Про боль

Однажды (лет эдак 8 назад) жизнь столкнула меня с двумя очень интересными и яркими людьми, мужем и женой. Он - педагог, учёный, исследователь, кладезь каких-то невероятных и нужных знаний – постоянно в поиске и погоне за новым и неизведанным. Она – историк, переводчик, автор научных статей, лауреат каких-то там премий, но это раньше (до него), а теперь, большей частью, просто его жена - невероятно нежная, окружающая заботой и запахом выпечки.
Эти двое удивительным образом подходили друг другу - умные, веселые, общительные. И когда кто-то видел их, сразу становилось понятно – они любят и идеально совпали. Но они не были поглощены только собою и своей любовью, они распространяли её на всех вокруг. Есть такие люди – источники света. Эта парочка была, как раз из таких. Они встретились и поженились в том возрасте (почти к 40-ка), когда бури юности уже улеглись, характеры сформировались, карьеры сложились и теперь они могли просто любить. Детей, правда, не было, но они особо и не старались. Их детьми были те, кто с большой охотой приходили в гостеприимный дом, те, с кем они делились теплотой своих сердец и кому дарили свои знания. Любить - это ведь не только про секс, совместно нажитое имущество, собаку и комплект разнополых детишек. Любить – это ещё и про что-то другое.
Они жили в полной гармонии с собой и окружающим миром, пока в один (совершенно обычный) день на их голову (почти в буквальном смысле) не свалилась беда – злокачественное новообразование головного мозга. У него.
К врачу они пошли вместе, вместе выслушали диагноз, вместе вышли из кабинета и там, в коридоре, пока она трясущимися руками пыталась запихать пухлую пачку направлений и выписок в полиэтиленовый пакет, он, впервые в их совместной жизни, не помог ей, не стал её ждать – молча повернулся и пошёл к лифту.
Она рванула за ним, но лифт уже проглотил его и потащил вниз, в подвал, где пару часов назад они сдали свои вещи в гардероб и пошли на приём - он как обычно придерживал её за локоть, а в лифте легко коснулся губами виска. Он часто так делал, незаметно для окружающих, виртуозно, как выстрел – быстрый поцелуй навылет. Она помчалась по лестнице, перемахивая через ступеньки, рискуя запутаться в длинной клетчатой юбке и сломать себе шею. Влетела в гардероб – он уже застёгивал пальто, куртку он ей не подал, смотрел куда-то поверх головы и молчал. Она суетливо начала одеваться – намотала шарф, стала натягивать куртку и никак не могла попасть в рукав. Она начала говорить: «Саша, мы справимся. Всё будет хорошо. Будем лечиться. Пойдем к профессору на консультацию. Поедем в Европу, в Америку, к чёрту на кулички. Деньги есть, всё получится».
Голос дрожал, проклятый рукав никак не хотел отыскаться. Он молчал. Свет померк.
Он сдался, но она была не из таких. Она твёрдо решила – будем бороться!
И началась борьба. Она не давала ему спуску, не давала погрязнуть в унынии и жалости к себе -  шевелила, говорила, пела, кормила, любила и тянула вверх, к свету. Через два месяца он вновь был таким же, как и раньше – искромётный юмор и несокрушимый интеллект. Он вернулся к своим исследованиям, на маленькой уютной кухне снова собиралась толпа страждущих утолить голод знаний - пили чай, утоляли голод, сметали подчистую её знаменитую королевскую ватрушку.
Они сходили к профессору, с трудом прорвались к светилу – на него молились, ему писали хвалебные оды и верили, почти как в бога. Светило был неразговорчив, долго смотрел на снимки, изучал выписки, выдал ворох новых направлений на новые исследования и назначил консилиум. После консилиума выяснилось, что опухоль неоперабельна. В этот раз светило говорил много - рассказал о возможных вариантах лечения, о том, что медицина шагнула и теперь есть новые методы - в Германии и Израиле, и где-то там ещё, но не бесплатно, конечно же и если они готовы…
Они слушали и кивали. Они были готовы - к любому лечению, к любым тратам. Начали выбирать клинику, готовится к отъезду, но ни в Европу, ни в Израиль так и не поехали - дальше все развивалось стремительно, как на перемотке фильма – не прошло и трёх месяцев, как он уже был прикован к постели, почти не мог передвигаться без посторонней помощи.
Она же всё также шевелила, говорила, пела, кормила, любила, приглашала к нему друзей, делала записи под диктовку, пока он ещё мог диктовать, словом, снова тянула к свету. А ещё она его мыла, таскала в ванну, переворачивала, пересаживала в коляску и гуляла с ним по парку, бегала по промокшему октябрьскому Питеру в поисках лекарств, выбивала, просила, доставала, перестилала простыни и много чего ещё.
Он называл её «моя каменная стена». И почти до самого конца был весел, шутил, брал её за руку, целовал кончики пальцев.
Никто и никогда не видел её уставшей, заплаканной, или без макияжа. Всегда бодра, свежа и деятельна. Никому и никогда она не говорила, что ей тяжело. Лишь однажды, когда он уже большую часть времени был без сознания – боли были настолько сильными, что ему начали вводить морфин, она обронила: «вот ему больно, он кричит – я нажимаю кнопку, дам ему дозу и вижу, как он расслабляется, почти улыбается. Ему хорошо. Он спит. А у меня такой кнопки нет, я остаюсь и жду, когда он проснётся…». Сказала без надрыва, без страдания, просто и легко, как всё и всегда делала в своей жизни.
Она была для него каменной стеной до самого конца, но, когда его земной путь был окончен, оказалось, что быть каменной стеной для самой себя она не умеет. Некому было тянуть её к свету, и не для кого было тянуться, потому что этим самым светом был он. Свет померк окончательно.
Приходили друзья, бывшие студенты, коллеги и родственники, помогали с похоронами и поминками – 9 дней, 40, год. Спрашивали, интересовались, поддерживали. Она всегда и со всеми была неизменно приветлива, говорила правильные слова про то, что жизнь продолжается и скоро весна, и она поедет на дачу под Лугу - надо посадить цветы, обработать клубнику, работы будет много… В общем-то обычные вещи говорила, человеческие. И выглядела, как обычно - свежа, улыбчива, вот только печь перестала… И все восхищались: «молодец, Оля! Не унывает. На дачу собирается…»
В начале марта она уехала на дачу, а 1 апреля уже была с Сашей, там, где свет.
О своей боли она не говорила. Никому. Ни разу.

17.04.2020 г.