мга

***
придут и постучат
и вот и всё
но прежде нужно всякому случиться
восторгу с перекошенным лицом
дыханию горячему в ключице
включи ночник
пусть тускло
не к лицу
пусть холодно
и форточка зевает
пусть прирастает к бледному сосцу
фонарной лампы ночь предгрозовая

пусть всё летит с моста
в тартарары
и поделом
всему свои пределы
но прежде проронить проговорить
прочувствовать распробовать проделать
познать тепло и запах ощутить
такое отчего необъяснимо
неимоверно нервно недвижимо
невыносимо
мертвенно почти

ещё не стук
всё кажется
щелчки
электросчётчик
старый холодильник

они придут
шаги шаги шаги

но выдох жаркий у шальной щеки
но свет фонарный на извивах пыльных
озябшей шторы будто поцелуи

ещё всё не бывает
всё минует
***
из нас из всех останется сосна
пустой трамвай с картонкой
/в парк/ во лбу
скамейка на отвесном берегу
и скрип весла

но это после
надцатой весной
а этот март – всего лишь отговорки
скрапбукинги буккроссинги пэчворки
и всё другое в праздности резной

всё не по правде
каждому – по лжи
и так несправедливо всё что воздух
предвосхити раздольных нас развёрстых
предположи

из нас не сделают гречишную муку
мы слишком долго
друг для друга
не сбывались
ещё искрится небо над трамваем
и смолы в соснах жилисто текут

так пусть же так
вот берег вот обрыв
в рыбацкой лодке
сигаретный крап
ещё мы здесь
и рябь воды остра
мы не пробудем
не проговорив
***
давай поговорим на/чистоту
на синюю зеркальную на ту
которая остра и невозможна
в цветении разбуженной реки
на жжение несомкнутой руки

на снег и солнце ставшие одним
на беглые вокзальные огни
поговорим на/память и на/случай
на/долгиегода на/посошок
пока ещё смешно и хорошо
в апрельской этой голости трескучей

на/чистоту – вот всяческая я
к весне не уберегшая края
растаявшая кромкой ледостава
вот ты и твой неласковый приют
два города два голода двух юрт
квартирных неприкаянных неправых
неправедных порушенных чумой
давай же на/прямую боже мой
на/голос на/прощание на/веки
мы реки буераки человеки
и нам так много надобно успеть

в руке такая маленькая смерть
растаявшей зимы и крик рожденья
тепла и света света и тепла
сквозная синь зеркального стекла
на/взрыд
на/отмашь
на/опереженье
***
я имею сказать ничего не умея сказать
поступательно  по касательной через сад
проведи меня в тишину где недвижен люпин
и под грушевый перебор переспелых лютен
поцелуй меня как сто тысяч смертей назад

как стоим мы так будет память о нас стоять
именами вопьётся в землю по рукоять
только после  всего счастливого много после
малокровной ракиты сроненной тонкокостной
как я знаю что знаю то что нельзя не знать

ты не станешь мне говорить говорить не смей
в роднике извивается пенистый белый змей
и уже наступило то до чего так страшно
налита до краёв гречишная хлебопашня
стрелы ласточек и булавки стрекоз над ней

вот и всё что в воскресном мире зовётся звук
вот и тише в норе барсучьей древесный стук
оплетает насквозь ракитовые фаланги
воплотившийся выдох сахарных жжёных груш

я скажу тебе первой первый навеки свят
этот люпин безбрежный этот столикий сад
нестерпимые блики  – в каждом уснувший ангел
поцелуй меня неминуемо не нарушь
то о чём так алеет свет у речного края
так бывает что смерти в общем и не бывает
***
что мы здесь делаем
здесь пусто и темно
перегоревшей лампы
дух витает въедлив
и сквернословен
нестерпимо медлит
с рассветным
электричеством
окно

кто мы такие
стружка и щепа
ещё нам воздух
свеж и непреложен
но так недолог
вот уже помножен
на всё мирское
щебень мышьяка

раскрошенная
на ржаной ломоть
земля ложится
голо под конвои
о чём молчим
осколочные двое
расчерченные
на дух и на плоть

о том что лёд
и ветры у реки
о безутешном беге
семафора
всё важное
так сцеженно
и скоро
не отреки

здесь пусто
и по топкой темноте
как скулами
натянутые стоном
крадутся половицы

заоконно –
ионный иней
в синем забытье

и мы не те
кто мы

мы те
кто те
***
точными попаданиями
будешь ли братец сыт?
март за бутыль продали и
вывели под уздцы
вот он хворобый ёжится
в тонких коленках зуд
слюбится уж стреножится
сможется как-нибудь

рифмой единой флексии
будешь ли живздоров?
тужьтесь широкоплечие
туши людских голов
сальные ешьте галстуки
стукайте башмачком
вы-то уж не погаснете
сложенные ничком

всё рассосётся в святости
бактерицидных ламп

в рупорах – ода к радости
реквием – по углам
***
и чем я проще говорю тем тоньше лёд
кружит над безвестью таёжной вертолёт
стальная лопасть отливает то свинцом
то не сегодняшним но всё-таки концом

то не медведь-шатун упёрся в бурелом
то скрип уключины натруженной веслом
чем нестерпимее речная синева
тем полноводней невредимей я права

не отведи меня от кромки – то мой кров
с молочной замятью помешанная кровь
с печными золами растёртая мука
на-вер-ня-ка

и будет всякое – обожествленье круп
и солнце выпишет во льдах коронный круг
и мы случимся в этих числах и широтах
скоропостижных чернокнижных большеротых

и чем я проще говорю тем горячей
и бубны тянутся всё туже и звончей
и просит
два-ноль-ноль-три
экстренной посадки
и мир не ласковей медвежьей головы
но в этом истовом сиянье синевы
я расскажу тебе как вечно мы правы
неописуемо
безвестно
без остатка
***
и я конечно сбивчиво усну
увижу мамин профиль в перелесье
и папину червлёную блесну
и грифель в партитуре перголези
очерченные знаки при ключе
скрипичном и у слова morietur
лоснящимся пергаментным ничем
заполненный подстрочный сантиметр

и ты конечно строго промолчишь
несказанное точно – страх и ворох
переберёшь по косточкам ключи
от голода и города в котором
ещё случишься красным кирпичом
и кровным братом каменно брусчато
и больше не уснёшь и как волчата
свернутся сны колечком за плечом

и мы конечно вовсе и не мы
и лунный свет над нами мним и холост
таёжной не унявшейся зимы
не ведает первопрестольный голос –
утопленник медийного котла
разгорячённый сердцем красногрудый
так сумраком утёс синеет круто
и так ракита в ельнике гола

и сомкнутость обветрившихся губ
близка излому скважины замочной
и неуёмно непреложно очень
горит луна – несбывшийся подстрочник
и смерти нет на дальнем берегу