Клеймо на душе и на сердце печать

Была дискотека, был вечер игривый,
Шампанского брызги и пышность сластей.
С Серегою – другом, играючи пивом
Мы дружно молчали поблизости с ней.

Она же сидела с подругой напротив.
О чем-то шептали чуть слышно уста.
Наверно о страсти экранных эротик,
А может о вещих лирических снах.

Она выделялась из массы девчонок
И я через пальцы смотрел на нее.
И думал,– какой же прелестный котенок,
Как вьющийся локон целует плечо.

И тут подошел полупьяный детина,
Ее пригласил танцевать на танго.
Он был военпредом и папиным сыном.
Крутой мужичок, не сказать ничего.
. . .
Затихла музыка и по-джентельменски
Вояка к подруге ее проводил.
Надувши грудину, как граф Оболенский,
Откинулся в кресле, потом закурил.
. . .
И в это мгновенье она посмотрела
В глаза мои взглядом таким дорогим
И будто сказала, – я с ним не хотела,
С тобою хотела, с тобою одним.
. . .
Я это почуял, мой пульс участился
И залпом хрустальный стакан осушил.
Я весь содрогался, в душе суетился
И понял, что я никогда не любил.
. . .
Но странно, ведь, правда, пойди познакомься,
Пойди потанцуй и спроси адресок,
Стихи расскажи и немножко откройся,
Пойди погуляй с ней всего лишь часок.

Но я почему-то с угрюмою маской
Поднялся и вышел фортуне назло.
Я был офицером старинной закваски,
Но что-то во мне безвозвратно ушло.
. . .
Моя колыбель институтов военных
Меня научила ценить красоту.
Мечтал я всю жизнь с подругою верной
Объехать весь мир и поднять целину.
Но жгучей зимой в лейтенантских погонах
Я пал на больничную белу постель.
Врачи заглушили мне страхи и стоны,
А с ними ушла и заветная цель.

Психический кризис, безумием полон
Меня истерзал как больного щенка.
Ты все потеряешь, пророчил мне Воланд –
Расколота напрочь твоя голова.

Но молодость, сила, закалка и вера
Решили погоны мои воскресить.
Я снова в строю, снова лучший и первый,
Господь разрешил мне России служить.
. . .
Но боль, как известно, коварная, злая
Подкралась незримо, и вновь ожила.
И в эту же пору цветущего мая
Меня в дискотеку судьба привела.
. . .
На службе меня берегли, и хранили,
Но сердце тревога сжигала дотла.
Эмоции, чувства безжалостно стыли
Под гнетом бездушного зверя – врага.

Однажды я встретил парнишку в наряде,
Зашел разговор о житейских делах.
И он мне сказал – не грусти, бога ради.
С девчонкой тебя познакомлю на днях.

Я принял ту весть неохотно и хладно,
Зачем мне она, я предчувствовал крах.
Но все же согласие дал безотрадно,
Мечтая о сладких девичьих устах.

И Солнечным утром, мой друг Александр
Меня и Серегу в охапку схватил.
С собою взял пиво, костюм ихтиандра
И женское общество нам посулил.
. . .
Во мне что-то екнуло, и заиграло
И теплая нега по телу прошла.
Мы вышли из дома, весна бушевала.
И, вдруг, я опешил – стояла она.
. . .
Знакомьтесь, сказал Александр,
Ирина, вот это мой тезка, а это Сергей.
Поедем сейчас на мытищинский рынок,
А после на речку, как станет теплей.
. . .
В автобусе было на редкость безлюдно
И встрече нежданной я очень был рад.
Припавши к Иришке душой семиструнной
Не мог от нее оторвать я свой взгляд.
. . .
Ну, вот и речушка, достигли мы цели.
Иринушка сбросила платье свое.
В купальнике розовом нежно белели
Все прелести пышные тела ее.

Ребята разделись, к реке, направляясь
А я неподвижно стоял и смотрел.
Иришка сказала, пойдем, улыбаясь,
А я одиночества, вдруг, захотел.
Сказал, – вы идите, а сам на поляне
Средь белых березок упал на траву.
Я был уже сильно недугом изранен,
Но счастлив я был, и не знал почему.
. . .
Не помню уж, сколько лежал я и думал
Об этой девчонке и боли своей.
Потом я поднялся, отбросивши думы,
Нарвал земляники под сводом ветвей.
И спрятал в ладошку пурпурный подарок.
И, радуясь, милой Иришке понес.
Она восхитилась – изысканно сладок
Был вкус этих ягод и запах берез.
. . .
Веселою свахою был Александр,
Готовил шашлык, поливая вином,
Рубил он дрова топорищем громадным
И выглядел сильным, как лев мужиком.

А я улетел в небеса от избытка
Эмоций любовных, забыл про беду,
Забыл, что ждала меня страшная пытка,
Забыл, что на плаху я скоро пойду.

Иришка достала из сумочки тени,
Изящную кисточку, пудру взяла,
Губную помаду и в пару мгновений
Как алая розочка вся расцвела.

Играл Розенбаум сквозь рупоры мага
И пел он красиво осенний Бостон.
Иришка, расслабившись, музе внимала,
А я ощутил, что безумно влюблен.
. . .
Мы с ней говорили, друг друга, пытая
О нравах своих и, о бывших делах.
Весенний денек потихонечку таял
И солнышко пряталось в дальних лесах.

Успел я услышать не много не мало,
Ирина курила и кофе пила,
Изящным движением пепел сбивала,
А грудь молодая дышала, звала.
. . .
В тот вечер расстались мы, я подарил ей
Большой и пахучий красавец – пион.
В ту ночь мои мысли безбожно кутили,
Тогда же иссяк мой прерывистый сон.
. . .
Иришка пришла к своей матери поздно,
Ей суть рассказала до всех мелочей.
И та взволновалась – ты, будь, осторожна
И коль опьянела, давай-ка трезвей.
. . .
А после Иришка себе говорила –
Какой-то он странный какой-то шальной,
Но очень красивый, она полюбила
И глаз не сомкнула ночною порой.
. . .
А вскоре под вечер с Серегой собрались
Мы в теннис на корт для души поиграть.
Мы вышли на улицу и повстречались
С Иришкою, шедшей домой отдыхать.

Я, словно, воскрес, на глазах оживая,
Почувствовал сладкую радость в себе.
Она улыбалася, тихо ступая
Во всей своей доброй весенней красе.

Мы к ней подошли, поздоровались мило,
Я тут же спросил, не спешит ли она.
И, к счастью, она никуда не спешила,
Устала немножко, работа, дела.
. . .
Пошли мы на Клязьму втроем, на обрыве
Стояла скамейка, кого-то ждала
Мы молча присели, потом закурили
И тихо беседа меж нами пошла.
. . .
Я был очень весел, стихи ей читая.
Она восхищалась, забыв про часы.
Серега молчал, прерывать не желая
Моих откровений под кровом луны.
. . .
Заря поднялася, а мы все сидели,
А мы все мечтали под трель соловьев.
Как будто во сне, мы расстаться не смели
И утро дышало величием слов.
. . .
Пора же пора, затянулся наш вечер,
Настал новый день, и работа звала.
Она мне назначила время той встречи,
Когда все решилось всерьез, навсегда.
. . .
И вот в этот вечер назначенной встречи,
Я начисто выбрит, красиво одет,
Пришел в дом к любимой, расправивши плечи
С гитарой, с цветами, с коробкой конфет.
Она угощала меня, улыбаясь,
Клубникой, на даче растущей у них,
Смородиной черной, немножко стесняясь
Неловких и робких движений своих.

Был с нами братишка ее шаловливый,
Родители были на даче – страда.
И я отдыхал в этот вечер счастливый,
Играл на гитаре я, пела струна.
. . .
Случилось все это в родительском доме.
Иришка в квартире отдельной жила.
Зажглася медведица на небосводе
И я попросил, чтоб пошли мы туда.
. . .
Она согласилась, мы шли очень быстро,
А мне же хотелось еще побыстрей.
Горел во мне факел желаний лучистых –
Я жаждал постели с любимой своей.
. . .
Мы пили с ней кофе и, фотки листая
Я делал попытки обнять, и прижать.
Она же старалась, меня отстраняя
Порывы любви укротить, обуять.

Рассказывал я о себе понемногу,
О первой семье, что рассыпалась в прах.
Иришка той ночью была недотрогой,
А я же терзался в любовных мечтах.
. . .
Явилося утро из марева ночи,
Развеяв желанную нам тишину.
Я нежно признался, – люблю тебя очень,
Иринушка, жить без тебя не могу.
И вышел на лоджию, капля росинки
Упала на грудь, а вернувшися я
Увидел ее под белесой простынкой
Нагую и теплую, всю для меня.
. . .
Ее разомлевшие кудри лежали
На мягкой подушке и нежились там,
Большие глаза уж почти засыпали,
Уже отдавались мечтающим снам.

Я к ней подошел и горячей рукою
Дотронулся к лону прекрасных волос.
Укрылись мы с нею одной простынею.
И я все забыл – где родился и взрос.
. . .
Проснулся я, полдень лучи рассыпая,
Наполнил квартиру дыханием дня.
Прижавши колени к груди, дорогая
Сидела с улыбкой в ногах у меня.
. . .
Не хочешь ли кофе, спросив меня кротко,
Иринушка плавно ступила на пол.
Она была в черных красивых колготках
И в блузочке розовой без рукавов.

Конечно, хочу, если можно, покрепче.
Она, улыбнувшися, мило пошла
На кухню, я выпил, и стало мне легче
От тяжких агоний тревожного сна.

Я спал очень плохо, как будто трясина
Тянула меня в свое жерло во сне.
Иришка мне кофе еще раз сварила,
А после легла и прильнула ко мне.

В свое общежитие я не вернулся
Не смог от хозяюшки доброй уйти.
Она не гнала, видно я приглянулся.
И нам хорошо было в ласках любви.

-----------------------------------------------

Служил я в надеждах, мечтал, и все думал
Неужто мой праздник теперь наступил.
С работы меня, как магнитом тянуло
К Иришке, которую нежно любил.

Отвергла она своих бывших знакомых,
Ждала, и любила меня одного.
Ждала бескорыстно, любила бессловно,
Так робко и хрупко, смотревши в окно.

Весенние молнии в небе сияли
И скоро накрыли бы, пышны столы.
Мы жили в раю и конечно не ждали
Разлуки печальной и горькой молвы.
. . .
В один из прекрасных весенних денечков
Нахлынули тучи, поблекли цветы.
Врачи мне влепили последнюю точку
В конце недописанной страстной главы.
И сразу же госпиталь, тяжесть агоний.
Я все понимал, что закончен роман.
Психоз был тяжел и на давящем фоне
Оконных решеток был трон мой и сан.
. . .
Иришка в слезах унывала, страдала,
Не верила в то, что сошел я с ума.
Гласили ей все от велика до мала –
Уйди от него – роковая судьба.
. . .
А я, понимая свою безысходность,
Зашел на прием к психиатру врачу,
Скажите ей правду – мою обреченность,
Пусть бросит меня, одного лишь хочу.
. . .
И врач ее вызвал в дом грусти на встречу
Сказал ей о том, что просил я в мольбе.
Вы так хороши, неуместны здесь речи,
Найдете достойную пару себе.
. . .
А после с Иришкой мы в сквере присели.
Со мною так близко родной человек.
Мой голос дрожал, мои губы хотели
Ее целовать и расстаться навек.
. . .
Моя дорогая, я еле решился
Сказать, если хочешь остаться со мной,
Звони мне в больницу, в лице изменился,
Поднялся и с болью ушел на покой.
. . .
Шли месяцы, быстро летели недели.
Я к мысли привык, что ее потерял.
И, вдруг, медсестра поднимает с постели –
Тебя к телефону. Не ждал, не гадал.
. . .
Я мигом вскочил, по паркету острога
Бежал, что есть силы, летел со всех ног.
Я жду тебя, милый, осталось немного,
Я жду, приезжай на вечерний чаек.
. . .
И понял тогда я, что женщин не мало,
Но в мире огромном такая одна.
Я словно очнулся, так здорово стало.
Звонила сейчас мне отрада, судьба.
. . .
Утрата армейских злоченых погонов
Не так уж кручинила после звонка.
Иришка мне все заменила и стоны
Ушли, и больная душа ожила.
. . .
С тех пор с каждым днем становилось мне легче
Врачи свою радость сокрыть не могли.
Воспрянул я духом, расправивши плечи,
Мечтал я о милой, хотел я любви.
. . .
Конец наступил моего заточенья.
Приехал я в дом, где Иришка жила.
Приехал я, полон желанья, влеченья.
Какая же теплая встреча была.
. . .
На службе тогда предоставили отпуск,
Поехал я в Крым, где родился и взрос.
К родной своей матушке, любящий отпрыск,
Иришкину фотку с собою повез.

Семья собралася большою гурьбою,
Все тискали фото в крестьянских руках –
Какая красивая, имя какое,
Такую не сыщешь здесь в наших местах.

А матушка слезы платком утирала,
Ну что, мой сыночек, на армии крест
Я ей не ответил, она уже знала.
Ей дядя мой все рассказал наконец.
. . .
Он делал, что мог, в самый первый мой случай,
Когда стало плохо, и я занемог,
Полковник Генштаба – отец и друг лучший
Вернул меня в строй, мне сердечно помог.
. . .
Пробыл я в деревне всего один месяц
И мама вручила мне сверток один –
Сынок, подари своей девушке перстень –
В оправе из золота яркий рубин.

Сынок, этот перстень я мало носила,
Он очень мне дорог, как мой талисман,
Его я всем сердцем любила, хранила
Для той, что укроет от горя и ран.
. . .
Был лютый январь, но два дня нашей свадьбы
Дышали весенним теплом торжества.
Нам горько кричала веселая братья.
И всех развлекал дядя мой – тамада.
Казалось бы строгий на службе полковник,
На свадьбе же был он кумир и душа.
В семье он и муж, и прекрасный любовник.
Вся жизнь его, как весна хороша.

Они с моей тетушкой славной Еленой
Со школьной скамьи неразлучны всегда.
Семья их не знала обмана, измены.
Вначале Капьяр, а теперь же Москва.

Дочурка у них хорошела, взрослела
И стала невестой, пришел этот срок.
А я у них сыном был твердым и смелым –
Наследником дела армейских тревог.

Но все изменилось, и твердым и смелым
Когда-то я был, а теперь же беда.
Но все же мундиру остался я верным.
Его сохраню до конца, навсегда.
. . .
К нам гости с Иришкой, бывало, под вечер,
Ходили все те, что близки и родны.
И я надевал свою форму на плечи,
Как злато сияли три ярких звезды.
Свеча на столе, сигаретка дымилась,
И струны порхали, объемля лады.
А маленькой Аннушке сказочка снилась,
Где папа и мама, любовь и цветы.

Но видимо Господу было угодно,
Чтоб наши с Ириной пути разошлись.
Наступит двухтысячный злой и бесплодный,
И сделает так, чтобы мы развелись.

Как только покинул я армию, тут же
Нашел я работу в одном ПТУ.
И помню апрель и весенние лужи
И, что полюбил я девчушку одну.

Не помню предмета, который читала
Наташа ребятам, но помню молву.
И вскоре Иришка об этом узнала,
Но молча стерпела измену мою.

А после вино, кабаки и девицы
И есть, чем подкрасить седые виски.
Вот только водицы уже не напиться
Из рук тех, которые жизнь спасли.
. . .
Пол жизни прожил, а быть может и больше.
Анютка настолько добра и мила,
Умна, хороша, ее талия тоньше
Былиночки вешней, бездонны глаза.
А я все летаю поверх небоскребов.
Да сколько же можно мне судьбы ломать
Былиночкам вешним. Наверно до гроба
Клеймо на душе и на сердце печать.