Две тысячи двадцатый

Двадцатый год, две тысячи, конечно,
Вновь март, весна… как будто с полотна,
Настал ее день, час, она ведь вечна,
Дыхание художника она.    

Ее мы ждали и она, бесспорно,
Шагала семимильными, не в шаг,
И было так вчера, была проворна,
Ну, а потом, в апрель пошло не в такт.

Людской болезнью вскрылася планета, 
Всех гнойных ран не вскрыть ее пока,
Встревожены, вопросы, нет ответа,
Но есть же мы, и жизнь всем дорога. 

День, в ночь, опять собой сменяет ритмы,
И в утро вновь придет луча рассвет,
А где же свет? Пока его не видно,
Не в смысле дня, конца болезни нет.

Табу, перчатки, маски, брешь в прорыве,
Чего же ожидать? Вновь новый бой…
Планета вся в едином вздохе, взрыве,
Болезнь, та, зло,  не вырваться, конвой.

И снова мир сигналами заглушен,
То там, то здесь ликует вновь болезнь,
Внезапно ею кто-то вмиг задушен,
Был человек и… вдруг его, уж, нет.

Коронавирус – злобное рычанье,
COVID и девятнадцать, как печать,
Войдет чертой, «до» - «после», как в преданьях,
Зубами скрежет, нас давай стращать. 

И бьется мир за жизнь в неравной драке,
Вся медицина поднята на взмах,
Как рвущаяся ткань льняной рубахи, 
Не отступать… нет места нам для плах.

Опять прорыв… спасен и снова дышит,
Мятежная душа жива, не спит,
Ведь видит Бог... он нас всегда всех слышит,
Болезнь, та, зла, но вера в нас сидит.