забытые вещи

... Дуня разбирала синюю дорожную сумку. рубашки, футболки, какое-то белье. после триумфального возвращения в лоно семьи муж так и не потрудился вернуть свои вещи на круги своя, то бишь в родимый шкаф. видимо, отломбадил эти две недели так, что сил осталось только на слезоглазые извинения и покупку кучерявых белых пионов. ну да ладно, чего уж тут...

...зачем-то обнюхивала воротники его рубашек. предствавляла, как другая женщина целовала ее Васильева в шею - может быть, тянулась на цыпочках, а может, наоборот, сама наклоняла голову. Дуня не ведала, какого супостатка роста.

вещи не пахли. ничем и никем.

....вообще-то никакая она не Дуня. Ирина Владимировна Васильева, в девичестве Дунаева. просто в классе учились сразу три Иры, да и прозвища в те времена как-то сами собой образовывались и приростали, вытесняя из собственного осознания своих носителей аскетичный паспортный шрифт. Дуне нравилось быть Дуней, Дуняшей. даже Дынечкой, как ласково называл иногда Васильев. нравилось это имя. на ранних сроках беременности думала, как бы убедить супружника назвать ребенка, если будет девочка, Авдотьей или Евдокией - муж ведь такой линейный и современный, на всяческие этнофолклорные неординарности идет с трудом, вон, еле согласился бабушкин росписной самовар оставить, не выкидывать, говорил, мол, зачем старье держать, квартира не резиновая, даром что роспись ручная да хохломская, яркая да задорная.

родился сын, и убеждать ни в чем не пришлось.

...они познакомились в студенчестве, во дворце молодежи, где посещали увлекательный и распологательный фотокружок. у Дуни была красная синтепоновая куртка и глубокие глаза, затягивающие подобно воронке. Васильев держался смело и вихляво, не подавая виду, что тонет. ерничал и подтрунивал над всеми, включая саму Дуню, высмеивал ее некотрую рассеянность. припоминал все время как-то потерянный гардеробный номерок, сломавшийся под ней учебнодоисторический стул (тяжела, мать, тяжела!) и дурную привычку грызть ногти. но исправно провожал домой, неся два рюкзака с полароидами - ее и свой.

вместе фотографировали окрестности. футуристические дворы и измученные городскими выбросами речушки, весенние парки и цветущих детей. друг друга - то смеющимися, то принимающими серьезный вид и прямоугольную позу. то в одежде, то без. прятать им было уже нечего, прятаться незачем, прикрываться нечем.

как-то раз собрались всем фотолюбительским клубом поехать в соседнюю область на выходные, посмотреть некое отреставрированное дворянское поместье и деревянный монастырь. поездка любительская, договорились накануне о встрече на вокзале, купили билеты. Васильев положил свой во внутренний карман куртки, Дуня - в миленькую лакированную сумочку. вместе с паспортом, разумеется.

день выдался очень солнечным. казалось, закроешь глаза ладонями - свет неумолимо заискрится сквозь пальцы. после затянувшихся снегодождей и прочих пронизывающих циклонов такая погода являла собой священную благодать. Дуня и Васильев решили погулять подольше, пропитаться теплышком и радостью, а в дорогу собраться с утра, ибо многого брать не требовалось. они то поочередно ходили по бордюрам, поддерживая друг друга за локти, то ели мороженное на лавочках, то пили пиво. пиво с пломбиром, да. забегали в маленькую рощицу, топили обувь в суглинке, тела в любви. вешали вещи на случайные ветки.

вечером шли домой, счастливыми и пьяными, как герои одной известной песни. у подъезда Дуня поцеловала возлюбленного, быстро и остро, по-воробьиному.

...утром она облазила всю прихожую. всю кухню и обе комнаты. сумочки с паспортом и билетом в кваритре не нашлось.

на вокзале Дуня слушала иронические смешки Васильева. тот смотрел на нее с укором и смехом одновременно. а потом махал из окна поезда, всего лишь дважды нарисовав пальцем невидимое сердечко на стекле.

да, ей хотелось, чтобы он остался с ней. да, она знала, что сама виновата, вечно все теряет. то номерки, то документы, то детство, то эмоциональную независимость. настала пора научиться держать все и всех в руках. одушевленные и неодушевленные предметы, мысли и ситуации.

... но ей так хотелось тогда, чтобы он остался. Господи, как же, как же...

...сын был рад отцовскому возвращению. сначала, правда, виду не подал, нахохлился, но на следующий день, за завтраком, все оказалось как раньше - разговоры о компьютерных играх, футболе и самых вкусных маминых тостах. дунин мальчик был весь в нее - сердиться подолгу не умел, не заострял внимания на неприятностях. полное отсуствие злопамятности. иногда ей становилось тревожно за сына, не хотелось, чтобы его доброту использовали в дальнейшей жизни, которая представлялась хитроумным рыбаком, цепляющим на крючок бессилия и беззащитности любого ходящего с душой нараспашку. ладно, авось подрастет, заматереет, себя начнет ценить.

...а сама-то начала?..

...вещи разложены. все как раньше. Дуня, Васильев, рубашки с трусами и носками, дорожная сумка, бабушкин самовар. все и вся на своих местах.

все, кроме деревянного номерка с затертыми цифрами из дворца молодежи и миленькой лакированной сумочки, проглоченной временем и пространством.