Гармошка

    Шустрым пацаном был Митька, да и озорным не в меру. За баловство часто доставалось ему от матери.  Доставалось - это мягко сказано, влетало по первое число.
    Бывало сотворит он чего-нибудь этакое, так мать его быстро, хвать, зажмет и поддаст тряпкой, которой в хате пол мыла. Смочит её и жарит до тех пор пока та не высохнет. Поначалу, сколько себя Митька помнил, он ревел. А потом хоть бы хны. Или кожа загрубела или сам окреп. Только не чувствовал он больше боли.
   Так и жили: мать, Митька, братаны его Славян и Фёдор да сестра Катюша. Братья с фронта пришли, женились. Теперь каждый уже своей хатой обзавёлся. Строили всем миром.
Сестра в девичестве. Только вот худая шибко. Прихворала она что-то в войну, да так отойти и не может. А Митька вот уже в четвёртый класс пошёл в сентябре. Как из тыла в свою деревню вернулись, мать его бац-в школу сразу и отдала. Скучно в школе сидеть пацанам, бабье лето на дворе. Да ещё столько всяких вещей по полям да лесам раскидано. Год ведь всего прошёл, как отпылала, отгремела это страшная война. И разве можно удержать пацанов за партой, когда земля за окном ещё боем дышит.
    Вот и срывался Митька с дружками с уроков и бежал в лес копать, да искать всякую всячину. Раньше он все домой в погреб таскал. Да вот мать за картохой полезла и нашла. За чубину то уж хорошо потаскала. Да тряпкой сырой по ягодицам прошлась. В общем то было за что.
    Ладно бы патроны только да стволы разные, а тож надо додуматься, восемь мин противотанковых припёр да ручных гранат немецких ящик. И откуда только силы взялись? Вот сорванец. Это у него от батьки такое, тот тоже в молодости по лесам гацал. Хороший был мужик. Помнит Митька только широкие мозолистые отцовские ладони, да то как он его в воздух подкидывал. И фотография в красном углу хаты под иконкой стоит. Эх батя, батя. Взяла тебя война безвозвратно. Сложил Митькин отец голову далеко от своей деревни, под городом со странным названием - Вена. Не понравилось Митьке название этого города. Так и не нравится до сих пор, хотя уже скоро самому ему будет за 50 и внуки есть. Не лежит душа с детства и всё тут.
    Всякое бывало с Митькой, но одного случая он не забудет до конца дней своих. Как раз в тот первый послевоенный год это и случилось. Дело к октябрю шло. Тепло вроде, но грозы уже холодные были. Зашёл как-то к ним в хату дед Стас. Бобыль деревенский. Душа человек, на все руки мастер. Посидел, погутарил с матерью о жизни и перед самым уходом говорит: -что Митька, на гармошке хочешь научу грать? Митька аж вздрогнул. Как будто прочёл старый Стас мысли его сокровенные.
-Можно...- робко ответил, сидя на низенькой табуретке и перебирая бураки.
-Вот гармошку починю за месяцок, к зиме и начнём.  А то я уже стар, а ты вон пастреленок молод ещё. Будешь резать по вечерам всем в радость,- с тем и  ушел.
    Здорово! Ох и здорово же будет. Все хлопцы наверно от зависти лопнут. И почему это старый Стас именно его, Митьку выбрал? Наверно потому, что у него зуд какой-то внутри ко всему. Одним словом пытливый и смекалистый малый.
    Долго ждать когда старик подчинит свою трехрядку. Знал Митюха, что у соседского Витьки лежит на чердаке новехонькая, в блиндаже разбитом подобранная гармошка. Ни к чему она вроде Витьке. Тому же вон 16, работает во всю. С утра уйдёт и до вечера в поле. Приходит - с ног валится. Там семья большая, а батяни нема. Вот и решил Митька к соседу насчёт гармошки спросить. Дождался вечера и пошёл.
-Здорова, здорова соседушка,- приветствовал его здоровяк Витька, -зачем пожаловал?Митька объяснил. - Что ж, мне она нахрен не нужна, да так просто отдать тоже жалко. Новая. Ты вот, что, давай за сотню яиц? А? Куры то у вас есть, много. Натаскаешь втихаря от матери, а я тебе сразу гармошку. Добро?
Ничего не поделаешь, уж очень Митьке гармошка нужно была?Согласился. С понедельника и начал яйца тягать. Корзинку взял на сеновале, спрятал чтобы не дай Бог мать не нашла. И пошло и поехало...
   Неделю собирал Митька яйца, полная корзина вышла. Вечером воскресенье решил отнести добычу соседу. Только вышел за калитку, как увидел, что из соседней хаты выходит мать. Хотел было к себе шмыгнуть, так сестра вышла кастрюлю песком тереть. Сжался Митька в комок и     по над забором, прикрывая собой корзинку побежал к огородам. Если бы мать заметила его с яйцами, отодрала бы как сидорову козу. Боялся он её. Любил но боялся, такое тоже бывает.
   Вышел Митька к огородам, а яйца то и спрятать негде. Идти домой сними - плохо будет, жалко ему яиц и гармошку тоже охота. Решил пересидеть до темна в лесу.
Присел под сосенку,  да незаметно для себя закунял. Проснулся от холода и ветра. На дворе темень, лес шумит, звёзд не видно. Пока соображал, что делать, полило. Сначала потихоньку, а потом всё сильней и сильней. Огляделся, приметил дерево с дуплом неподалёку.  Дупло вроде большое, там тепло. Подбежал к дереву. Высоковато дупло, роста полтора Митькиных.  А ливень льет, уже до нитки промочил. Нашел было чурбанок, подставил, нет не хватает росту. А вот  корзинка влезла. Протянул Митька руку в дупло и рожал пальцы. Плюхнулась корзинка, видать глубокое дупло,  жжёное. Внутри выгоревшее. Долго мучился Митька, пытался головой вперёд. Не идёт, застрял. Вскарабкался на сук, одну ногу в дупло всунул и плечо в пихнул. Опять заклинило. Слёзы обжигали раскрасневшиеся лицо, но в голове сидела только одна мысль - влезть. От дождя, от всех, от самого себя, забраться в дупло и отсидеться, успокоиться.
    Еле выкарабкался, высвободил онемевшее, поцарапанная плечо. Теперь полез двумя ногами. Рубаха задралась,  Ошкрябал живот. Задержался на руках о край дупла и соскользнул внутрь. С хрустом раздавилась корзинка с яйцами. Митька ощутил жижу между пальцами ног. Сердце бешено колотилось. Внутри дупла дождя и ветра не было, только несло гарью, видно недавно его выжигали. Попытался сесть - колени упёрлись в край. Кое-как примостился и согревшись незаметно заснул. Спокойно, крепко, не думая ни о чем и ничего не подозревая...
    К утру в убежище похолодало. Митька проснулся и посмотрел вверх, там серело отверстие дупла. Начинало светать. Дождь кончился. Он вытянул руки вверх, ухватился за край и попытался подтянуться. Тяжело, очень острые края у дупла. И тут Митька услышал голоса и лёгкая ржание лошади. Сердце готово было выскочить изнутри. За ним! Наверняка брат ищет и мамка где-то рядом, ох будет же ему!
Решил не откликаться на крики. Но никто как ни странно и не кричал. Было слышно, как телега остановилась возле его убежища. Кто-то подошел и постучал чем-то тяжелым по стволу Митькиного дерева. Низкий бас с хрипотцой спросил:
-Ну что? Этот?
На вопросы никто не отвечал. Митька вжался вглубь.
Неужели брат? И зачем им это дерево? Кто-то второй подошел, вверху в отверстии показались руки, схватились за край и потом на какую-то секунду мелькнуло лицо. Митька не успел рассмотреть его. Снаружи послышалось кряхтенье. Говорил первый, но уже ещё тише и глуше. Второй не отвечал. И тут раздался первый скрежет пилы. Вж-ж-ик,  вж-ж-ик. Пилили усердно и со сноровкой. Крестьянские руки снаружи, уверенно держали пилу. Не успел Митька опомниться, как чуть ниже своих колен почувствовал отшелушившуюся древесину. Ещё мгновенье и резанут ногу. Заорать? Это значит выдать себя и навлечь ещё больше бед на свою голову. Так ему тогда казалось. Митька уперся локтями в стенки ствола и подтянул ноги кверху.
Мужики, что пилили снаружи, почувствовав тонкость стенок, начали пилить ещё сбольшим рвением. Пила со зловещим хрустом входила в дерево. Митька висел внутри поджав ноги. Стоило ему сползти вниз, не удержаться, и ног как не бывало. Он чувствовал как кожа сдирается с локтей. Больно. Опять потекли слёзы. Всё, всё против маленького Митьки. И мамка и брат и эти мужики снаружи. Это ж надо, в такую рань, из целого леса выбрать именно его дуплистое дерево.
Через несколько мгновений пила хрустнула последний раз. Митька опустил ноги вниз, встал, расслабил затёкшие окровавленные руки. Те снаружи видно отдыхали.
-Так, Теперь поднадавим и всё,-послышался тот же глухой голос. Перемычка хрустнула и всё огромное дерево поддалось. Митька присел, закрыл глаза. Поддавшись чужой силе и лишившись корней, дерево со стоном начало валится. Митька сильнее вжался вниз. Свежий воздух обдул непокорные вихры на голове. Митька открыл глаза и встал.
    Перед ним с широко открытыми от ужаса глазами и перекошенными ртами стояли двое: конюх Петро и сторож дед Никола. Сторож вскинул руки вверх и с криком побежал прочь. -Леший, Ле-е-ш-и-и-й!!!-Пронёсся по утреннему лесу душераздирающий нечеловеческий вопль. Он пробежал шагов двадцать и рухнул, широко раскинув ноги руки. -Это я,-слабым голосом полным страха и горя сказал Митька. Лицо Петра постепенно приобрело нормальный вид.        - Ты что твою мать?!! сдурел сучий сын?! людей... твой корень пугаешь!!!
Митька стоял трясясь всем телом. Только теперь, при свете он оглядел себя с ног до головы. Он был измазан яйцами, сажей и кровью. Конюх крыл его отборным матом и потрясал кулачищами. -Давай вылазь едрена вошь! Кобылу лови! Убивец! Только теперь Митька обратил внимание, что телеги нигде не было.  Где-то по лесу,  ломая молодые деревца неслась обезумевшая колхозная кляча. От телеги осталось валяться колесо и солома. Он не мог тронутся с места, горький ком стоял в горле, слёзы лились ручьём.  Митька присел и заревел навзрыд. Петро подошел к лежащему неподвижно деду Николе. -Никола, то Митька, Марьин сын! Вставай,- потянул за драный ватник. Сторож не отзывался. -Никола,-почти шепотом позвал конюх. Присел и перевернул его, сразу отшатнулся и упал на локоть. -Помер.
Митька перестал рыдать и посмотрел туда. Сторож лежал полубоком, в утреннем свете белело его бескровное, перекошенное лицо, с широко раскрытыми дикими глазами. -Убивец ты Митька,- только и сказал Петро.
Митька смутно запомнил весь этот последующий день. Мужики оказывается дерево под поилку для лошадей пилили, долбить то не надо. Мать его не тронула, мыла в тазу и плакала. Видно было, что хочет поддать но не трогала. Так больше за всю жизнь пальцем не прикоснулась. Выплатила колхозу 2600 рублей старыми деньгами на похороны старика Николы, да за телегу разбитую. Брат стал брать его на работу с собой. Конюх Петро по выходным с Митькой объезжал жеребят. Наверно тогда и полюбил юнец коней и связал сними свою жизнь. На конезаводе в соседнем селе работал и работает посей день. 
   А гармошку соседский Витька ему за так отдал. Но Митька к ней и не притронутся. Так и стоит она на комоде поблёскивая лакированными боками, как память о детстве, об ошибках и невзгодах той тяжелой послевоенной поры.

 АТИ 25.04.1988/11.2019