Вечная живь

Распогодилось, счастьем сияя
Над равнинами, вечная живь
Сроки сущего вновь обретая,
Повисала на кончиках ив
Слабым ветром, низинами прытким,
Обдувающим легким теплом.
И на сердце предчувствием жидким
Жаба вздернула к небу хайлом.
Живь таскалась за всем дуновеньем
В разношерстных облезлых мечтах.
Чтобы жарко корпеть дерзновеньем,
Тут же томно скорбя в холодах,
Что на память приходят тревожно,
И становится легче жара...
Все равно — бродит солнце подкожно,
И вели́ка всей су́ши пора.
И вот жаба, почавкав призобно,
Будто птицей певучей стараясь,
Зыркнув в небо измучено сонно,
Да в лучах взором сытно купаясь,
Приготовилась что-то извергнуть,
Как отрыжкой от мух и козявок.
И уже вечереет, и муть —
Небесами... иль в оча́х от пиявок,
Что зачавкала также без меры.
Ночь ползет с горизонта, влипая
В непролазные временем горы,
В саму высь, что блуждает тенями.
О грядущем рассвете не зная,
Закрывает чернильные шторы.
Что же жаба? Лупилась очами,
Их навыкат во мрак выставляя,
И ни звука из жабьего горла.
Будет ночь, снова день, выжигая
Живь ползучую, коя могла
Только ползать, и птицы елозили
По земле, пыль сбирая на перья.
Будто всех донельзя заморозили.
И вот нет уж живого зверья.
Ни червей и ни птиц, ни дыханья...
Только ветер сухой и могильный.
И нелепая жаба всезнания.
Превращаясь ли в пепел обильный,
Или в нечто подобное тени.
И вот топот бесчувственный времени.
Будто сваями мощными в зной.