрёл телевизор. Этот шайтан-ящик, как она его называла, так её захватил, что она во что бы то ни стало решила его купить. Конечно, это было ей не по силам, вернее — не по средствам: целый двор — детей орава. Денег еле-еле хватало на еду и одежду, а телевизор стоил очень дорого. Но через пару лет мама где то, как-то выкроила нужную сумму, и наконец в нашем доме засветился голубой экран.
До смешного удивила меня мама в тот же вечер. Оказывается, она до сих пор не верила, что по телевизору говорят и выступают настоящие, живые люди.
— Это всё шайтаны. Как человек может поместиться в такой маленький ящик?
Я, конечно, как всегда, подшутил над ней:
— Мама. А как ты так не боишься смотреть на шайтанов каждый день?
— Смотрю и читаю молитвы, отгоняющие нечистую силу,— твёрдо ответила она.
— Ох, мама, будь осторожнее со своими молитвами. Как бы от них эти шайтаны не убежали и телевизор не перестал показывать,— посмеялся я.
Через месяц в село приехала группа республиканского телевидения для съёмок сюжета о школьном отряде «Зелёный патруль» — лучшем в нашей республике по охране флоры и фауны. Командиром отряда был я. Целый день мы ездили с телевизионщиками по окрестностям села, где они снимали нас в процессе деятельности, и, объяснив, что доснимать необходимо в студии и нам завтра нужно приехать в Махачкалу, вечером уехали.
Я обо всём этом рассказал маме, но она не поверила ни одному моему слову.
— Сказки мне тут заливаешь. Сказал бы честно, что с друзьями на море собрались,— отмахнулась она.
В некоторой степени мама была права. Я с ребятами, «телегероями», действительно сговорился обязательно сходить на море. И когда приехали в Махачкалу, мы очень обрадовались, увидев, что телестудия находится чуть ли не в двух шагах от моря.
В студии нас усадили за полукруглый стол, и в течение двадцати минут мы рассказывали о себе и о своей работе. А после съёмок, так как у нас до отъезда оставалась уйма времени, ринулись на пляж и, накупавшись вдоволь, отправились в обратный путь.
Когда я вошёл в дом, мама сидела у телевизора и не обратила на меня внимания. Я с ней заговорил — она удивилась.
— Ты же обещал, что тебя будут показывать по телевизору,— с обидой сказала она.
— Завтра, мама. Завтра вечером покажут,— начал я успокаивать её, поняв, что она целый день провела у экрана, боясь пропустить передачу с нашим участием.
— Опять ты всё сочиняешь. Опять твои шайтанские штучки,— расстроилась она.— Как они завтра покажут тебя, если ты будешь здесь?
— Завтра увидишь как,— засмеялся я.
На следующий вечер в оговоренное время я заметил, что мама возится на кухне и не собирается зайти в комнату, где стоял телевизор. Когда все расселись у телевизора и началась передача, а братья и сёстры закричали от радости, увидев меня на экране, мама осторожно заглянула в комнату.
— Мама, мама, скорее, смотри, наши ребята,— в голос позвали они.
Мама села возле меня и осторожно взяла за руку. Я снова хотел подшутить над ней, но, заметив, как она волнуется, передумал и нежно обнял её.
— Не понимаю, как ты туда залез,— вздохнула мама после передачи и пошла на кухню.
Поздно вечером, когда я пришёл домой от приятеля, мама одиноко сидела на кухне, о чём-то задумавшись.
— Что-то случилось, мам? — поинтересовался я.
— А нельзя повторить эту передачу с тобой по телевизору? — серьёзно спросила она.
— Нет, мама. Вряд ли,— удивился я.— А зачем? Ты же вчера всё посмотрела.
— Ведь повторяют же фильмы... И эту бы передачу повторили,— умоляюще посмотрела на меня мама.
— Нет, мам, передачи не повторяют, это не кино...
— Жаль,— вздохнула она тяжело.— Как мне доказать своим подругам, что по телевизору показывают настоящих людей, что там не шайтаны?..
— Эх, мама, мама...

ЗЕМЛЕТРЯСКЕИЕ

Землетрясение на Кавказе не редкость, люди давно привыкли к этому явлению и относятся к нему более спокойно и обыденно, чем в Красноярске, где и тряска в два балла воспринимается как что-то неординарное. И я, ни разу не ощутивший этих лёгких толчков, относился к этому в Сибири с хладнокровной усмешкой, вспоминая, какие происходили землетрясения в детстве — в Чечне и Дагестане. Бывало, мы по нескольку суток спали на улице, чтобы уберечься и не оказаться ночью погребёнными под стенами домов. Если честно, в нашем равнинном селе значительных разрушений и не бывало, но, как говорится, бережёного Бог бережёт, и матери укладывали детей на ночлег на широких деревянных топчанах под открытым небом. Конечно, нам и самим было страшно спать в домах, и мы с удовольствием засыпали, считая звёзды, которые на южном небе так ярки и близки — только руку протяни. Но с годами страх притупился, и в памяти остались смутные воспоминания тревоги и опасности.
Обычно на родину я летаю в октябре, как бы продлевая себе бархатный сезон. В это время в Сибири холодно, а на Кавказе днём бывает и за тридцать градусов тепла. А пару лет назад загорелось мне поехать в родные края в начале июня. Более двух десятков лет не ел черешню прямо с ветки, а в последние годы часто снилось, как в детстве взбирался на самое большое дерево в родительском саду с горячим, свежеиспечённым лавашем и досыта натрескивался чёрных, с солнечным отливом, крупных ягод.
До села я доехал к полудню. После радостной встречи и бурных приветствий я только заикнулся про свою многолетнюю мечту, как племянники сбегали за дом, где у брата Ильмана росло громадное дерево. Они нарвали мне небольшое вёдрышко черешни, чему я не очень-то был и рад, так как поневоле оказался лишён «момента истины». Но я не стал показывать своё неудовольствие и, поблагодарив за услугу, сел за столик под густой кроной грецкого ореха. Он растёт у нас прямо посреди двора больше шестидесяти лет. И только я потянулся за сочной ягодкой, как во двор вошли мой старший брат Исраил и кузен из Волгограда, которого я не видел с юных лет.
По предложению Исраила встречу решили отметить в каком-нибудь кафе. А кузен вспомнил, что на окраине Хасавюрта есть отличное местечко с интересным названием «Вдали от жён», где любое блюдо — пальчики оближешь. Кафе действительно оказалось очень уютное и красивое. Почти в лесу, среди массивных деревьев, стояли маленькие домики-кабинки, напоминающие лесные избушки.
Напитки и шашлык принесли, как только мы, помыв руки, расположились за столом. Рюмок хоть и было четыре, но Исраил, распечатав ещё в холодильном инее бутылку водки, налил только в одну, себе. Кузен был за рулём и, по его словам, вообще не употреблял алкогольные напитки, а мы с Ильманом — младшие и, по чеченским обычаям, не имеем права пить при старших родственниках.
После второй рюмки брату стало скучно и неинтересно пить одному, и он, плеснув во вторую рюмку, предложил мне составить ему компанию.
— Я не пью водку,— смущённо отказался я.
Он, опустошив третью рюмку, аппетитно закусил шашлыком и участливо поинтересовался, почему мы ничего не едим. Я объяснил, что мы сядем за стол и поедим, когда принесут заказанный чеченский хинкал.
Блюдо подали через несколько минут, и Исраил, наполнив свою рюмку, опять посмотрел на меня:
— Давай, я разрешаю! Одну рюмку для аппетита!
— Не, брат, серьёзно, я не пью водку! Спасибо! — начал объяснять я.— Я пью только коньяк.
Тут вмешался и кузен:
— Рюмку хоть выпей для поддержания компании.
Я с неохотой поднял рюмку — давненько не пил ничего, кроме коньяка,— и, выпив стоя, закусил той самой черешней из вёдрышка, привезённого с собой.
Буквально сразу же я почувствовал сильное жжение в пустом желудке, а через несколько секунд ощутил, что меня буквально подкосило; какая-то дрожь в коленях, и вокруг всё будто бы стало шататься и уплывать из-под ног. Я ухватился одной рукой за спинку стула, но и он начал трястись и перемещаться.
«Вот это позор! — промелькнуло в голове.— От одной рюмки вот так опьянеть и падать с ног перед старшим братом!» Чувствуя, что вот-вот упаду, я шагнул к выходу и чуть не грохнулся с крыльца домика. Мыслей в голове — миллион, и все со скоростью света! Как оправдаться перед братьями? Я, спокойно выпивающий бутылку коньяку — и, как говорят, ни в одном глазу, а тут двадцать граммов водки — валюсь с ног?!
Прислонившись к стоящему у кафе дереву, я потерянным взглядом посмотрел на соседние домики, откуда выскакивали люди, и на братьев, следом за мной вылетевших — как пили — на улицу, и услышал какие-то крики.
— Что? Что случилось? — спросил я у братьев.
— Землетрясение, землетрясение…— я с трудом разобрал, что они кричат.
— Как землетрясение?! — воскликнул я.— Вот это класс!
— Чего классного-то? — спросил меня парень лет тридцати с испуганными глазами, удивившись моей радости.
— Да понимаешь,— расхохотался я,— только выпил со старшим братом рюмочку водки — и начал валиться с ног. Я-то подумал, это алкоголь так подействовал! А это всего лишь зем-ле-тря-сение...

ИСКРА

Кому первому пришло в голову подбить солдатские сапоги железными набойками, вырезанными из дисков танковых фрикционов, я не помню. Но идея мне, старшине роты, понравилась. Во-первых, долговечнее, чем обычные тонкие железные подковки. А во вторую очередь — шаг твёрже и чётче.
В ближайшие выходные сапоги нескольких десятков солдат моей роты были подбиты не подтачиваемыми стальными набойками.
Воинская часть наша — мотострелковая дивизия — находилась на окраине дальневосточного города. За забором начинался многоэтажный микрорайон, и из окон верхних этажей наша часть видна как на ладони. Трёх- и четырёхэтажные казармы располагались с двух сторон огромного армейского плаца, в конце которого находилась длинная столовая для всей дивизии. В столовую шли строем, каждый полк отдельно: побатальонно, поротно. И в первый же вечер так получилось, что моя рота шла первой. И только мы вступили на плац, как все полки непроизвольно засмотрелись на нас, так как шаги солдат были звонкими и твёрдыми. Возгордившемуся общим вниманием такой массы людей, мне вдруг пришла в голову шальная мысль, и я подал команду:
— Рота! Искру!
И моя рота разом, как будто этого и ждала, изменив строевой шаг, перешла на удары каблуками, и из-под сапог полетели по тёмному асфальту искры, как от бенгальских огней. Под дружное улюлюканье и восхищённые возгласы мы, гордые, вошли в столовую.
Но уже на следующий день все остальные батальоны нашего танкового полка шли на ужин, высекая искры на плацу под команды своих старшин.
А через несколько дней вся дивизия подходила к столовой с криками: «Искру!»
Однако не прошло и двух недель, как командир дивизии, наш грозный генерал, чем-то напоминающий своей суровостью маршала Жукова, построил всю дивизию и своим громогласным голосом, от которого жители в микрорайоне за забором говорили, что у них люстры в квартирах дрожат, начал отчитывать командиров полков. Солдаты приуныли, что придётся скоро расстаться со своей забавой. Но оказалось, что расставаться с набойками придётся не скоро, а уже. И когда комдив, шагая вдоль строя, остановился напротив нашей роты и прорычал:
— Кто это придумал и первым набил каблуки?
Мне ничего не оставалось, как выйти и доложить, что затея была моя. Генерал вывел нашу роту на середину плаца. Мы стояли, опустив головы, перед той самой многотысячной толпой, перед которой ещё несколько дней назад ходили героями, задрав головы и носы.
Комдив приказал командирам принести все инструменты, какие есть в части, от отвёрток до штык-ножей, и когда сержанты и старшины всё это принесли, развернул дивизию кругом и дал двадцать минут, чтобы набойки у всех были удалены.
Пока все солдаты занимались своими сапогами, мы стояли посреди плаца и гадали, что же будет с нами. Исходя из его речи, ожидалось нам неслабо. И за царапины на полах в казармах, и за метины на асфальте, и за порчу запасных частей боевой техники. И вдобавок его обещание, что если такое повторится, то все офицеры из своих звёздочек с погон будут искры высекать на плацу.
Когда все командиры полков доложили о выполнении приказа и устранении несоответствия уставу, генерал повернулся к нам и очень жёстко приказал:
— Рота, равняйсь!
Мы вытянулись, как натянутая гитарная струна. Ничего себе, целый генерал командует нашей ротой!
— Смирно!
«Ну,— думаю,— сейчас будет! Ладно, я заслужил наказание, а всю роту-то за что наказывать?»
— Нале-ево! Шаго-ом марш!
«Точно, наверное, всех на гауптвахту! Может, набраться дерзости, попросить, чтобы наказали одного только меня?»
Но вдруг... Я ушам своим не поверил!
— Рота, искру!
Мои солдаты чуть не опешили, замешкались, слегка сбивая шаг. Но когда генерал рявкнул:
— Искру — команда была! — рота вздрогнула, как от холодного душа, и под удивлёнными взглядами всей дивизии, с открытыми ртами наблюдавшей за происходящим, выдала среди белого дня такие искры, что все ахнули: так красиво не выходило даже в тёмное время суток.

ЖОРА и ИНТЕРНЕТ

Обычно на Кавказе мужчина, когда становится дедом или после пятидесяти лет, перестаёт выпивать и курить. Не принято в таком возрасте человеку иметь вредные привычки, ведь он переходит в ранг старейшин, и подрастающее поколение вряд ли обратится к нему за советом, если он сам «с душком». Но Жора, брат мой, уже перешагнувший юбилейный возраст и дважды дедушка, никак не хотел расставаться со своим пристрастием. Пьяницей, конечно, его не назовёшь, но каждый день «слегка» употребить он не отказывался.
Несколько лет назад, заехав к нему в гости, я увидел, как он мучается со своим дряхлым «жигулёнком» первой модели. К машине страшно было подходить, не говоря уже про езду на ней, и я обещал, что если он бросит пить, в следующий свой приезд куплю ему мало-мальски приличную машину. Он ухватился за эту идею и чуть ли не клятвенно заверил, что пить он не будет, чему, конечно, я абсолютно не поверил, зная его легкомысленный характер. И особо надеяться тоже был не намерен, так как был уверен, что как только я уеду в Красноярск, он продолжит свой весёлый образ жизни.
Приехав домой, я два-три месяца позванивал братьям и племянникам и как бы между прочим интересовался, как обстоят дела у Жоры с алкоголем. Меня, естественно, заверяли, что он не пьёт и соблюдает условия договора. Чему опять-таки я верил с трудом, и даже больше того — был убеждён, что он ни дня не пропустил, не приняв «на грудь». А как-то, лазая по Интернету, открыл спутниковую карту Дагестана и нашёл своё родное село. Потыкав мышкой по усадьбам братьев, я под влиянием нахлынувших воспоминаний решил позвонить кому-нибудь.
Первым в справочнике сотового телефона был номер Жоры. Набрал его. Гудки были длинные, но он не отвечал. Набрал другого брата, что живёт по соседству с Жорой, и, поболтав несколько минут, спросил о Жоре:
— Как он там? Что-то на звонки не отвечает.
— Да вон во дворе пиво с другом пьёт и в двигателе машины ковыряется,— сказал брат, который не был в курсе нашего с Жорой уговора.
Через несколько минут я снова набрал номер Жоры. На этот раз он ответил сразу.
— Ну, что, брат,— недовольным голосом упрекнул я,— так и балуешься водочкой?
— Иди ты! Какая водка?! — деловито возмутился он.— Я уже давно забыл запах спиртного.
— Кого ты хочешь обмануть?! Я же вижу, как вы с другом у машины с открытым капотом стоите и пьёте,— сердито оборвал его я.
— Как? — удивился Жора.— Ты приехал? Где ты?
— Нет,— отвечаю,— я ещё в Красноярске, но ты забыл, что у меня есть Интернет и что я в любой момент могу через спутник увидеть твой двор и посмотреть, чем ты там занимаешься.
— Да это пиво,— начал оправдываться он,— и к тому же я не пью, а пьёт друг.
— Да? — сделал я вид, что ему поверил.— Ну смотри... У меня Интернет круглосуточный. Спутник тоже. В любое время увижу, чем ты занят.
В селе Интернета тогда ещё не было, и Жора понаслышке знал, что это такое, что там можно всё найти, и, конечно, поверил в мои возможности. Но привычка — вторая натура, и от неё избавиться очень тяжело, и Жора, купив бутылочку, прятал её за пазуху и, не заходя в свой двор, шёл к другу и долго возмущался, что из-за этого Интернета дома даже пива не попить



ДУШАН
 
Отдохнув пару дней на пляже Красного моря после тяжёлого перелёта, мы поинтересовались на reception, как обстоят дела с экскурсиями.
Что на пирамиды поедем обязательно — решили ещё дома, когда запланировали лететь в Египет: жена со школьных лет мечтала увидеть это «чудо света». Она выбрала маршрут практически без моего участия и сама определилась с датами. А я без особой надежды, что она согласится, предложил:
— Может, махнём в Израиль? Мёртвое море, Иерусалим...
Нас предупредили, что поездка будет утомительной, но моё желание побывать на земле, по которой ходили царь Давид, Соломон, Иисус Христос, Салах ад-Дин, Ричард Львиное Сердце... в стране, о которой я прочитал десятки книг и где мне заочно знаком каждый километр... это желание оказалось сильнее всех опасений.
От Хургады до Табы, пограничного с Израилем египетского города, лететь около часа. И в первый на нашем пути израильский город Эйлат мы приехали в четвёртом часу утра.
Здешние формальности пересечения границы нам, побывавшим во многих странах мира, показались просто кошмаром. Осталось такое впечатление, что потомки Моисея нарочно демонстрируют гостям, какие мытарства испытали их никем не принимаемые предки в своих сорокалетних скитаниях. Так и хотелось ухмыльнуться каждому из десятков пограничников: «Э, ребята, мы-то заплатили пошлину, чтобы посетить вашу страну. Нам куска хлеба не надо, нам зрелище подавай!»
После изнурительного двухчасового таможенного досмотра мы — еле живые — добрались до своего автобуса и почти сразу начали засыпать. Поэтому, когда нам представили гида по Израилю, никто в ответ даже слова не сказал.
— Меня зовут Душан,— сквозь дремоту услышал я спокойный мужской голос.— Я понимаю, вы не спали ночь, и я не прошу и тем более не требую, чтобы вы слушали меня внимательно. Но я буду непрерывно говорить и рассказывать всё, что я знаю об Израиле и о тех местах, где мы побываем. Вы, возможно, многое забудете из того, что я вам расскажу, но меня вы не забудете наверняка!
«Ого,— подумал я,— ничего себе заявки». С трудом открыв один глаз, я посмотрел на стоявшего рядом с водителем мужчину. Сразу было видно, что ему лет под семьдесят, хотя он и выглядел моложаво, я бы даже сказал — молодецки. От всех его движений, от жестикуляции и улыбки, от голоса веяло какой-то лёгкостью. Несмотря на то, что мой мозг уже абсолютно ничего не воспринимал, а этот голос скорее убаюкивал, нежели будоражил, я не захотел больше закрывать глаза и уставился на него. Одет он был даже слишком простецки: тёмно-серая футболка, чёрные брюки и зеленоватая панама. Складывалось впечатление, что он их не снимал уже несколько дней, но это не отталкивало, а даже, наоборот, притягивало, как будто этим он давал понять, что он тут дома, а мы — внезапно заглянувшие к нему гости.
— Имя моё Душан — производное от «душа». Я серб, и у нас много подобных имён. Вы, наверное, их слышали: Златан, Драган, Милан, Слободан и так далее,— с добродушной улыбкой, как будто он разговаривает с маленькими детьми, продолжал гид, чуть наклонив голову.
Через некоторое время, покинув кресло, чтобы окончательно прогнать сон и размять затёкшие ноги, я оглядел салон автобуса и приятно удивился: никто не спал. Хмурые и злые ещё полчаса назад лица как-то по-детски сияли. Туристы во все глаза смотрели на гида, и каждый подмигивал ему, будто он общался только с ним.
Душан рассказывал об искренне любимом Израиле, о войне, вынудившей его двадцать лет назад покинуть дорогую Сербию, о своей семье... Мы заслушались и не заметили, как забелел день. К Мёртвому морю приехали на рассвете. Нам объявили, что у нас есть час на купание, потом завтрак — и дальше отправляемся в Иерусалим.
Солнце, как огненный шар, медленно поднималось, отражаясь на воде сотнями всполохов, и казалось, что море вот-вот загорится. А тёмные песчаные горы вмиг приобрели густо-красный оттенок.
«Красное море — не оттого, что там водоросли красные,— мелькнуло у меня в голове,— а из-за того, что горы красные. Прямо как Красноярск — Красный Яр».
...Едва расселись по креслам после приятных солёно-солнечных ванн и лёгкого завтрака в придорожном кафе, почти вся группа мгновенно засопела, чему не стал противиться даже наш добрый весёлый Душан.
Я невольно пожалел нашего водителя, он ведь тоже, скорее всего, ночь провёл не в постели. Обычно в таких поездках всегда имеется напарник, но Душан рассказал, что наш водитель — потомственный проводник. Его предки — бедуины — служили в этих краях проводниками караванов, и тот может без устали, сутки напролёт, находиться за рулём.
Сколько я ни сопротивлялся — не хотелось ничего пропустить,— но и у меня веки налились свинцом, и голова стала падать на плечо...
Проснулся я, когда объявили, что скоро Иерусалим, и по всему салону началось лёгкое шуршание. Но особого шума не было: никто не шебаршил, как обычно, ручной кладью. Все, затаив дыхание, слушали увлекательные истории о древнем городе. Было заметно, что каждый живёт своими впечатлениями от этих историй и, уставившись на серую полоску дороги между бело-голубым небом и тёмно-жёлтой землёй, с вожделением ждёт свой город, свой Иерусалим.
Через несколько километров Святой город открылся перед нами!
Древнейший город мира, город трёх мировых религий, где прекрасно уживаются христиане, иудеи и мусульмане. Сюда приезжают евреи всего мира почтить гробницу Давида, мусульмане — посетить мечеть Омара и скалу, с которой Мухаммед вознёсся в небо, христиане — поклониться Гробу Господню. И ещё утверждают, что здесь находится место погребения первого человека — Адама.
Душан начал экскурсию с Елеонской горы, или горы Маслин, как ещё её называют, откуда Иисус на белой ослице въезжал в город. Гид делал акцент на религиозном характере легендарных событий, а меня всегда интересует исторический аспект, вплоть до мелочей. Например, почему Иисус въехал в Иерусалим на белой ослице? Ведь триумфальные шествия обычно совершали на белых конях. Почему люди, встречавшие Иисуса торжественно, подстилали под ноги ослицы цветы и ветви, радовались ему как Мессии, потом хором требовали его казни? Где брали корм для ослов и лошадей те же крестоносцы или воины армии Саладина, когда во все времена тут кругом были одни песчаные горы и практически ничего не растёт? Почему Ричард Львиное Сердце, осадив город, не стал его штурмовать? Как случилось после смерти мудрого царя Соломона, который царствовал сорок лет, что богатейшее и сильное государство Израиль распалось на две части?
Между тем наша группа приблизилась к Гефсиманскому саду. За металлической оградой — восемь маслин с каменными стволами, остатки некогда большого оливкового сада.
Далее — путь на Голгофу. Если бы не Душан, который продолжал захватывающий рассказ и вместе с тем следил, чтобы никто из нас не потерялся, я бы подумал, что нас ведут по грязному восточному базару. Крестный путь, или Путь скорби, или третье, приятное для нашего слуха название — Виа Долороза, я бы назвал «Проходом через строй». Помните у Тараса Шевченко? Со всех сторон, на каждом метре — торговые лавки, мусор, грязь, старые, с облупленной краской окна, ветхие, обшарпанные двери, перекошенные ржавые ворота. Наверное, единственное, что сохранилось на этом пути за две тысячи лет,— эти магазинчики, склады и подсобки торгашей. Воистину прав Экклезиаст: «Что было, то и теперь есть, что будет, то уже было».
Как только мы вырвались из этого коридора, сразу очутились во дворе, где народу было... ну если не весь мир, то представители всех стран — это точно. Ну, я понимаю — христиане, евреи, мусульмане тоже, но что у храма Гроба Господня делают японцы?
Душан улыбнулся:
— Ты ведь тоже не христианин, но хочешь попасть ко Гробу Иисуса!
— Э, Душан, у меня-то хоть есть причина, я же Иса, то есть по-русски — Иисус.
— А почему у тебя еврейское имя?
— Нет, это древнее чеченское имя, переводится «небесная душа».
— О,— рассмеялся Душан,— так мы с тобой тёзки?
Пока Душан где-то уточнял график очерёдности, я с любопытством стал рассматривать храм. Два входа, но один почему-то заложен. Карнизы над входом и стены — в убогом состоянии, всюду чернота — наверное, лет пятьдесят никто не чистил, каменная кладка кое-где осыпалась...
Любопытный факт: возвёл его Константин Великий, он же объявил христианство государственной религией Римской империи, а сам до самой смерти оставался язычником, хотя церковь признала его святым.
Храм Гроба Господня разделён между шестью конфессиями христианской церкви: католической, армянской, коптской, греческой, сирийской и эфиопской,— и у каждой свои места и часы молитв. А из-за того, что они постоянно конфликтуют между собой (и что их мир не берёт?), ключи от храма хранятся у двух мусульманских семейств. Хм, может, Ричард Львиное Сердце предвидел это и поэтому не стал штурмовать Иерусалим?
Да ладно, Бог им судья! А нас Душан торопит внутрь, он там договорился, кажется, с греческим гидом, что мы идём вместе с его группой. Молодец Душан, везде свой!
Рано было радоваться. И здесь очередь. Сказали, минут сорок придётся стоять. Металлические стойки-ограждения образуют проход ко Гробу Господню — в метр шириной. Давка — как у нас в советские времена за водкой. Вспомнился сюжет, показанный по ТВ несколько лет назад: на Пасху здесь подрались армяне и греки. Но мы не армяне, и греки к нам вполне толерантны.
Меня не особенно беспокоило, попаду я туда или нет, поэтому, оставив жену в очереди, я решил посмотреть другие помещения. Потом это очень пригодилось: возможности Душана внутри храма ограничивались, и каждый сам ориентировался, куда ему идти. Душан, конечно, мог выйти на улицу и ждать нас там, но он стойко пребывал всё время рядом с группой и своей обаятельной улыбкой поддерживал подопечных.
Освещение всюду очень слабое, полумрак... будто специально поддерживают атмосферу религиозного таинства или приближают к жизни двухтысячелетней давности. Но почему-то на ум приходит только: «темно, как в гробу»...
Странно, никогда прежде не обращал внимания на телосложение священников. Здесь те, что следят за порядком,— высокие и крупные, прямо гренадеры, поэтому, наверное, и полицейских нет, как у нас: чуть какой церковной праздник или событие — на каждом шагу страж порядка.
Но больше всего меня поразила другая картина. За несколько минут до очереди моей жены я подошёл ко входу к Гробу Господню, чтобы уточнить, как и откуда фотографировать её, когда она будет молиться. Я встал как вкопанный, увидев, как священнослужители обращаются с паломниками. Здоровенный детина стоял над теми, кто опускался к камню — приложиться губами и перекреститься, и наказывал каждому: «Четыре секунды, четыре секунды». А если кто задерживался хоть на секунду, хватал за волосы и натуральным образом вышвыривал долой.
Я был так ошарашен, что уже хотел вывести жену из очереди. Но, придя в себя, поймал момент и заявил этому ловцу душ человеческих:
— Скоро пойдёт моя жена, я буду её фотографировать, не вздумай даже пальцем к ней прикоснуться.
Он ничего не ответил и, отвернувшись от меня, продолжал своё «богоугодное» занятие.
Жена, увидев всю эту суматоху, растерянно посмотрела на меня. Я шепнул ей, чтобы не беспокоилась и не торопилась; она, войдя, совершенно успокоилась и неспешно — секунд двадцать — под щёлканье фотоаппарата совершила необходимые ритуальные действия. «Цербер», как я про себя его назвал, куда-то исчез и появился, когда мы выходили.
Ступеньки на Голгофу очень крутые и узкие. Одновременно двоим подняться практически невозможно. Так что и здесь образовалось столпотворение. Полутьма и чернота стен создавали эффект скорее мрачности, чем святости, несмотря на мозаичные сюжеты распятия и снятия тела Иисуса с Креста.
У камня миропомазания, на котором лежал Иисус после снятия с Креста, тоже стояли два «цербера», запрещавшие фотографировать.
На улице собралась уже вся группа.
— Ну как вам? Понравилось? — спросила спутница, с которой мы были знакомы ещё по экскурсии на пирамиды в Гизе.
— Бедный Иисус,— съязвил я,— боролся с идолопоклонниками, а из него самого сделали идола.
Жена посмотрела на меня осуждающе, и я решил молчать, чтобы не омрачать торжественность ситуации: ведь она теперь паломница Гроба Господня! Чрезмерно религиозной она никогда не была. Но тут, как ребёнок с новой игрушкой, стала показывать тем, кто не поднимался на Голгофу, платок, которым обтёрла камень миропомазания, утверждая, что он пахнет миром. Я тоже понюхал, но ничего не унюхал...
У входа на территорию Стены Плача, или, как её евреи называют, Западной стены, стоят полицейские. Выглядят они и ведут себя весьма устрашающе. Фотографировать, как и везде здесь, строго запрещено. Но полицейские каким-то непонятным образом больше располагают к себе, чем отталкивают. На посту их трое: двое высоких, хорошего телосложения, парней и молодая девушка. Я не удержался, чтобы не воспользоваться моментом, и попросил разрешения сфотографироваться с ней. Она была прекрасна и фигурой, и лицом. «Наверное, Ревекка выглядела так же»,— промелькнуло в голове, лишь вспомнил я жену Исаака, которую он, когда пришёл к филистимлянам, представил как свою сестру, испугавшись, что из-за её красоты его убьют.
То, что Душан рассказывал о Стене Плача, оставшейся от храма Соломона, относилось, конечно, к религии, но меня всегда интересует история. Да, храм построил царь Соломон, и это было грандиозное сооружение тех времён. Внутренние стены, пол и потолок были покрыты пластинами из чистого золота. Храм полностью был разрушен вавилонским царём Навуходоносором, и почти все богатые люди были угнаны в плен. Здесь оставили только работников для ухода за виноградниками и других работ.
Когда персидский царь Кир Великий захватил Вавилон, он освободил евреев, вернул им их золото и серебро и отпустил обратно в Израиль. Только непонятно, за какие заслуги Кир оказал им такие почести,— ведь последнего царя Лидии Креза он держал в плену при себе и всё его богатство присвоил.
Так вот, храм восстановил царь Ирод Великий, вернее, даже не восстановил, а отстроил заново. И стена эта осталась от храма Ирода, когда в семидесятые годы нашей эры римляне по приказу Тита, о котором говорят как о самом милосердном императоре Рима, воскликнувшем, вспомнив, что за день не совершил ни одного благодеяния: «Друзья, я потерял день!» — окончательно его разрушили. И уже почти две тысячи лет евреи всего мира приезжают сюда с молитвами и записками и суют их в расщелины между камнями.
Невольно приходит на ум: «Если бы все, кто приходит к этой стене, оставили бы вместо записок по одному доллару — давно бы восстановили храм и молились бы и плакали себе внутри».
Стена разделена на две части: женщины идут направо, мужчины налево. Не отсюда ли пошло выражение «ходить налево»?
Записок в расщелинах множество — спичку не просунуть. Я забеспокоился, как жена втиснет более десятка записок, что передали друзья и знакомые. Интересно, что они там понаписали?!
Вообще — интересно наблюдать за людьми. Многие, кто семьями, кто поодиночке, сидели за столами и читали молитвенники, некоторые просто общались, иные молча сидели, уставившись в невидимую точку. По разнообразию одежды можно было угадывать, откуда кто приехал. Подойти к самой святыне было не очень просто, пришлось подождать, когда где-то образуется «окно». Пройдя вдоль стены, в правом углу я обнаружил свободное место и приложил руки к стене. Постояв пару минут с закрытыми глазами, не зная, что просить и у кого просить, я, вспомнив слова Экклезиаста, что «всё на свете суета сует», отошёл. И тут моё внимание привлёк одиноко стоящий мужчина. Не знаю, есть ли в Израиле бомжи, но даже если и есть, в любом случае они не такие, как наши... климат другой. А этот бродяга был одет как наши бичи, которые живут у мусорных баков и в подвалах. Близко к нему я не подходил, но почему-то понял, что от него нет такой вони, как от наших бомжей, несмотря на то, что он одет был в длинное драповое пальто, тёплые брюки, зимние кроссовки, и на голове плотная шляпа. Всё это было в такой грязи и пыли, будто он ползком добирался до Иерусалима по пустыне. Но я готов утверждать и верить, что его молитва дошла до адресата в первую очередь, оставив далеко позади слёзные просьбы тех, кто здесь сегодня молился. Он не плакал, как некоторые, стуча лбом об стену, не качался, сложив руки у груди, и не стоял на коленях, упёршись головой в камни. Медленно и нежно перебирая пальцами, он облизывал стену. Нет, нет, не языком — лбом, носом, подбородком и щеками. И на лице у него было такое умиление, такая нежность и удовлетворённость, что я не в силах сравнить это с чем-то человеческим. Уходя, я ещё раз оглянулся на него и подумал: «Дай ему Бог то, чего он желает».
Немного за полдень нас повезли на обед в ресторан. Я был уверен, что в меню свинины нет, так как Библия её категорически запрещает, и очень удивился, что в Израиле свинина водится.
— А как же закон, что нога свиньи не коснётся Святой земли? — спросил я у Душана.
— Она и не касается,— рассмеялся он.— Евреи нашли выход. Они строят свинарники на метровой высоте от земли.
— Хитро! — рассмеялся и я, но решил не сдаваться.— А как тогда глава четырнадцатая, стих восьмой «Второзакония» и глава одиннадцатая, стих восьмой из «Левита», что свинина нечиста?
— Ну, не все святые на Святой земле,— улыбнулся Душан.
Слегка перекусив, мы с женой вышли на улицу. Я оставил её поболтать с женщинами, а сам подошёл покурить к мужчинам, игравшим в домино за длинным столом под навесом.
— О, как у нас в России во дворах! — сказал я Душану, указав на доминошников.
— Ага, увидишь ты нынче, чтобы в России во дворах играли в домино,— одесским говорком отозвался один из игроков.— Там сейчас только пиво и водку пьют в гаражах.
— Значит, старые русские традиции сохранились только в Израиле,— хмыкнул я, вспомнив, что действительно давно не видел, чтобы, как в советские времена, мужики собирались по вечерам «забивать козла».
Несмотря на нашу усталость, обратный путь, благодаря увлекательным рассказам Душана, оказался лёгок и не утомителен. За день Душан действительно стал для нас родным. Когда автобус остановился у Мёртвого моря, где он должен был распрощаться с нами, вся группа кинулась к нему обниматься.
Улучив момент, когда Душан остался один за столиком на улице, я с чашкой кофе подсел к нему. Мы разговорились о его семье, о Сербии, о сербском языке. Двадцать пять лет назад я изучал сербский на филологическом факультете — в памяти остались некоторые слова и выражения... я даже по-сербски напел Душану песенку «О, Марианна»... Он был совершенно растроган, пожал мне руку:
— Приятно, что в далёкой Сибири есть человек, которому так интересна культура Сербии.
И всё же по-настоящему Душан удивил, когда наш автобус только тронулся. Он догнал нас при выезде на трассу. Мы подумали, что он что-то оставил в автобусе, и все как один обрадованно закричали, когда он, войдя в салон, выпалил:
— Друзья, я же обещал вам показать жену Лота...
Остаток пути вся группа наперебой задавала вопросы, болтала с Душаном как с человеком, по которому все успели соскучиться. Автобус остановился на берегу моря, на изгибе дороги, когда Душан закончил притчу о Содоме, Лоте и его жене.
— И вот что получается, если жена не слушается своего мужа,— шутливо воскликнул он и указал рукой на гору справа от нас.
Все прильнули к окнам и заахали. У самой вершины песчаной горы к нам спиной стояла одинокая человеческая фигура, действительно похожая на оглянувшуюся женщину.
— А теперь, друзья мои,— печально оглядев всех, объявил Душан,— я вас... покидаю! И не заставляйте меня оглядываться назад. Иначе я превращусь в соляной столб.
Никто не вымолвил ни слова, все дружно зааплодировали...
На следующий день, когда в полдень мы с женой появились на пляже, нас обступили друзья:
— Ну, как там Израиль? Интересно? Что понравилось?
Мы, будто сговорившись, в один голос ответили:
— Очень понравился гид!
Я усмехнулся и откинулся на лежаке.
— Что ты смеёшься? — удивлённо спросила жена.
— Нет, ничего... Просто вспомнил первые слова Душана: «Вы, возможно, всё забудете, что видели и слышали, но меня вы не забудете наверняка».

 
СУБЛИМАЦИЯ

Несмотря на то, что в родном селе я бываю ежегодно, в свою школу, где учился с первого по десятый класс, более тридцати лет ни разу не заходил. Не получалось как-то. Если я приезжал летом, там никого не было, кроме строителей, которые в основном красили полы и белили стены. А если приезжал осенью, то не видел смысла идти туда: учителям всё равно не до меня. Но на этот раз любимая племянница Имашка попросила, чтобы я зашёл за ней после уроков. Лучше бы я этого не делал.
Во-первых, я был потрясён состоянием школы. Повидавший десятки учебных заведений, оборудованных по последнему слову современности, я увидел классы семидесятых годов прошлого века. Всё те же парты и доски. Всё те же обшарпанные полы и сыплющие извёстку стены.
А во-вторых... Только я взял за ручку первоклашку-племянницу и направился к выходу, мой взгляд привлекла кудрявая, с озорными глазами девчонка лет четырнадцати-пятнадцати. Это была... Она. Я зажмурил глаза и тряхнул головой, чтобы отогнать наваждение. Конечно, этого не могло быть, ведь прошло столько лет, Она уже бабушка. Возможно, эта девочка — просто какая-то Её родственница... да-да, конечно, скорее всего... Всю дорогу до дома племянница, не умолкая, о чём-то болтала, спрашивала, но я... я уже был далеко...
 
Как получилось, что в восьмом классе мы с ней оказались за одной партой, не помню совсем. Не могу вспомнить даже, какая она была с первого класса: как училась, с кем сидела. Но, оказавшись с ней рядом, я стал уделять ей больше внимания, чем другим девчонкам. И был приятно удивлён, узнав её поближе. Тамара была отличницей, но при этом — на редкость весёлым и обаятельным человеком. А я... мне даже нравилось, когда приятели называли меня «двоечником».
Бывало, вызовут к доске — а я встаю и громко заявляю:
— Я сегодня не готов!
— Садись, два! — разводили руками учителя.
— Ничего другого и не ожидал,— шутил я.
 
Если честно, я почти всегда был готов к уроку, но очень не любил «выставляться» перед всем классом. Удивлялся «ботаникам», которые тянули руки, чтобы выйти к доске. Что у них за страсть такая — заучивать домашнее задание и вымаливать одобрение учителя, чтобы назавтра едва вспомнить хоть слово из того, за что получили вожделенную пятёрку?!.. Другое дело, когда начинался так называемый «фронтальный опрос» и можно было отвечать с места. Тут уж я бывал на высоте! Тома тоже никогда не тянула руку, но если её вызывали, раскладывала всё по полочкам на «отлично». Кажется, именно я отучил её проситься к доске. По крайней мере, в начале учебного года, увидев, как она изо всех сил старается попасть на глаза учительнице, я усмехнулся:
— Вызубрила?! Рвёшься отзубрить?
 
Так повелось и дальше: я нарочно ёрничал, дразнил её, она отвечала мне тем же. Но как-то во время осенних каникул я почувствовал, что рвусь скорее в школу, чем прежде похвастаться не мог... Да-да, жду с нетерпением окончания каникул, чтобы снова оказаться с ней за одной партой. Поймав себя на этих мыслях, я, конечно, первым делом постарался отогнать их... «Ерунда,— объяснял я свои переживания,— просто скучаю по одноклассникам». Но это было не так.
Я непрестанно думал о ней. Каждый день хотелось видеть её, быть с ней рядом, слышать её звонкий заразительный смех — так никто не смеялся из наших девчонок.
В последний вечер каникул я сам не заметил, как оказался возле её дома. Ещё час назад я твердил себе, что завтра в школу и я её увижу. До глубокой ночи, трепеща от волнения, ходил я под единственным окном, которое в её доме выходило на улицу, в надежде, что это её окошко и она там появится. Мои надежды оправдались. Тома промелькнула в комнате... Всего несколько секунд, но я едва удержался, чтобы не постучаться. Мною овладело какое-то эйфорическое чувство. Я побрёл домой с лёгким туманом в голове, чтобы завалиться в постель и предаться идиллической истоме...
 
Мы учились с обеда, но ещё за два часа до занятий я уже бродил вокруг школы, прекрасно зная, что она приходит за десять-пятнадцать минут до начала уроков. Устроившись за партой, я буквально замер в ожидании, но когда она вошла и села рядом, я будто погрузился в сон. На душе стало легко и спокойно, словно я не в классе, а где-нибудь на лесной поляне... шум листвы, пение далёких птиц... До самого конца занятий я был — неожиданно для самого себя — задумчив и молчалив, будто боялся, что она догадается о моих чувствах. Я не знал, что делать, как вести себя, как ей сказать, как сделать первый шаг. Ведь столько прочитано книг про всё это! Но почему-то всё казалось не то. В книгах — другое! А тут — воздуха не хватает. Мыслей — океан, а голова пустая.
Тамара тоже молчала, и мы практически ни о чём не поговорили. Только зыркнет своими озорными глазами, улыбнувшись, уткнётся в тетрадь — и всё.
Вечером, когда стали расходиться по домам, она — уже у двери — оглянулась и шепнула:
— А я тебя видела вчера вечером,— и, подмигнув вызывающе, удалилась быстрыми шагами.
Я был сражён! Ну не могла она видеть меня ночью! Вся улица была темна. Не горел ни один фонарь у её дома. И никто меня не видел!
 
После ужина я побрёл к другу: может, у него отвлекусь чуть-чуть, развеюсь. Вчера ещё не мог дождаться, когда с ней встречусь, а сегодня вёл себя как идиот. Может, друг что подскажет, посоветует. Они, некоторые друзья мои, с седьмого класса с девчонками дружат, переписываются.
Но, чёрт подери, друг живёт на другой улице, а я... Я у её дома!
Как хорошо, что сельский электрик так халатно относится к своим обязанностям, и фонари на её улице никогда не горят! Стою у её ограды, в двух шагах от заветного окна. Свет в комнате горит, шторы не задвинуты, и обзор отличный, только её в комнате нет. Наверное, сидит с родными на кухне. Я долго стоял, безотрывно глядя на входную дверь, и наслаждался своими фантазиями... Примерно через час, когда она, наконец, появилась и, взяв книгу со стола, пошла к выходу, я бросил камушек в стекло. Стук был очень слабый, но она остановилась, повернулась к окну, покрутила пальцем у виска, сделала рукой «пока», выключила свет и ушла.
 
Присаживаясь к ней на следующий день, я постучал себе пальцем по лбу и шутливо шепнул:
— Сама ты товось!
Она беззвучно расхохоталась и, отвернувшись, просидела так пол-урока.
— И чего молчишь целый день? — не выдержал я.
— У тебя вчера научилась. Мы же в молчанку играем?!
 
Две недели прошли как в тумане. Я так и не решился сказать ей о своих чувствах. Вместо нежных слов мы кидались друг в друга безобидными колкостями. И вот однажды мне передали записку...
«Прошу тебя,— писала Тома,— не ходи у моего дома по вечерам. Я боюсь, что узнают родные».
Я был ошарашен. Я ей ещё ничего не сказал, а она уже...
По глупости я показал записку друзьям, и они с мальчишечьим азартом начали советовать мне... ответить какой-нибудь грубостью. Да, советовать легко, написать слова просто, но что делать с душой, которая трепещет от одного её взгляда?
Я долго не мог успокоиться и перед сном написал свою первую записку: «Мы с тобой никому, тем более твоим родным, не давали основания подумать что-то непристойное. Да, я помню наши кавказские обычаи: честь девушки превыше всего. Но что мне делать со своим сердцем? Я не в силах ему что-то приказывать и запрещать. И как мы сможем — из-за каких-то предрассудков — отказаться друг от друга?»
Конечно, Тамара, как любая девочка-подросток, которая никогда, кроме как по телевизору, не слышала о высоких сердечных чувствах, не смогла прервать, в сущности, ещё и не начавшиеся отношения, чему я обрадовался безмерно и витал от счастья в облаках. Я был готов ради неё совершить что-то необыкновенное, какое-то чудо, героический поступок. Но всё вокруг шло своим чередом. Обыденно. Как всегда.
 
В классе стали замечать наши отношения, Тамару это пугало и расстраивало. А я, наоборот, готов был кричать на весь класс, на всю школу и на всё село, как я её обожаю и как она прекрасна! Как я мечтаю носить её ежеминутно на руках, целовать её самые прекрасные на свете глаза!
Теперь мы были почти неразлучны. Всегда вместе, как два голубка, нежны друг к другу и ласковы. Наша наигранная сдержанность куда-то улетучилась. Уроки пролетали как одна минута. Мы никого не видели и не слышали, жили в своём волшебном мирке. Даже учёбу забросили оба. Учебники приходилось читать по нескольку раз, потому что ничего, кроме мыслей о Тамаре, в голове не задерживалось. Хорошо хоть, сама она умудрялась как-то сосредоточиться на заданных предметах и выручать меня своими подсказками. И однажды всё-таки вспылила:
— Ну хватит, перестань окружать меня всюду собой. Мне уже стыдно перед девчонками.
Вспылил и я. Заставил себя не ходить вечерами на её улицу, общаться с ней только в школе или случайно встретившись на улице. Это было невыносимо, но я терпел.
 
И вдруг... Первого мая мы всем классом устроили на поляне у реки небольшой пикник. Разговор зашёл о том, кто и что будет делать после восьмилетки. Когда несколько одноклассников сказали, что поедут учиться в город, Тамара заявила:
— А я поеду поступать в педучилище...
Гром среди ясного неба! Как? Каких-то пара месяцев — и её не будет в селе? И я два года буду сидеть за нашей партой один? Или, не дай боже, с другой девчонкой? Не буду нежно гладить под партой её руку? Не будет тайных «поцелуев»... когда незаметно для других, но так, чтобы она увидела и почувствовала, прикоснёшься губами к кончику своего пальца — а потом проведёшь им по её пальчику и настаиваешь просящим взглядом, чтобы она приложила его к своим губам... Не слышать её волшебный голос! Не видеть её глаза! Глаза, в которых я читал всё, что она хотела сказать, без единого слова. Глаза, которые научился понимать!
Я вдруг осознал: надо что-то делать! Если я и дальше буду, как в эти несколько месяцев, сдерживать свои чувства, то могу потерять её навсегда. Я не мог допустить этого. Я знал, что люблю её, хотя никогда ей этого не говорил и не писал. Сам не знаю, почему я ни разу не признавался ей в любви. Может, сказывались наши чеченские обычаи, чеченский язык, где нет слов любви. Вместо: «Я тебя люблю»,— здесь говорят: «Ты мне нужна». Считается, что это больше значит!
В тот же вечер мы встретились и долго объяснялись. Вернее, объяснялся я. Чуть ли не умолял её не уезжать, убеждал, что нельзя этого делать, что я не смогу без неё.
— Да, я тоже тебя сильно люблю. Но мы ещё молоды, нам нужно учиться в первую очередь, а потом думать о любви,— отвечала она и, наконец, всхлипнув, убежала домой.
Уснул я под утро, но всё равно проснулся рано. В голове только одна мысль: как её остановить, удержать возле себя ещё два года? Потом, после десятилетки, поехали бы поступать вместе. Где найти такие слова? Я долго сидел над тетрадью и писал, зачёркивал, рвал и снова начинал, а когда закончил, поразился сам. Это были стихи!

В глазах ночная тьма,
И где-то бродит голова...
И нету в мире слов,
Чтоб описать мою любовь.
Как милы в небе облака!
И на полях цветёт трава!
Всё это я не замечал,
Пока тебя я не узнал.
Сегодня мы ещё юны,
И не по-взрослому нежны,
И слышим музыку любви,
Что сохранить в годах должны.
 
...Тетрадный листок с моими первыми стихами я положил на парту перед ней:
— Прочти!
Она внимательно оглядела листок и начала читать. Я незаметно следил за её лицом... Тамара читала и... постепенно краснела... «Если похвалит стихи,— подумал я,— значит, ничего не поняла».
Некоторое время она не поднимала голову, затем резко повернулась и посмотрела на меня. Вот так, наверное, и сияют глаза — от восхищения. Слава Богу, она — поняла. С тех пор у меня появилась исключительная возможность объясняться с ней стихами, и я каждый день приносил ей новое стихотворение. Через неделю общая тетрадь была исписана полностью. Как-то, прочитав очередной стишок, она призналась мне:
— А я всегда знала, что ты увлекаешься поэзией. Я это чувствовала — по твоим глазам...
Я осторожно, чтобы никто не заметил, взял под партой и нежно сжал её руку. Как мне прекрасно с ней! Как сладко кружится голова, и так хочется, чтобы это было вечно, навсегда. Так хотелось крепко-крепко прижать её к себе и поцеловать. Целовать её глаза, щёки, губы, но... я не мог себе этого позволить...
Однажды я рассказал ей об этом, но она отшутилась:
— Мы ещё маленькие для таких вещей.
— Какие там «ещё маленькие»?! — сердился я.— Пятнадцать лет — нормальный возраст.
 
В середине мая, когда до конца учебного года оставались считанные дни, войдя в класс, я застал свою любимую в каком-то необычном возбуждении. Раскрасневшаяся, она, пожалуй, слишком громко болтала с подружками, слишком звонко смеялась... Я не удосужился узнать, в чём дело, и, не догадываясь ни о чём, быстро написал длинное стихотворение, которое заканчивалось так:

Твои глаза сегодня так горят,
Биение сердца не унять.
И если вдруг оно взорвётся,
Готова ль ты со мной проститься?
Она прочитала, посмотрела на меня странным, до сей поры незнакомым взглядом — сквозь меня, в какую-то даль, затем вернула мне тетрадь и вышла из класса. Сердце у меня действительно кольнуло, но я решил не придавать значения всем этим странностям. Так не хотелось мне выходить из своей лирической эйфории, где любая приятная мелочь сублимировалась до божественности.
Но в тот же день я получил удар... Как говорят в боксе, полный нокдаун! Оказалось, как я узнал, она согласилась на дружбу с другим парнем из девятого класса. Я был раздавлен и потерян. Ночью меня била лихорадка. Только закрою глаза — Тамара передо мною с этим своим странным, сквозящим взглядом. Как будто смотрит на меня, а видит его...
Наступал опять полдень. Полдень, который я целый год каждодневно лелеял и приближал как мог. Полдень — воспетый в моих первых, полудетских, наивных, но таких чистых, искренних стихах!.. Впервые я не желал его наступления. Я мечтал о ночи, где покой и тихие страдания. О ночи, которая покрывает всё, и ничто не отвлекает тебя от сладких мыслей, только гулкое биение сердца... его сигналы, от которых на тёмном стекле окна появляется её лик. Ты хочешь размазать, развеять этот облик, но не в состоянии этого сделать. Мысли уносят в неведомые дали, а сердце возвращает туда, где боль и мучения. И не верьте, что мозг сильнее сердца, что мозг может заставить сердце подчиняться ему. Никогда этому не бывать! Сердце заставляет разум предавать забвению тысячу людей и сосредотачиваться на одном человеке, порою — на всю жизнь...
И сегодня, в этот ненавистный полдень, я должен быть в школе. Не хочется попадаться ей на глаза. Ужасно, противно видеть её, слышать её голос и этот смех, от которого ещё недавно я сходил с ума. Меня раздражало в ней всё, её случайные прикосновения могли довести меня до бешенства. Через пару дней, хладнокровно отсидев с ней за одной партой, я не выдержал и пересел на пустующую «камчатку». Во мне кипела злоба, и, чтобы выплеснуть всю эту желчь, я написал ей, по моим понятиям, оскорбительную записку... С ответом она не заставила ждать. Написала какую-то несуразицу: «Я люблю тебя и буду любить всегда, но этот парень... он тоже мне нравится. Я каждый вечер читаю твои стихи, посвящённые мне, и ночами думаю о тебе. Жду, как в твоём стихотворении, когда наступит полдень. Да, кстати, зачем ты показывал девчонкам стихи, написанные мне? Если хочешь, порви их, так как они ни к чему теперь». Вот так вот! Сердце разбила, как фарфоровую чашку, а теперь и стихи — на мусорку? О женщины, как мир вас терпит до сих пор?!
 
Прошло несколько дней. Я немного успокоился и, как маленький ребёнок, которого обидели и наказали, а через пару минут приласкали, опять возгорелся желанием видеть её. Ненависть куда-то исчезла, злоба утихла, как внезапный ветер, побушевавший несколько минут и умчавшийся в далёкую степь. Правильно гласит народная поговорка: «От любви до ненависти один шаг»,— а у меня — наоборот: от ненависти до любви — одно ласковое слово. И я, как преступник, которого тянет на место преступления, опять оказался у её дома. Изначально настроил себя: издали посмотрю на неё и уйду. Затем начал тешить себя соображениями, что раз любит, значит, не всё потеряно и у меня есть шанс всё вернуть. Она наверняка согласится. Вот и окно не зашторено: точно, ждёт! Подошёл ближе... стоит моя Тамара и рассматривает фотографию нашего класса, снятую недавно. Почти независимо от моей воли рука моя сама собой подняла камушек с земли... негромко звякнуло стекло... Тома отложила альбом, посидела несколько секунд в раздумье и шагнула к двери. Я бросился к калитке и, всеми силами стараясь сдержать волнение, прислонился к столбу. Она вышла, молча встала в двух шагах от меня. Мы смотрели друг на друга. При лунном свете она была ещё прекраснее, я не мог отвести глаза.
— Тома, Тома…— тяжко вздохнул я.— Как я устал...
— До завтра,— прошептала она и, тихо прикрыв калитку, удалилась в дом.
 
На следующий день, тридцать первого мая, мы всем классом отправились в лес за цветами для учителей к завтрашнему первому экзамену. Углубляясь всё дальше в чащу, разделились на маленькие группы. Я шёл впереди.
— Идите сюда. Со мной не пропадёте,— позвал я остальных, уверенный, что товарищи идут следом.
— Не пропадёшь,— услышал я за собой голос Томы.
Оглянувшись, я обнаружил, что мы с Томой действительно здесь одни, остальные пошли другой тропинкой. Я непроизвольно шагнул к ней, но она, улыбаясь, скомандовала:
— Идём-идём...
Я нехотя побрёл по извилистой дорожке среди деревьев и через полсотни шагов вышел к небольшой поляне, усеянной ромашками и фиалками.
— Вот, я же знал, куда идти!..
Тома тоже обрадовалась, начала рвать цветы и складывать их на траву в одну большую охапку. А я опустился на упавший сухостой, обвитый зелёным мхом, и наблюдал за ней. Когда она оказалась в паре шагов от меня, я привлёк её к себе и водрузил ей на голову только что сплетённый пышный венок из ромашек. Она изумлённо посмотрела на меня. А я взял её за локти, приподняв, подсадил на валежник и восторженно уставился на её глаза, сияющие из-под венка за охапкой лесных цветов. Не в силах больше сдерживать нахлынувшие чувства, я медленно потянулся к её губам.
— Нельзя,— строго сказала она и закрыла лицо букетом.
— Любви без поцелуев не бывает,— выпалил я и отвернулся.
— Дурачок ты мой,— ласково прошептала Тома, потеребив мои волосы и погладив по голове.
Я знал, что эти слова — высочайшее проявление её нежности, и поэтому закрыл от удовольствия глаза... земля поплыла у меня под ногами...
Но тут послышались голоса наших товарищей. Тома соскочила с дерева и, послав мне воздушный поцелуй, побежала к ним. Я постоял ещё немного, разглядывая всё вокруг: деревья, цветы, траву и облака,— как будто хотел сохранить в памяти этот миг, и неохотно направился к опушке леса, где уже собрался весь класс.
 
Первый экзамен мы сдали на четвёрки, но Тому это очень огорчило, и мы сильно повздорили.
— Я из-за твоей любви забросила учёбу,— не могла успокоиться она.
— Почему из-за моей любви? Почему не из-за нашей любви? — возмутился я.
— Всё, хватит! Оставь меня в покое! Мне надо учиться! Я люблю тебя, но говорю «нет»! А после постараюсь всё забыть. Всё, всё...
Я понимал, что она более всего боялась всяких кривотолков, боялась, что родители не отпустят её учиться в город. Да и я изрядно измучил её своими ухаживаниями — вместо того чтобы готовиться к экзаменам. Но к тому, чтобы так жёстко и окончательно рвать отношения, я был не готов. С тем старшеклассником у неё тоже не сложилось. Конечно, не без моего участия. Я не собирался затевать с ним разборки, но как-то на уроке физкультуры, когда наши классы играли в футбол, у меня невзначай вышел с ним конфликт, и я на виду у Томы разбил ему нос... С тех пор он больше к ней не подходил. И Тома быстро забыла о нём.
Последней надеждой для меня был выпускной вечер. Я рассчитывал, что на выпускном у нас опять всё наладится. Оказалось, тешил себя зря. Тома только один раз танцевала со мной медленный танец и потом всякий раз находила повод избегать меня.
 
С тех пор прошёл год. Тамара уехала в город и только по воскресеньям и на каникулы приезжала в село. Я видел её очень редко и чувствовал в себе заметное охлаждение; не было тех неистовых желаний, и я больше не добивался встреч с ней.
Не знаю, любил ли я её ещё, но каждый раз, когда я видел её, у меня тревожно сжималось сердце и тело охватывала лёгкая дрожь.
Однажды ко мне зашёл одноклассник, который жил с Томой по соседству, и, показывая письмо, сказал:
— Угадай, от кого?
Я глянул на конверт: адресовано было мне, но без обратного адреса. Сомнений не было: оно от Тамары. Её почерк я узнал бы из тысячи. Но сделал вид, что мне безразлично:
— Откуда мне знать, от кого. Я писем не жду.
— Зато я знаю! От неё! — не называя имени, воскликнул тот.
Я хладнокровно бросил письмо в ящик стола, всем видом стараясь показать приятелю, что его визит для меня важнее, чем послания Томы.
Конечно, я с нетерпением ждал, когда он уйдёт. И только он переступил порог — ринулся к столу. Я взял письмо двумя руками, будто боялся, что оно улетит, долго смотрел на конверт, не решаясь его открыть. Я сам не мог понять, чего я жду от этого послания. Что хочу там прочитать?
Письмецо было небольшое... даже не письмо — короткая записка... Тома просила отдать ей тетрадь со стихами, посвящёнными ей. И больше ни слова?!
Я, со злостью скомкав, швырнул письмо в печку и зарёкся отвечать. Однако через несколько дней, успокоившись, я сухо написал ей, что стихи, по её же просьбе, сжёг ещё год назад... Тетрадь по-прежнему лежала у меня среди книг, но зачем теперь-то ей знать об этом?
«Ты же сама сказала тогда, что „они теперь ни к чему“,— писал я.— Или хочешь похвастаться перед городскими подругами?»
Каюсь, меня так и тянуло нахамить, сделать ей больно.
«Разорвав с тобой, я сделала свою жизнь и странной, и скучной,— написала она через несколько дней.— Недавно была в кинотеатре, смотрела фильм «Почтовый роман» и плакала. Как ты думаешь, почему? Помнишь, как мы сидели за одной партой и как мне тогда было хорошо и весело? Как ты писал, я ждала? Ждала, когда наступит полдень, как у тебя в стихах. Как бы там ни было, но я тебя тогда любила, а сейчас тем более люблю. Как ты думаешь, почему, когда я приезжаю домой, хожу к своей тётке, что живёт недалеко от вашего дома? Потому что хочу увидеть тебя. В надежде, что встречусь случайно с тобой. Хотя при встречах мы практически и не общаемся, но мне всё же становится легче. Думаешь, что забыла тебя и дружу здесь с кем-нибудь? Нет. Я никого не замечаю и не желаю замечать. И если кто-то из парней старается поухаживать за мной, я становлюсь грустной и молча ухожу, так как перед глазами всегда стоишь ты. Правильно говорят мудрые люди: первая любовь остаётся в памяти на всю жизнь. А ты — моя первая и самая светлая любовь».
О чём это она? На волне ностальгии ударилась в воспоминания или решила возобновить конченное, ушедшее безвозвратно? А может, причина этого всплеска чувств — кино о лейтенанте Шмидте, который, пообщавшись с женщиной полчаса в поезде, влюбился в неё и много лет писал ей письма, так что они уже не могли жить без этих писем? Но вот парадокс: лейтенанту Шмидту оставалось совсем немного времени до казни, он встретился в тюрьме со своей возлюбленной, и оказалось, что у них нет ничего общего. Что они любили не друг друга, а только свои письма. Вот и Тома, видимо, жила моими стихами и письмами, и когда их не стало, жизнь перестала быть интересной. Просто — почтовый роман.
С Тамарой я больше не встречался и не переписывался.
 
Ну вот мы с племяшкой и дома... Она побежала к матери, а я налил себе в фужер коньяка и долго сидел на диване во дворе под навесом. Брат, заметив мою задумчивость, поинтересовался, не случилось ли чего. Вместо ответа я спросил у него:
— Ты помнишь мою одноклассницу Тамару? Первую любовь?
— Конечно, помню. Она живёт в городе. Странно,— удивился брат.— Ты никогда о ней не спрашивал, не интересовался ею.
— Да,— задумчиво ответил я после долгого молчания скорее себе, чем брату,— то-то и странно, что никогда.

ОКНО
Телевизор — окно. Окно в мир. Сидишь у себя дома на уютном диване и, уставившись на экран, смотришь, что интересного происходит во всех странах мира, беспрерывно перебирая кнопки пульта. Словно отрываешься от дивана, подходишь к окну и глядишь, что происходит во дворе...

Картина первая:

Ты можешь остановить свой взгляд на свалке у мусорных контейнеров: на разбросанных бездомными собаками мешках, на тлеющих остатках некогда модной мебели, которую разломали и подожгли бомжи, чтобы согреться в прохладную ночь. На вызывающей смешанное чувство отвращения и жалости фигуре нищего, одетого даже летом в рваное зимнее тряпьё. По его виду можно определить, какое время года на дворе: если уши шапки завязаны на макушке, а старая фуфайка расстёгнута — значит, лето, а когда шапка завязана под подбородком и пальто застёгнуто на все пуговицы — зима. Он медленно (то ли с осторожностью, то ли с брезгливостью) ковыряется чёрными пальцами в развязанных или распоротых пакетах и, что-то обнаружив, с такой же медлительностью перекладывает находку в свою замызганную и истрёпанную, подвешенную через плечо сумку-портфель. Тут же свора собак, бегающих вокруг бомжа и контейнеров в надежде что-то перехватить. Найдёт кусок собачонка — и одним движением узкой тонкой пасти отправит в свой впалый живот, пока не увидели и не отобрали те, что посильнее. А вот и вороны, рассевшиеся на нижних ветвях стоящих поблизости тополей, а кто смелее — на стенке бетонной ограды, а то и на углах металлических баков. Возможно, и не те, кто смелее, а те, кто голоднее, так как ни человеку, ни собакам нет никакого дела до этого каркающего чёрного общества. По воронам тоже заметно, что страхом они не обеспокоены. Сидят себе, выжидают. Авось что-то съестное и им перепадёт. Заметят крошки или огрызки, оставшиеся после торопливой трапезы дворняжек, одна негромко каркнет остальным в знак того, что первой намерена подлететь, неторопливо спустится с веточки, боковыми шажками приблизится и, склевав последние крохи, без суеты, так же неторопливо взмахнув крыльями, возвращается на исходную позицию.
Картина почти повседневная и не меняющаяся, как в фильме «День сурка».
Ты можешь этого не замечать. Ни на секунду не задерживать взгляд на этом. Вообще не обращать внимания на такие моменты жизни. Хотя по обыкновению, отойдя от окна, садясь завтракать, собираясь на работу и по дороге до места службы, а затем целый день до самого вечера, вспоминаешь об этом бомже. Об исхудалых, недоразвитых от недоедания собаках, и почему-то одобрительно — о санитарах природы воронах. Осуждая пращуров, что их так назвали — вороны. Ничего никогда ни у кого они не воруют, а наоборот — уничтожают наш мусор, который мы за тысячелетия не научились перерабатывать, не засоряя окружающую среду. Я бы даже сказал, что эта окружающая среда, наверное, и создала ворон, чтобы мы окончательно не утонули, не увязли в собственных отходах.
Удручённый на целый день такими размышлениями, ты в течение рабочего дня можешь что-то упустить, кому-то нагрубить. Если сумел удержаться от грубостей, то коллеги, заметив твою раздражительность, незаметно сторонятся тебя. Опасаются лишний раз улыбнуться, пошутить, просто поболтать во время перекуров или обеденного перерыва. В итоге вечером приходишь домой уставший, не в духе... Подумав, что у тебя что-то болит, жена или тёща не замедлят пожаловаться на своё здоровье. У них тоже сегодня оно пошаливает, вероятно, были «бури» или намечается изменение погоды. Все, без аппетита поужинав, разойдутся по своим комнатам, включат по телевизору «малаховские проблемы» и, ещё более опустошённые, лягут спать. Утром, совершенно разбитый после еле-еле преодолённой бессонницы и нескольких кошмарных снов, встаёшь и идёшь к окну посмотреть на помойку...

Картина вторая:

Ты выглянул в окно. А там! Солнце только начинает подниматься из-за дальних гор. Но его первые лучи уже пробились на зелёные газоны через листву старых пушистых густых тополей. А небольшие лужицы, оставшиеся после мелкого ночного дождя, разбрасывают «зайчики» по стенам панельных многоэтажек. Из открытых окон «тойоты» по всему двору разносится «Одинокий пастух» в исполнении Джеймса Ласта. Музыка словно уговаривает: «Люди, не торопитесь! Мир прекрасен и желанен! Пробуждайтесь нежно и с улыбкой! Вас ждут неповторимый день и изумительные люди!»
Кто ещё не встал с постели, потягиваясь в ленивой истоме, укутываясь в тёплое одеяло и потягивая носом, как будто он им слушает, тянется за музыкой со сладким желанием полететь за ней над бескрайними альпийскими лугами и лесистыми холмами прекрасной Швейцарии. Да, да, почему-то именно Швейцарии!
Наливаешь чашку пахучего кофе и подходишь к окну. С наслаждением маленькими глотками отпиваешь из чашки и чувствуешь, как пробуждается твоё тело. Ещё минуту назад непреодолимые, лень и сонливость уходят в самые кончики пальцев ног. Чуть встряхнёшься — и вот уже их нет. Допивая кофе, наблюдаешь, как голуби в лужицах принимают утренние процедуры и вальяжно ухаживают друг за другом. Немного послушав чириканье ранних птиц и улыбнувшись суматошным воробьям (интересно, кого они бьют или у кого воруют?), идёшь в ванную. С удовольствием приняв контрастный душ, одеваешься и, посвистывая, будто играешь на флейте, спокойно, с лёгкой улыбкой и сияющими глазами идёшь в офис и каждому встречному бодрым кивком головы шлёшь приветствие.
Уютно усаживаясь в кресло, оглядываешь коллег, давая им понять, что ты очень рад видеть их всех как сегодня, так и всегда. Перекинувшись во время перекура или обеда несколькими шутками и весёлыми байками, без устали, в полную силу отработав рабочий день, влетаешь домой. Поцеловав жену в щёчку, мимоходом отпускаешь тёще комплимент, что она сегодня как никогда бодра и свежа. После вкуснейшего ужина садишься с ними посмотреть вздорную комедию или каких-нибудь «весёленьких ребят», а потом ложишься спать, ласково прижав к себе жену.
Утром, отдохнувший, в прекрасном настроении встаёшь и, налив чашечку кофе, идёшь к окну, чтобы увидеть солнце, горы и бескрайнее голубое небо с белыми-белыми, пушистыми-пушистыми облаками...
 
Так вот: телевизор — окно. (А может, жизнь — телевизор?..) И когда ты нажимаешь на пульте кнопку «Вкл», подумай, какую картину хочешь увидеть.



                АВТОРЫ АЛЬМАНАХА «ТаНцУюТ  вСе»
               
      Ерёмин Николай Николаевич родился 26 июля 1943 года в городе Свободном, Амурской области. Окончил Медицинский институт в Красноярске и Литературный им. А.М.Горького в Москве. Член СП СССР с 1981 г. Союза российских писателей с 1991г. и русского ПЕН-центра международного ПЕН-клуба. Кавалер Золотой медали «Василий Шукшин». Автор книг прозы «Мифы про Абаканск», «Компромат», «Харакири», «Наука выживания», «Комната счастья», «Волшебный котелок», «Чучело человека». Выпустил в свет Собрание сочинений в 6 томах Новые поэтические книги: «Идея фикс», «Лунная ночь», «Поэт в законе», «Гусляр», «О тебе и обо мне», «На склоне лет», «Тайны творчества», «Бубен шамана», «От и до», «Кто виноват?», «Владыка слов», «Гора любви», «В сторону вечности», «Папа русский», «Тень бабочки и мотылька», «Поэзия как волшебство», «Смирительная рубашка», «Подковы для Пегаса», «Сибирский сибарит», «Эхо любви, или Старик без моря» «Доктор поэтических наук», «Игра в дуду и в русскую рулетку», «Поэтическое убежище», «Енисей впадает в Волгу», «Смысл жизни», «Храм на любви» «Муза и Поэт», трёхтомник «Небо в алмазах» изданы уже в ХХ1 веке.
Николай Ерёмин является автором-составителем проекта «Миражисты», под грифом которого издал альманахи «Пощёчина общественной безвкусице», «5-й угол 4-го измерения», «ЕБЖ-Если Буду Жив», «Сибирская ссылка», «Кастрюля и звезда, или Амфора нового смысла» «Бомонд», «Рог изобилия», «Прятки Каш-Каш», «Точки над Ё» «Аверс и Реверс», «Крутняк», «Тайм-аут»,«ВнукиРа», «Соло на рояле» (Смотрите в цвете на - лауреат премии «Хинган», «Нефритовый Будда» и «Сибирский Лев» (2019г) Победитель конкурса «День поэзии Литературного института - 2011» в номинации «Классическая Лира». Дипломант конкурса «Песенное слово» им. Н.А.Некрасова. Награждён ПОЧЁТНОЙ ГРАМОТОЙ министерства культуры РФ (Приказ №806-вн от 06.11.2012 подписал В.Р. Мединский). Публиковался в журналах «День и ночь» Марины Саввиных, «Новый Енисейский литератор» Сергея Кузичкина, «Истоки» Сергея Прохорова, «Приокские зори» Алексея Яшина, «Бийский вестник» Виктора Буланичева, «Интеллигент» Сергея Пашкова, «Вертикаль» Валерия Сдобнякова - Нижний Новгород, «Огни Кузбасса» Сергея Донбая, «Доля» Валерия Басырова, «Русский берег» Бориса Черных - Благовещенск, «Вовремя» Владимира Золотухина - Лесосибирск, в альманахе «Дафен» Цу Тяньсуя - город Синьян, на китайском языке, в переводах Хэ Суншаня, во «Флориде» Александра Росина - город Майами, в «Журнале ПОэтов» Константина Кедрова -- Москва, В интернете на порталах «Лексикон» Елены Николаевой - Чикаго, «Подлинник» Виктора Сундеева, «45я параллель» Сергея Сутулова-Катеринича», «Русское литературное эхо» - Иерусалим, «Стихи. Ру, Проза. Ру» Живёт в Красноярске Т:: 8 95О 4О1 ЗО1 7. Электронный адрес nikolaier@mail.ru
Калинин Федор Николаевич родился 2 марта 1997года Живёт в Красноярске. Студент второго курса СФУ по специальности "Лингвистика".
     Степанов  Евгений Викторович (1964) — поэт, прозаик, публицист, издатель. Родился в Москве. Окончил факультет иностранных языков Тамбовского педагогического института и аспирантуру МГУ им. М. В. Ломоносова. Кандидат филологических наук. Печатался в альманахах Н. Еремина, журналах «Интерпоэзия», «Урал», «Наш современник», «Нева», «Звезда», «Дружба народов», «Знамя», «Арион», «Юность», «Волга» и во многих других изданиях. Автор нескольких книг стихов и прозы. Главный редактор журнала «Дети Ра» и портала «Читальный зал». Лауреат премии имени А. Дельвига («Литературная газета») и премии журнала «Нева». Живет в Москве и поселке Быково (Московская область).
       Евгений Анатольевич Попов  родился 5 января 1946 в Красноярске.  Ныне он –  живущий в Москве драматург и писатель,  которого иногда именуют «САМЫМ ВЕСЕЛЫМ АНАРХИСТОМ СОВРЕМЕННОЙ РОССИЙСКОЙ СЛОВЕСНОСТИ». Он  выпустил 20 книг прозы, переведенных на  множество языков. Дружил или был близко знаком с Ю. Домбровским. Ф. Сучковым, Ч. Амирэджиби, В. Шукшиным, М. Соболем, А. Берзер, И. Борисовой, В. Аксеновым, Б. Ахмадулиной, В. Высоцким, Н. Рубцовым, Б. Окуджавой, И. Виноградовым, Ф. Горенштейном, Ю. Трифоновым, А. Поздеевым , Р. Солнцевым, А. Алшутовым, З. Яхниным, Э. Нониным, В. Распутиным , Л. Абдуллиной, В. Нешумовым, Евг. Харитоновым, В. Кормером, Г. Сапгиром, И. Холиным, Г. Семеновым, А. Величанским, Л. Тараном, Н. Евдокимовым, В. Кривулиным, Г. Дробот, А. Вознесенским, Р. Казаковой, С. Липкиным, И. Лиснянской, Ю. Карабчиевским, Д. Приговым, Г. Владимовым, Э. Рязановым, В. Максимовым, Вен. Ерофеевым, В. Сысоевым, В. Астафьевым, А. Арбузовым. Евгений  Попов  -, дважды член Союза писателей СССР, Президент Русского ПЕН-центра, ассоциированый член Шведского ПЕН-центра, секретарь Союза писателей Москвы, заслуженный  деятель культуры РФ, лауреат премий  - «Венец» Союза писателей Москвы (2003), российской независимой премии поощрения высших достижений литературы и искусства «Триумф» за выдающийся вклад в отечественную культуру (2009), национальной литературной премии «Большая книга» (2012),, кавалер медали к 100-летию М.А. Шолохова и венгерского памятного знака «Pro cultura Hungaria»,инвалид III группы, ветеран труда, написавший множество интересных и полезных для ума книг.
        Владимир Иванович Замышляев, профессор Сибирского государственного университета науки и технологий имени академика М.Ф. Решетнёва, Почётный работник высшего профессионального образования РФ, Член Союза Писателей и Заслуженный работник культуры России.
 Лауреат Всероссийского конкурса на лучшую научную книгу, Лауреат Всероссийского конкурса на звание Лучший лектор общества «Знание» (сертификат №1), Лауреат премии губернатора Красноярского края за вклад в развитие культуры. Автор нескольких монографий и многих научных статей, 8 поэтических сборников, 3 книг публицистики. Печатался в журналах «Звезда» (Ленинград), «Сибирские огни», «День и ночь», «Енисей», в электронных порталах «Миражисты» и «Литературный Крым.
                Иса Билалович Айтукаев родился  19 октября  1961 года в  В 1984 году, после окончания Ачинского сельскохозяйственного техникума, поступил на отделение «Журналистика» филологического факультета КГУ. Публиковался в журналах и альманахах на Кавказе, Дальнем Востоке и в Сибири. В 2013 году вышла в свет книга стихов и прозы «Душан» И книга  «РОМЕО И ДЖУЛЬЕТТА» из ТАШ-КЕЧУ».
 Начальник отдела по г. Красноярску, ФГУП " Охрана" Росгвардии.



                СОДЕРЖАИИЕ
               
ТаНцУюТ  вСе  от Яда А до Ада Я
                Андеграунд и Авангард Доосов и Миражистов      
               
                Николай ЕРЁМИН
                Фёдор КАЛИНИН
                Евгений СТЕПАНОВ
                Евгений ПОПОВ
                Владимир ЗАМЫШЛЯЕВ
                Иса АЙТУКАЕВ
               
                КрасноярсК
 «Литера-принт»
                2020
      
   
               
               
ССЫЛКИ НА АЛЬМАНАХИ ДООСОВ И МИРАЖИСТОВ
Читайте в цвете на ЛИТСОВЕТЕ!

45-тка ВАМ new
КАЙФ new
КАЙФ в русском ПЕН центре https://penrus.ru/2020/01/17/literaturnoe-sobytie/
СОЛО на РОЯЛЕ
СОЛО НА РЕИНКАРНАЦИЯ
Форма: КОЛОБОК-ВАМ
Внуки Ра
Любящие Ерёмина, ВАМ
Форма: Очерк ТАЙМ-АУТ

КРУТНЯК
СЕМЕРИНКА -ВАМ
АВЕРС и РЕВЕРС

ТОЧКИ над Ё
ЗЕЛО
РОГ ИЗОБИЛИЯ  БОМОНД

ВНЕ КОНКУРСОВ И КОНКУРЕНЦИЙ


КаТаВаСиЯ

КАСТРЮЛЯ и ЗВЕЗДА, или АМФОРА НОВОГО СМЫСЛА  ЛАУРЕАТЫ ЕРЁМИНСКОЙ ПРЕМИИ


СИБИРСКАЯ

СЧАСТЛИВАЯ


АЛЬМАНАХ ЕБЖ "Если Буду Жив"

5-й УГОЛ 4-го


Пощёчина Общественной Безвкусице 182 Kb Сборник Быль ПОЩЁЧИНА ОБЩЕСТВЕННОЙ БЕЗВКУСИЦЕ ЛИТЕРАТУРНАЯ СЕНСАЦИЯ из Красноярска! Вышла в свет «ПОЩЁЧИНА ОБЩЕСТВЕННОЙ БЕЗВКУСИЦЕ» Сто лет спустя после «Пощёчины общественному вкусу»! Группа «ДООС» и «МИРАЖИСТЫ» под одной обложкой. Какие Имена! Константин КЕДРОВ, Николай ЕРЁМИН, Марина САВВИНЫХ, Евгений МАМОНТОВ,Елена КАЦЮБА, Маргарита АЛЬ, Ольга ГУЛЯЕВА. Читайте в библиотеках Москвы, Санкт-Петербурга, Красноярска! Спрашивайте у авторов!
06.09.15 07:07

               
               
Подписано в печать 15.04 .2020. Формат 60х84 
 1/16 Бумага офсетная. Тираж 100 экз. Заказ 01-011
     Отпечатано в типографии «Литера-принт»,
         Красноярск, ул. Гладкова, 6, оф. 030
                Телефон 8(391) 2 950 340