На Черкизовском рынке до отвала мы ели плов...

На Черкизовском рынке до отвала мы ели плов,
прислонив к забору узлы и сумки, затаренные под завязку.
По-отечески, благословляя, чмокал нас прямо в лоб
век торгашеский, хлеб - на воровской закваске.
И всего-то было делов - мотануть на сутки в Москву;
в эту " курву Москву", как сказал поэт-камень,почти кремень, когда-то.
И всего-то, как в русской рулетке - дуло приставить к виску,
ощутить под ложечкой привкус отчаянья сладковатый.
На разрыв нас пробовал каждый день, всё пытал - на срез.
Жировали? Жилились - вон бегом из стойл, вон - из клеток.
Прокормить корячились на копейку - заподлицо, в обрез
стариков мучных, картофельных наших деток.
Никогда ещё так не тончала всей жизни и веры ткань,
как тогда, будто лезвия бритв армейского кипятильника.
И, куда ни хлынь ты, в каком омуте ты ни кань -
сбреют-счистят, если не до кости - до кутикулы.
Это был наш новый, родной путь в новейшее никуда.
Кто не знал? Всяк надеялся - отвернуть, прянуть прочь от шнека.
Только счёт-то шёл на дни - не на месяцы гиблые и года,-
не хватало на большее человеческого в человеке.
Не набили мошны, сошли на нет будто мартовский грязный снег;
где гуртом молчаливым, где кричащим от боли скопом.
Рассосались, как марафонцы, не окончившие забег,
всплыли брюхом вверх, как рыбы убитые адским током.