Дарвиновский музей

Дарвиновский музей хранит одну из крупнейших в мире коллекций животных необычной окраски — альбиносов и меланистов. Экскурсовод с легкостью объяснила бы мне, почему у двух рыжих спаниелей иногда рождаются чёрные дети. Одного из таких гадких щенят подарили чете Синявских. Абрам Терц придумал сыну Милки кличку — в честь необычного происхождения — Иосиф, в домашнем обиходе — Оська. Как бы я хотела стать его нянькой, проникнуть в дом Синявских, послушать жаркие литературные и политические споры, прикоснуться к запрещенным листочкам самиздата. С черным спаниелем я бы носилась по серым московским улочкам без обилия машин и людей. Он бы понимал мои мысли и стихи, а я — его «записки» другим собакам, оставленные на углах домов и камнях. Оська рвал бы поводок, тянул к особняку Алексея Толстого недалеко от  Никитских ворот, и обязательно — через арку — к церкви Феодора Студита, где на апсиде укрылась Икона Божией матери Смоленской с райскими птицами. Мы бы верили, что эти павлины символизируют бессмертие и величие. Мечтаю — вдруг Синявских вышлют в Калинин. Я бы оттуда рванула с Оськой на электричке домой к отцу. С вокзала втроем шагаем к старицким холмам — продолговатым, опоясывающим город. По дороге встречаем соседа. Этот дед очень берег свой костыль, хотя никогда им не пользовался, вовсю гонял с внуком в футбол. Я часто сражалась с ними в лото (семейная реликвия — парижский дореволюционный ящик с бирюзовыми карточками и изящными бочонками, а еще — миниатюрными коробочками для леденцов с литографиями птиц на крышечках). Однажды выиграла 60 руб¬лей. В тот вечер, разгоряченная от азарта, стащила висевший на заборе костыль. Думала — дед не заметит, но он грозно стучал в окна кухни и требовал вернуть его палку. По пути отец объясняет мне отличие иголок лиственницы от еловых. Наверх забираемся по тропинке — холмы увенчаны ягодными полянками. Отец указывает на наши коричневые окна в долине. По возвращении оказывается, что мама тоже наблюдала за нами — ползаете, как букашки! На солнечных пригорках созрела земляника — мелкая, но душистая. Сладкие, горькие и совсем безвкусные ягоды. Папа собирает в кружку, а я — в рот! Ладони в земляничном соке, вдыхаю аромат. На запястье — шрам от ожога, давным-давно пьяный отец случайно пролил кипяток. На обратной дороге, уже без дела, садимся  у братской могилы. Два юных серебристых воина стоят-летят, взявшись за руки. Отец курит, Оська дышит в лицо, запах из пасти отвратительный. Я смеюсь: и земляника не спасла! Дома мама добавляет в ягоды молоко и сахар, ставит пиалы, привезенные из Киргизии. Заметив Оську, ворчит — опять кого-то подобрала! Нарезая батон, приговаривает — всегда беднякам подавай кусок хлеба или рубль. Очнувшись от фантазий, вспоминаю, что московские юродивые ночевали вместе с уличными собаками.

Фрагмент из повести "Спаниель Сталина"