Птица белая Евпраксия Рязанская

За окном закружило, завьюжило.
И в душе непроглядная мгла.
Любый мой, мой желанный, мой суженый,
Как же буду я жить без тебя?
Из Орды принесли вести черные.
Третьи сутки я словно в бреду.
Изрубил хан Батый  князя Федора
Бездыханного бросил зверью.
Перед этим поставил условие:
Лишь тогда пощадит он Рязань,
Если муж мой подарит в наложницы
Молодую княгиню – меня.
Только князь вскинул голову гордую
И сказал, глядя хану в лицо:
«Не торгуем мы, русские, женами.
Мы их любим всю жизнь. А еще
Я открою тебе правду горькую:
Нас нельзя не продать, не купить!
Мы бессильны, когда мы мертвые,
А живых нас нельзя покорить!»
Милый мой, мой хороший, мой ласковый!
Сколько ж мук ты, скажи, испытал,
Когда хан, озверевший от ярости,
Твое тело кинжалами рвал?
Где лежишь ты теперь, неоплаканный?
Не отпетый. Один во степи?
Птицей белой хочу к тебе, ясный мой,
Прилететь и прижаться к груди.
А за окнами вьюга все мается.
В колыбельку смотрю, чуть дыша…
Как сыночек наш маленький Ванечка,
Как он все же похож на тебя!
Он как ты будет сильным и ласковым.
И таким же отважным как ты!
За окном то ли конское ржание,
То ли тяжкие стоны пурги…
Нет! Пожалуйста, смилуйся, Господи!
От Рязани беду отведи!
Там, под стенами, черная конница
Там несметное войско Орды!
Разве  с силой такою нам справиться?
Крики. Стоны. Да топот копыт.
И от страха земля содрогается.
Никого лютый хан не щадит!
Даже вьюга затихла покойницей.
Испугалась бесчисленной тьмы.
Озверевшее дикое воинство
Топит город мой светлый в крови.
А сынок смотрит синими глазками.
Ничего он не может понять.
Никуда нам, Ванюшка, не спрятаться.
Больше некому нас защищать.
Слышишь, рушатся стены дубовые.
И все громче нерусская речь.
Я себя берегла лишь для Федора.
И до смерти сумею сберечь!
И тебя, дорогую кровиночку
Никогда не отдам никому,
Что ж морщись прекрасное личико,
Дай покрепче тебя обниму.
Ты прости свою мамку несчастную.
Нам нельзя оставаться в живых.
Мы не станем добычею ханскою.
Что ж ты, мой соколеночик, сник?
Тянешь ручки ко мне. Плачешь жалобно.
А внизу гулко падает дверь.
Я с тобой. Ты не бойся, мой маленький.
Ничего нам не страшно теперь.
Нам пора. И скорей к колоколенке
Я босая по снегу бегу.
И тебя, мой сыночек, мой родненький,
Я сама на погибель несу.
Ты и сам догадался, мой маленький.
Присмирел. И уткнулся мне в грудь.
Я бегу по ступенечкам каменным
Выше, выше, осталось чуть-чуть!
За спиною дыхание тяжкое.
И злорадный, ликующий смех.
Ты прости, Богородица – матушка,
Не прощаемый Богом грех!
Вот стою я на самом на краешке
С драгоценною ношей в руках
И...в огромное небо рязанское
Я последний свой делаю шаг.
Вот и все. Я лежу полумертвая.
А Ванюшка убитый затих…
Больно мне. Как же больно мне, Господи!
Слишком долог предсмертный мой миг.
«Что с собою ты сделала, глупая? –
Надо мною склоняется хан –
Все сокровища мира подлунного
Я бы бросил к твоим ногам!»
Но в ответ я губами кровавыми
Напоследок смогу прошептать:
«Не умеем мы жить с нежеланными.
Нас нельзя не купить, не продать!
Умираю свободной и гордою.
Лучше смерть, чем себя осрамить.
Мы бессильны, когда мы мертвые,
А живых нас нельзя покорить!»

Вы поплачьте о нас, любимые.
Будьте смелыми. А пока
Улетает птицею белою
В поднебесье моя душа.