Весна 95

Когда так долго ждёшь весну… За-чем?
Да за зимой, и вдруг она приходит,
И снег скукожился, и реки ледоходит,
И лихорадит старых нот и новых тем,
Которых (то есть нот) всего лишь семь,
А то и пять (в ладу или в октаве?)…
Нет, это мудрено и надобно оставить,
Чтобы не поняли, что я тут не совсем,
А, может быть, совсем не разбираюсь,
Но разобраться, видит Бог, стараюсь.
С чего же начал я? Ах да, весна, зачем…

Зачем мы ждём весну? Сдаюсь, не знаю:
Не ради же грозы в начале мая.
Есть версия, я вам её скажу,
Нет, нет, шепну; развесьте ваши ухи:
Весною женщины в душе немножко шлюхи.
А как сказать: «пардон» или «бонжур»,
Чтобы по-русски стало «извините»?
Что я плету и как свяжу все нити;
Пишу я стих или на букву «эм» гужу,
Или гудю? Языковая норма,
Морфема, грамматическая форма
Какая тут? Ответьте, словари!
Все словари на букву «эм» смолчали,
И скрипнуло перо: не отвечали,
И рифма вылезла: не стали говорить.

Что ж, будем о весне. Её приметы
Исчезнут вмиг, едва настанет лето…
Какое лето? Милый, покури,
Подумай, лоб потри минуты три…
Смотри-ка, выскочил невинный каламбурчик:
«Потри, смотри и три» хрустит, что тот огурчик,
Которым всяк закусывать горазд:
Педант, педолог, педагог и педераст.
Нет. Что-то, где-то в этом роде было.
Ну было – было. Было да избыло,
Или, иначе, было да прошло.

Опять забыл? Весна же наступила,
И с неба слилось первое тепло.
Весна, весна! Как много в этом слове
Для сердца христианского слилось…
Опять слилось и снова где-то было,
Но здесь есть варианты – это сила,
Есть поливариантность, вот в чём гвоздь!

Весна, весна! Как много в этом слове
Для сердца мусульманского слилось…
Герой меняется в самой своей основе:
То тёмен лик его, то глаз его раскос,
То чем-то обделён, бывает и обрезан;
За ним встаёт Восток: Багдад или Хорезм,
Кричащий с минарета муэдзин:
«Аллах акбар! Молитесь! Бог один!»…
Но это их насущные проблемы.
Мы снова в стороне от главной темы.

Я помню, помню, надо про весну
(Вот так, наверное, и пишутся поэмы),
Я, отвлекаясь, время не тяну,
Я просто мысли отпустил на волю:
Резвитесь, глупые, а я вас не неволю,
Паситесь и сбивайтесь в табуны;
Я вас не стану строить в эскадроны
И браковать, когда вы чуть больны
И даже бредите пусты, как макароны…
К вопросу о природе мак-арон:
Кто замесил такое слово-диво?
Еврей с ирландцем слились в нём воедино…
Ну вот опять «слились». Довольно воду лить!
Берись за тему, брось про макароны!

...Бросает хоккеист последний свой буллит.
Весна пришла, пришла определённо,
Внезапно наступила. А на что?
Скорей всего на зимнюю какашку.
По-моему, я снова не про то.
Ну отчего ж так сложно, даже тяжко
Напрячь рассудок тонкой тетивой,
Чтоб мысль стрелой летела по прямой?

Необходимо к теме возвращаться.
Весна порой приносит людям счастье.
Но почему порой? Весна сама пора,
Пора цветенья… Боже, как избито!
Тогда уж надо рифмовать: пора – вчера,
Любовь и кровь, убита – всё забыто,
Ну и так далее и, раз пришла весна,
То ясно, что должна будить от сна.

Весна, весна! Как много в этом слове
Для сердца арестантского слилось…
Нет, это слишком мрачно, море крови:
Зэк зол весной, как в пору случки лось,
И думы чёрные ворочает пахан,
И ночью нет покоя «петухам».

Оставим их. Весна так многолика,
И алкоголики оттаяли. Гляди-ка,
Как тянет на пленительный пленэр,
Под кустик, обветшалую подружку
Какой-то хмырь, что выпил пива кружку,
Возможно, в прошлом, сторублёвый инженер.
Подружка – кружка, так хрестоматийно,
Но это пишется спонтанно и стихийно,
Зато есть повод вспомнить о любви.
Пока тот хмырь подружку ставит в позу,
Начнём культурно: слёзы, грёзы, розы…
Век девятнадцатый на помощь призови.

Да нет! Всё надо выписать острее
И современней. Скажем, гонорея,
Ну чем не тема? Ведь весной она
Цветёт, как роза майская. Весна
Всех разбудила. Сифилис проснулся,
Не спит и СПИД. Я даже содрогнулся,
– Куда занёс меня проклятый реализм?
Кошмар! И робкие, боясь дать маху,
Трепещут не от страсти, а со страху,
Шепча: «Да здравствует кондом и онанизм».
И грустно им теперь твоё явленье,
Весна, весна, пора любви… Увы,
Я вынужден опять просить прощенья
За явный плагиат. Но станете ли вы
Плескать в меня помоями попрёков,
Коль вся поэзия полна полунамёков,
Полузаимствований и полуцитат?
АС Пушкин, «сукин сын», на зоркий взгляд,
Чистейшей прелести чистейший плагиат.
Торчат чужие уши из стихов его везде:
Парни, Мицкевич, Буало, Гораций и т. д.
Ну, самобытны пара пустяков:
«Онегин» например, с натяжкой «Годунов»,
А «Памятник» его – находка для фрейдиста,
Которого все помыслы нечисты.
Он обалдеет этот юркий критик,
Смакующий «Jahrbuch fur Psychoanalitik»,
Читая про Александрийский столп,
Всё прочее он брать не станет в толк:
Он в каждом обелиске видит фаллос,
Он узколоб, он вызывает жалость,
Последователь Фрейда (вот злодей)
Порочно судит по себе людей.

Как говорится, чё-то я, в натуре,
Буксую, не по делу выбрал стиль;
Пургу погнал вдруг о литературе.
Весна-то где? Читатель, ты прости,
Что увлекаюсь я и часто отвлекаюсь.
Манера эта, может, и плоха,
Но я предупреждал: пишу не напрягаясь,
Не для «ура» пишу, а «на ха-ха».
Стихами назовёте или текстом
Рифмованным, мне это всё равно,
Но, раз весна, сейчас займёмся сексом,
Конечно чисто умозрительно.

Менялись времена, менялись нравы;
Империи к упадку вёл разврат.
У нас не стало изнурительной державы,
Но секс, по-моему, ни в чём не виноват.
Давно ль мы уверяли целый свет,
Что секса у нас не было и нет?
Как сложно было массам разобраться,
Что значит мазохизм и мастурбация,
Эякуляция, либидо, дефлорация,
И жалки были крохи информации.

Прошла уж не сказать, чтобы эпоха,
От силы-то промчалось десять лет,
И мы поднаторели и неплохо –
Нужды в настенной живописи нет,
И гениталии не изучают дети
По фрескам в коллективном туалете.
Свобода слова не пропала втуне;
Пред нами расступился тёмный лес:
Когда орёт оратор на трибуне,
Мы знаем – это не оральный секс.
Мы фракции от фрикций отделяем,
В презент презерватив не предлагаем;
Благодаря газете «Спид-инфо»,
софу не перепутаем с Сафо,
С той самой, что на Лесбосе стишки
Кропала то с томленья, то с тоски.
Её Алкей назвал «фиалкокудрой»,
И он её (ведь он Алкей) взалкал,
Но этой женщине утонченной и мудрой
Не нужен был страстей его накал.
Антаблемент ложился на колонны,
Сафо – с подругой «благовоннолонной».

С тех пор воды немало убежало,
Пробулькало, промчалось, утекло,
И люди жили, люди размножались
Всем войнам и инфекциям назло.
Вернёмся в наше время, ближе к дому.
Стал ясен лексикон, как дважды два,
И просвещают посвящённые знакомых,
Толкуя иностранные слова.
И нам оргазм не перепутать с организмом,
Как и поллюцию с полицией, отнюдь;
Мы отличим стриптиз от спиритизма
Уверенно, не кое-как-нибудь.
Ответят многие вполне определённо,
Чем разнится вагина от вагона:
Вагоны составляют в поезда;
Вагиной называется всегда
Уже совсем, совсем другая штука,
И отступают ханжество и скука;
Взывают затвердевшие соски.
Мы забываем клеить ярлыки,
И мы не кобели, и мы не суки,
И по науке шарят наши руки,
Глаза и члены, губы, языки;
Волнуются, качаясь ягодицы,
И всё стремится, эх, совокупиться!

Я в этом спорте был не промах тоже,
Теперь, пожалуй, не особенно, но всё же…
Да вот лета к однообразью клонят:
В одной позиции внезапно спину ломит,
В другой некстати затечёт нога;
Одна знакомая невмоготу болтлива,
Другая – просто символ примитива;
К себе лишь критика нисколько не строга.
Есть присказка у лысых и седых,
Что старый конь не портит борозды,
Но возражает молодёжь: « Папаша,
Не портит, но и глубоко не вспашет.»
Ах! Наша женщина в цвету или в соку
Коня любого остановит на скаку.

Читатель этих плотских откровений
Уже не понимает ни хрена,
И, кажется, не может быть двух мнений,
Что здесь есть всё, но только не весна.
Где рек разлив, капель и чувств смятенье,
Весенний первый гром, зелёный шум,
Проталины, грачи, дурман сирени,
Всё то, к чему привык наш бедный ум?
Я слышу в голове зловещий шёпот;
Он перешёл в недоуменный ропот;
Раздался свист и шиканье, и топот;
Никто в ладоши не намерен хлопать,
И начинается разборка, то есть
Базар-вокзал: – Такое, да в печать?
– Поэзия сомнительных достоинств.
– Повсюду нитки белые торчат.
– Не может автор мыслить позитивно:
Одна безнравственность и пошлость, и разврат!
– Его критиковать и то противно.
– Его читать лишь извращенец рад.
– А сколько всяких «ций» и разных «измов»!
– Не продохнуть от этих варваризмов.
– Пусть слово «варваризм» само есть варваризм;
Пускай оно рождает прорву рифм,
Но автор ими злоупотребляет.
– Он вульгаризмы, он жаргон употребляет!
– А две строки последних повторить –
Про рифмы можно и не говорить.
– Свихнулся автор на проблеме пола.
– Ему необходим сексопатолог!

Ликуй, ликуй читатель возмущённый:
Наказан сей писака поделом:
Из нижнего белья его знамёна,
А перегибы – хрусть! – и перелом.
Кто в марте упоён кошачьим пеньем?
Лупить котяру по сусалам, по усам!
Тут и у ангела бы лопнуло терпенье…
Признаюсь: этот критик был я сам.

Сам напишу, и сам покритикую.
Кому теперь поэзия нужна?
Кто прагматизм по жизни практикует,
Тому плевать: пришла, ушла весна.
У «новых русских», ясно и мышонку, –
К наживе страсть, да основной инстинкт.
Набив мошну и облегчив мошонку,
Наш нувориш, как наша совесть, спит.

– Обратно мягкие постельные тона?
Меняй тональность, хватит, надоело!
Куда ни глянь, он всё про это дело, –
Ворчит читатель, ропщет, – где весна?
Среди хулителей эротики найдётся
Брезгливый и брюзжащий старый плут.
Он совершенно искренне плюётся.
С ним всё понятно. Слюни-то текут.
Он ждёт к финалу  покаянных слов
И не дождётся. Двое без штанов
Любого пола, веры или расы,
Я знаю, абсолютно безопасны,
Зато опасен, да ещё и как,
Вооружённый до зубов дурак,
А если тот дурак возглавит войско,
То точно повод есть для беспокойства.

Мне больно бередить такие темы,
Но пусть нестрашные вам снятся сны…
Я говорю о юных тех военных,
Что в этот год не дождались весны,
Что пойманы в прицела перекрестье,
Что в армию попали, как в капкан.
Девчонка – не вдова и не невеста –
Покатит, спившись с горя, по рукам.
Страшней чумы военная зараза;
Горит восток от Пянджа до Кавказа.
Берёт гранатомёт невольник мести;
Присяги раб на танке прёт в кишлак,
И всё страшнее новости и вести,
И в первый день весны – весна ушла.

Весна – красна. Она умылась кровью,
И женщины черны у изголовья,
У изголовья гроба. Что Ты, Боже,
Оставил нас? Поверь, мы люди тоже!
Или уже не люди, только тень?
А на экране рыла, хари, рожи
Харкали друг на друга целый день.

Я нахожу, что на меня находит:
Заходит ум за разум или вроде,
Что легче бред, чем нашу жизнь принять…
Я отвернусь, я буду о природе
Бубу-бубу, бессвязно бормотать.

Булды-булды, индюк бормочет хуже.
Бебе-бебе, баран побрёл в луга.
Кеке-кеке, резвится жаба в луже.
Привет-привет, прошли два чувака.
Весна уходит – мыслить надо уже.
Цвет набрала грободарящая сосна.
Рак в роще засвистал протяжно и натужно:
Он опечален, что вот-вот уйдёт весна.
И уж себе уж места не находит,
И ходит, ходит уж до утренней поры…
Плохая рифма, но… «Весна уходит.
Плачут птицы. Глаза у рыб
Полны слезами.» Так писал Басё,
И, как твердил Конфуций: «Вот и всё».

                Окончено 4 марта 1995 года.