Неопровержимое алиби

G;NTER PROD;HL.
      DAS PERFEKTE ALIBE.
ГЮНТЕР ПРОДЁЛЬ.
         НЕОПРОВЕРЖИМОЕ АЛИБИ,
   Мужчина с маленьким с чемоданчиком в руке уже более четверти часа бегает вперёд и назад перед помпезным западноберлинским кинотеатром. «Титаник-Палас» написано большими метровыми светящимися буквами на крыше дома. У входа, развалившись  в руках мускулистого мужчины, лежит девушка. Прожекторы освещают изображение  на картоне и они погружаются  в разноцветный конфетный свет.
   «Здравствуй, грусть» называется кинофильм. Мужчина читает его, вероятно, сотый раз и не знает, что предпринять. Несмотря НАТО, что мартовский вечер был необычно тёплым, он высоко поднял воротник пальто, так как он не хотел быть узнанным. В Кармане он снова зашелестел, щупая, телеграммой.
   «Мать тяжело больна. – точка – тотчас же приезжай. Точка. Отец. Он прилипла у него между пальцами.
   Если за мной кто-нибудь наблюдает, думал он, и при этом его морозило, в таком случае его, очевидно, заметили бы, что это  была уже седьмая телеграмма: Мать  тяжело больна». Может, быть, они уже с утра  стоят на перроне, стучало у него  голове, и страх, как озноб, обхватил его.
   Прямо сейчас из кино стали выпихиваться посетители. Первое вечерние представление кончилось. Он отошёл в сторону на край тротуара чтобы не толкаться.
   Вдруг сзади себя он услышал резкий визг и шум мотора, затем почувствовал в спину мягкий толчок. Когда он обернулся, он увидел элегантную светло-коричневую машину, которая остановилась рядом с ним. Передняя дверь была уже открыта. Голос сказал: «Слав богу, господин Швальбе. Идите сюда, залазьте, мы сейчас хотим сделать маленькую прогулку на машине».
   Когда он сел на место, он узнал мужчину за рулём. Его звали Миша. Больше он о нём ничего не знал. Позади него тут же другой начал беседы.  Этот голос был  для него чужим, ион не отважился повернуться.. Дружественный, ни к чему не обязывая,  не дожидаясь ответа , задавались вопросы. «Хорошая поездка, господин Швальбе? Как дела в Дрездене?  Хорошо, как мы слышали.  Рождественскую премию получили, не правда ли? Вы купили прекрасный  консольную радиолу. Н-да,  однако совсем хорошо живут в зоне ГДР, если имеются такие хорошие друзья на Западе, как вы., не правда ли, господин Швальбе?»
   Этот обращение «господин Швальбе» ударяло его каждый раз, как пощечина. Они ведь знают его настоящую фамилию совершенно точно, почему они  употребляют этот дурацкий псевдоним?  Только, чтобы запутать его, чтобы всё ещё довести до его сознания, что он  их руках!
   «Да, дело идёт к лучшему в ГДР, господин Швальбе», - сказал елейный голос позади него.  «Сейчас также имеются уже радиолы с магнитофонами, и на вашем предприятии, даже , и также разного рода новые новшества в развитии.  Голос в этот момент умолк, затем стал боле резок: «К примеру новые операционные лампы, вмонтированные в телевизионные камеры. Должны ведь стать большой новинкой сезона на экспорт, верно, господин Швальбе?»
   Он тут же вздрогнул. Для этого они захотели выйти сегодня выйти из Оps-Kamer. Вероятно нужны конструкционные планы. Невольно он покачал головой.  К этому никто не имеет доступа. Невозможно достать  планы на заводе.
   Мужчина позади него, кажется, разгадал его мысли.  «Никакого волнения, господин Швальбе, ничего плохого. В планах мы не нуждаемся. Мы их имеем сами. У нас также работают несколько фирм над этим. Только они ещё довольно не так быстро продвигаются, как на  Востоке». Последовала пауза, затем он тихо продолжил: «На той стороне эти вещи, вероятно уже в следующем месяце пойдут в продукцию и пойдут на осеннюю ярмарку. Нам бы хотелось предварительно знать, когда. Вы меня понимаете, Швальбе».
   С минуту царило молчание в машине, только слышалось слабое пение мотора. Снаружи падал свет скользящих мимо световых реклам через стёкла  и танцевал у него пере глазами. Его губы высохли. Он облизал их языком, хотел возразить, но тут мужчина позади него заговорил дальше, и, между тем, достал какие-то документы из кармана. Прибыли новые инструкции для договора. Приказано: любые возражения заранее исключаемы. Затем ему через плечо протянули письмо и маленький пакетик, перевязанный лентой. «Здесь инструкции ещё раз написаны заново. Прочитайте всё спокойно и затем сожгите письмо, прежде чем ехать назад. Это на этот раз было всё, Швальбе, или у вас есть ещё вопросы?»
   «А если что-нибудь при теперешних обстоятельствах помешает? Однако я думаю, если они проведут обследование. Ведь входить может только ограниченный круг людей в вопросе  «
   «Но, Швальбе,», - тотчас перебил он его. «Я же вам всё объяснил. С вами ничего не случится. Такого человека, как вы, мы, не оставим в опасности!  Что же за польза от васв исправительном доме? Так принимайтесь за дело. Хорошо?»
   Машина внезапно остановилась. Он не желал  больше задавать дальше вопросы. При выходе из машины ему вложили ещё несколько банкнот в руки. Прежде чем он мог посчитать банкноты, задние фонари машины уже окунулись в поток движения. И он даже не смог узнать номер.
   Ночная смена вскоре после двадцать одного часа покидала завод. Часом спустя охранник завода Пуккер пошёл делать свой первый контрольный обход. В административном здании  в коридоре конструкторского бюро дверь мужского туалета открытой.
   «Неужто не могут закрыть дверь», - проворчал Пуккер и закрыл дверь в прихожей. В конце коридора он быстро захватил контрольные часы и затем поспешил возвратиться в сторожевую будку. Он ещё хотел послушать по радио спортивные новости.
   Когда Пуккер около двадцати трёх часов совершал во второй раз свой круговой обход, и прямо пересёк двор административного здания, глухой трески и хлопок оконного стекла прервал его сонные мысли. Оконные осколки посылались вниз, и затем он увидел, как на втором этаже из обоих окон  конструкторского бюра №2 ударили  густые чёрные тучи дыма и яркие языки пламени.
   Лейтенант Цемке диктовал  предварительные доводы дознания. «Благодаря немедленным неустрашимым действиям, состоящие в охране предприятия Пуккера, Денглера и Баушке, и своевременному появлению  пожарной команды, смогли уже за полчаса введением средств пожаротушения обуздать огонь и предупредить его распространение его на другие части здания. Тем не менее,  образовался значительный ущерб вещам. Имущество конструкторского бюро №3  и все конструкторские чертежи, не помещенные в несгораемые шкафы, были уничтожены. Как было установлено,  причиной пожара, вероятно, явилось халатное отношение секретарши Гелены Кроне. Она имела обыкновенно привычку постоянно готовить кофе на устаревшем, уже зачастую отремонтированном электрическом  кипятильнике. К тому же она поставила кипятильник на  картонный короб, используя в качестве подставки  фанеру пятимиллиметровой толщины, возле которого стояла её пишущая машинка. После обеда, перед началом пожара, около пятнадцати часов она в последний раз поставила воду, но скоро после этого была вызвана в комнату руководителя отдела на диктовку. После того, как она первоначально утверждала, что перед покиданием бюро, она выключила кипятильник. Но после настоятельного допроса, она сказала, что она в спешке могла забыть выключить кипятильник. Кроме того, технический чертёжник Вернер Герберг сообщил, что кипятильник после испарения воды, прожёг фанеру и упал в картонный короб. Возникнувший, примерно так, огонь затем позже перекинулся на канцелярские шкафы и, в конце концов,  поджёг всё бюро. К дальнейшему выяснению обстоятельств дела, выдвинется ли обвинение из-за халатного поджога Гилену Кроне, пока что  временно арестовали. С подлинным верно. Цемке».
   При последних словах лейтенант схватил лист протокола. « Давайте сюда, Бербель, шеф не прожуёт это», -  сказал он в спешке, и затем вытащил страницы из машинки, едва секретарша напечатала последние буквы.  На выходе он сказал: «Пошлите этот оригинал в прокуратуру, а я, между тем, иду к капитану Вернике подписать протокольный отчёт.
  Когда Цемке вошёл в кабинет руководителя заведующего государственными преступлениями и правонарушениями, он застал капитана за чрезвычайно необычным занятием. Он сидел посредине своего кабинета на полу, перед ним стояло ведро с водой, и вокруг него выставлены в полукруг  три  картонных коробки, накрытые тонкими, на одном из которых стоит усердно кипящий и бурлящий электрический кипятильник.
   «Что же вы тут делаете?» - вырвалось ненароком у Цемке.
   «Варю кофе, вы разве не видите?» проворчал Вернике и невозмутимо продолжал усиленное наблюдение за картонными коробками. Цемке должен был  десять минут быть в кабинете в кабинете, когда кипятильник, шумя громко, свалился в картонный коробок. Тотчас Вернике вскочил, вытащил кабель из распределительной розетке и затем вылил воду жарящее содержимое короба. В следующую четверть часа это зрелище повторилось ещё дважды с другими картонными коробками.
   Цемке лаконично заметил к этому: «Вам следует перевестись на должность брандмайора пожарной команды, товарищ  капитан. Было бы жаль, если ваш талант вынужден погибнуть в борьбе с картонными коробками»
   «Оставьте свои дурацкие шутки, на это сейчас нет времени. Что вы же хотите снова?»
   «Я принёс протокол дознания и хотел бы иметь подпись на задержание Гизелы Кроне. Я надеюсь, что в таком случае мы ещё сегодня приказ на её арест от прокурора».
   Капитан поднялся с пола, убрал кипятильник и картонные коробки в сторону, смотал шнур удлинителя, и потом сказал лейтенанту с крайней неожиданностью: «Вы можете отложить дело. Отправьте женщину домой». «Домой?» - Цемке должен был удостовериться, действительно ли он правильно услышал. «Неужели её следует отпустить? Конечно,  она к этому делу ничего не имеет!»
   «Да, к этому делу она не имеет никакого отношения»
   Цемке поглядел на своего шефа совершенно ошарашенно. «Но пожарная команда ведь безукоризненно установила, что пожар был вызван посредством  кипятильника».
   «Это возможно, но она, несмотря на это, даже если она сто раз согласилась, не могла использовать хладнокровно кипятильник. Кто хочет в такой ситуации быть взятым за жабры полицией и пожарной командой, и ещё с уверенностью сказать, что он делал и что не делал. Слава бог, у нас в таком случае объективные данные, как человеческая память. Благодаря моему, с вашего такого дружеского упоминания, таланту по борьбе  с пожаром картонных коробов, я, наверняка, с абсолютной достоверностью установил, что она выключила кипятильник!» Цемке теперь вообще больше ничего не понимал, бросил беспомощный взгляд на три кипятильника и запасся терпением, так как он для  своей точности в разъяснении состава преступления начинает объяснять знакомому капитану научные выводы соего поставленного эксперемента: «Благодаря моим экспериментам, которые я провёл с одинаковыми кипятильниками и одинаковыми деревянными подложками, как их использовала секретарша, нужно не менее трёх часов и десяти минут, чтобы кипятильник прожёг доску. Вы убедились в этом сами. Теперь подсчитайте-ка: в двадцать три часа был обнаружен пожар. Но часом раньше незначительное зарево пожара не было замечено. Следовательно, должен был возникнуть между двадцатью двумя и двадцатью тремя часами, и затем распространился.  Три часа и десять минут нужно кипятильнику, пока он упадёт в картонный короб. Итак, по Адаму Ризу, он не мог с трёх часов после полудня находится в работе, а должен быть между двадцатью одним и двадцатью двумя часами установлен. К этому времени секретарша давным-давно покинула завод. Короче говоря, поджог был не неумышленным, а умудрённое свинство поджигателя. Зацепку всей этой истории не трудно найти. Планы  В бюро ;;, где  находилась    разработка  новых телевизионных камер, были прерваны. Продуманно, в общем, несложно:  хорошо воспламеняющиеся полки и отличная сухая древисина. Так как планы были полностью уничтожены производство аппаратов, как сообщил мне, между прочим, технический директор,  затянулось по меньшей мере на полгода. Однако дальше: поджигатель, вероятно, должен работать в конструкторском бюро, иначе он не мог быть так хорошо осведомлённым с привычкой варить кофе.  Благодаря этому ему стало возможным заготовить отмычку. Если исходить из обстановки на месте, он, пожалуй, в конце работы спрятался в мужской уборной, там подождал, пока был свежий воздух, и затем установил кипятильник» «один момент, товарищ капитан», - прервал тут доклад Цемке. «Допустим-ка,  что это было именно так, как вы здесь это развили. Тогда мне непонятно одно: почему мужчина причиняет себе хлопоты,
 Остаётся бесконечно на заводе и подвергает себя такой опасности быть в любой момент обнаруженным?» Вернике поднял высоко брови. «Вы допускаете, что я смеюсь, Цемке?» Сторож предприятия, который предполагает на нечто подозрительную мужскую уборную, должен ещё сначала родиться. Кроме того, преступник имел убедительную причину оставаться так долго на заводе. Как-то он смог покинуть незамеченным покинуть предприятие, когда вечерняя смены пошла домой. Это было в двадцать один час. Но по-другому, и это самое главное в этой истории, непосредственный поджог  должен быть совершён в абсолютной темноте. Он, или преступники не полагались  только на то, что картонные коробки подожгли бы полки с документацией. Это была бы халтурная работа. Здесь поработали совсем другими средствами. Подумайте, незадолго до описания посылок с подарками, в ни очутилось несколько безобидных батареек к карманному фонарику. Заряды с легковоспламеняющейся жидкостью с вмонтированным фотоэлементом в качестве пускового механизма.  Для актов саботажа в народном хозяйстве!»
   Вернике тут достал из жакета карманный календарь и перелистал несколько страниц. В понедельник заход солнца был в восемнадцать часов сорок пять минут – темнота.В это время преступник, по всей вероятности, установил кипятильник и разместил заряды с самовоспламеняющейся жидкостью. После удаления защитной оболочки они до известной степени были заряжены и поставлены на боевой взвод. Незадолго до двадцати трёх часов начал гореть картонный короб, свет пламени заставил сработать фотоэлемент, а секунду спустя всё стояло в пламени. Явно находясь под впечатлением, Цемке сказал: «Комбинация, как во времена Шерлока Холмса. Только остаётся открытый пункт: кто преступник?»
   «Над этим поломайте-ка сейчас свою  голову, Цемке! С особой тщательностью присмотритесь ко всем, без исключения, служащим конструкторского бюро ;;! Алиби, образ жизни, западные связи и так далее. И посмотрите также кадровые документы немедленно, это иногда может помочь продвинуться вперёд. Завтра утром я жду вашего сообщения». Когда на другое утром лейтенант с бледным, утомленной от бессонной ночи внешностью, вошёл в кабинет,  Вернике тотчас увидел, что расследование не имело  успеха.
   «Комбинировать легче, чем расследовать», - начал Цемке печально своё сообщение. «Одиннадцать служащих конструкторского бюро В допрошены, три часа  прокопался в кадровой документации. Результат: все чистее ангелов. Вечером в понедельник все до одного были дома, при мамочки,  живут солидно и скромно, как это соответствует своему доходу, и не имеют бабушек на Западе».
   Итак, успех равен нулю!» - перебил его Вернике « Не совсем, скажем, сотая часть процента! Тут имеется технический чертёжник, который мне не нравится, Вернер Гольберг, тридцать четыре года, холостой, не имеющий судимости проживает по улице Садовой, дом 3, у необыкновенно разговорчивой пятидесятилетней женщины по фамилии Ольга Валентин. По исчерпывающим сведениям этой приятной даме родители Гольберга живут в Берлине, и каждое второе воскресенье в месяц навещают его. Говорят, очень болезненная мать. Сам Гольберг  один из самых бережливых людей, которых я знаю. С месячным заработком в четыреста двадцать марок, он в последний год купил радиолу за две тысячи пятьсот марок, фотоаппарат «Kontakt» за девятьсот марок и три костюма индивидуального пошива по шестьсот марок каждый.  При доходе пять тысяч марок в год, плюс триста марок премия за круглые восемь тысяч  немецким эмиссионным банком суметь сделать такие покупки – это показательно, в особенности, если принять во внимание, что он, к тому же, ещё активно оказывает помощь своим  старым родителям в Берлине, как известно, по сообщению госпоже Валлентин. Но, как ни странно, в персональном деле этого образцового господина Гольберга, его родители уже год назад, как умерли.!» Здесь Цемке сделал многозначительную паузу, чтобы в состоянии испытать воздействие своих слов. Однако он разочаровался.
   «Не увлекайтесь, Цемке. История имеет ведь ещё определённую загвоздку.», - перебил его капитан.
   «Конечно, к сожалению. Этот поджог Гольбергом , почти уже доведенным до меня, к сожалению, имеет неуязвимое алиби! В понедельник вечером он с семнадцати часов до девятнадцати смотрел кино «Мама, папа, служанка и я». Он даже ещё имел входной билет и программу фильма». «Но, Цемке, посещение кино теперь ведь, слава богу! является не неуязвимым алиби. Билет в кино покупают в кассе предварительной продажи, оторвать его можно самому, а программы фильмов  продаются в каждом газетном киоске».
   «Спокойно, товарищ капитан», - сказал лейтенант, лукаво смеясь. «Это только лишь цветочки. Господин Голберг, по достоверным источникам,  позже двадцать одного часа сорока минут был дома, пригласил в эту минуту вдову в свою комнату, чтобы она смогла с особым пристрастием послушать по, принадлежащей ему, новой  радиоле праздничный шлягер, передаваемый по понедельникам  немецким радио.  Ибо госпожа Валлентин  увлекалась Фредом Фробергом, Вико  Торриани и песенкой «Белая бузина». Ни одну неделю она не упускает передачу в комнате своего жильца. Она сама, вероятно, не имеет радио. И этой любовью к танцевальной музыке она обязана Гольбергу в неопровержимом алиби. Госпожа Валлентин  была в состоянии не только подпевать передаваемому шлягеру  «Мамбо пингвинов» и  «Танго слонов», но и готова принести на этом клятву, что она слушала развлекательную передачу в присутствии своего жильца. Хотя, более точное время она не может вспомнить, но зато мне сообщили в государственном радиокомитете, что развлекательная радиопередача передаётся, как всегда, в каждый понедельник с девятнадцати часов сорока минут до двадцати одного часа десяти минут. Итак, этим бесспорно установлено, что Гольберг ко времени совершения преступления не был на заводе в мужском туалете, а сидел в дома в своём мягком кресле и слушал «Мамбо пингвинов».  Или, иначе выражаясь: мы на этот раз потерпели неудачу.
   Капитан Вернике не смог скрыть своего разочарования. Он долго обдумывал, затем, наконец, он сказал: «Этот Гоберг или Гольберг – ведь это тот, кто якобы видел кипятильник на картонной коробке в конце рабочего дня. Итак, он единственный свидетель обвинения против Гизелы Кроне. И что, теперь у него ещё это прекрасное алиби?  Цемке, я хотел бы повнимательнее изучить этого господина Гольберга и его хозяйку. Возможно». Он не договорил предложение до конца. Неожиданно он закончил беседу: « Останьтесь, пожалуйста, сегодня вечером на дежурстве, чтобы я мог в любое время вызвать. Лейтенант Цемке не напрасно расхваливал Вернике  приветливость хозяйки, сдающей комнату, Валлентин. Потоком слов, не имеющих себе равных, встретила она Вернике и сообщила многословной речью ещё раз  то, что уже рассказал ему Цемке. Однако, когда капитан попросил её о том, чтобы она показала комнату её жильца и его новую радиолу, она вдруг сжалась  и сказала смущённо: « Господин Гольберг всегда замыкает свою комнату. Я думаю, что он тоже не хотел бы, чтобы вовремя его отсутствия кто-нибудь входил в его комнату. Может быть, вы лучше придёте, когда господин Гольберг будет здесь. У него в пять часов оканчивается рабочий день».
   Вернике тут же достал своё портмоне, берёт своё удостоверение и показывает его старой женщине. «Я охотно хотел бы из-за определённых обстоятельств избежать избежать этого. Но здесь ордер на обыск дома, и теперь нам надо сообща осмотреть комнату».
   Сбитая с толку женщина, уставилась на ордер и беспомощно, заикаясь, пролепетала: «Да, но как же это? У меня ведь совсем не ключа».
   «О, это мы и без ключа сделаем!», сказал Вернике добродушно, и при этом вытащил из кармана связку ключей. в которой для такого случая находилась специальная отмычка, за которую ему бы позавидовал любой взломщик. Когда он затем открывает замок, госпожа Валлентин смотрит на него ошарашено.
   Вернике любезно берёт её под руку и ведёт её к креслу, которое стоит возле камина. «Так, госпожа  Валлентин, а теперь хорошенько понаблюдайте, что я здесь буду делать делать. Чтобы я ничего  здесь не стащил и ничего не присвоил, чего здесь, в квартире, не было».
   Женщина растерянно наблюдала за ним, как он открывал ящики и шкафы и обстоятельно обсматривает их, и, наконец, когда он ничего нигде чего-либо не нашёл ,что могло бы вызвать для него интерес, поворачивается к внушительной  радиоле, которая занимает всю ширину комнаты. Знающе, он открывает так же здесь ящики по одному, и, наконец, добирается до встроенному магнитофону и полочки, которая содержит почти половину магнитных бобин.
   « вы знали,  что господин Гольберг записывал всё на плёнку, и он её уже не раз вам проигрывал?» - спросил он мимоходом, и в то же время он стал на колени перед аппаратом, и рылся в музыкальном списке.
   Госпожа Валлентин, интересуясь, поднялась со своего кресла. «Что именно он записывал, дорогой господин?»  - сказала она недоверчиво. Радио он мне включал, так как мой аппарат уже с полгода как поломался, и я с моей пенсией».
   Да, нет же, госпожа Валлентин. Я имею в виду, проигрывал ли он вам что-нибудь на магнитофоне».
   «На магнитофоне?»  наморщила лоб, кажется, в своей жизни впервые она слышит это слово. «Нет, только радио он всегда включал», - подтвердила она затем ещё раз.
   Вернике должен был с этим примириться., и тут же принялся проигрывать по одной порознь магнитных плёнок. Некоторое время госпожа Валлентин терпеливо слушала это, но, в конце концов, она становилась неспокойной, и, когда он взял новую кассету, спросила: «Пожалуйста, дорогой господин, собственно,  который час уже. Я же должна готовить обед. Если господин Гольберг придёт из учреждения». Она вдруг, не имея слов больше, поднимается со своего кресла и уходит, не задерживаясь, в кухню.
   Спустя полчаса, за ней следует Вернике, ненадолго останавливается у двери кухни и говорит: 2Госпожа Валлентин, я  только быстренько сбегаю к телефону, чтобы позвонить коллегам. Если, между тем, господин Гольберг  придёт, то, пожалуйста, не говорите ему о моём посещении. Я снова всё там привёл в порядок и замкнул. Я хотел бы с ним поговорить об этом».
   «Да, конечно», - ответила она равнодушно и немного рассерженно, так как ей присутствие полиции и дотошность капитана постепенно начало надоедать.
   После того, как Вернике поговорил по телефону с лейтенантом Цемке, он не пошёл обратно в комнату, а стал ждать перед дверью дома Гольберга.  Увидев полицейского, Гольберг без единого признака неожиданности или совершенно без страха посмотрел в лицо Вернике, когда к нему обратился капитан, и без оговорок сказал: «Уголовная полиция. Господин Гольберг, у меня есть ордер на обыск дома». И он тотчас сделал приглашающие движение к двери дома, а затем даже доброжелательно сострил: «Вы знаете, вы сейчас делаетесь тихо смешным. Сначала допрос пожарной командой. А вчера были  уже у моей хозяйки, и её допросили, а теперь вы приходите с торжественным обыском. Я думаю, что уже всё выяснилось».
   «Впрочем, лишь только формальности, господин Гольберг – больше ничего», - сказал Вернике точно также равнодушно и любезно беседуя,  и поднимаясь с ним наверх по лестнице.
   Вверху, в его комнате, Гольберг начал рассказывать, что вчера ведь кто-то с полиции наводил справки у его хозяйки, и затем, посмеиваясь, добавил: «Вероятно, опять страх перед саботажниками и диверсантами, а, господин советник уголовной полиции? А иначе зачем бы вы тратили попусту  своё время у меня. Ну, слава богу! в понедельник довольно уютно я чувствовал, находясь у себя дома, и слушал со своей хозяйкой праздничный шлягер. Вовсе даже не «Rias», а совершенно отличную немецкую передачу. Счастье иначе.. «. Вдруг он насторожился, посмотрел на радиолу и обнаружил, что освещение шкалы включено, и кто-то во время его отсутствия должно быть пользовался его аппаратом.
   Вернике сразу понял ситуацию, подошёл к шкафу и мигом открыл ящик в его отделении, в котором  встроен магнитофон.  То самый момент и Гольберг  оказался с ним рядом с ним. Со всей силой он пытался отжать Вернике в сторону, и при этом говорил сдавленным напряжённо властным голосом: «Оставьте пользоваться аппаратом только мне, я не люблю, если чужие подходят к нему.
   «Я могу понять», - проскрипел Вернике сипло и энергичным толчком оттолкнул Гольберга от радиолы так, что он от силы удара пошёл, спотыкаясь. Этим он созда себе необходимую свободу действий, чтобы суметь вытащить свой пистолет. В то время, как он правой рукой направляет пистолет на Гольберга, а левой рукой находит кнопку магнитофона и нажимает её. Моментально мужской голос объявляет по динамику: «Здесь немецкое радио. Дорогие друзья шлягера. А теперь  для вас наш праздничный шлягер!» Затем начинается трезвон тромбонов, труб и саксофонов. Гольберг возвратился на середину комнаты, стал позади круглого  столика, оперившись руками на стеклянный поднос. Всё лицо его стало белым, как мел и, подёргивая веками, уставился на радиолу. Но затем он собрался и сказал с наигранным возмущением: «Не хотите ли вы представить мне объяснение за ваше незаконное поведение? Что вы, вообще,  искали в моей радиоле?»
   Не спуская с него глаз, Вернике сказал иронически: «Хотелось бы только немного послушать ваш праздничный шлягер, который вы в последний понедельник записали и в прошедший понедельник проигрывали вашей, ничего не подозревающей, хозяйки, в то время, как вы в половине десятого после поджога выходили из завода, господин Гольберг, а не из кино, как вы хотели нас убедить. Красивое алиби вы себе заготовили. Это ваша заслуга, или это вам вдолбил ваш резидент в Западном Берлине, когда у вас при вашей бедности давным-давно умерли родители.
   Как загипнотизированный уставился Гольберг на маленькую чёрную дыру ствола пистолета, который постоянно был направлен на него. Его губы сожмались в тонкую полоску. Неожиданно он начал шататься, и было похоже на то, как будто он в следующую секунду повалится в обморок. Вернике уже хотел поспешить ему на помощь, но тут Гольберг схватил столик у кушетки обеими руками, поднял его вверх над головой и затем бросил его со всей силой  навстречу Вернике.  От летящего стола капитан смог увернуться, и ловким поворотом тела, но толстое стеклянное блюдо, которое отрывается и падает ему на руку, в которой он держит пистолет. Он не мог ни прицелиться, ни стрелять. Только мгновение, но так долгое, что Гольберг смог достичь в два-три шага двери коридора. Ему не нужно было её открывать. Как по команде, она открылась сама. На пороге стоял лейтенант Цемке и двое в униформе народной полиции. В руке Цемке держит свой поднятый пистолет. «Тише едешь, дальше будешь, Гольберг. Вы хотели нарваться на пулю в лоб; если вы сейчас не вернётесь сейчас назад и не поднимите руки. Кроме того у нас перед дверью есть автомобиль. Вам совершенно не нужно бегать.»
Перевод с немецкого Вальдемаруса