Бредятина гл. 8

VIII
Так взглянув,он, как рабочий,
Во всё грязное одет.
Приглядевшись,только клочья
На плечах минувших лет.

Сразу тот напомнил встречу,
То злорадствие господ
Над убитым в этот вечер,
Тот ненужный людям сброд.
(Когда вершил я свой поход.)

А он кряхтел и шёл не брежно
Во рванной,плачущей одежде,
Перебирая костыли.
И мне вдруг стало интересно,
Нам с Евгением совместно,
Что с ним и какие все они?

Скрипел асфальт под нашим гнётом,
Автобус был,как голубь,сыт.
Поворот за поворотом,
Вот каков проезжий быт.

Но а тот,как словно чудо,
Повернулся и пошел на нас,
То ли он хотел чего-то,
То ли это был приказ?

Подошёл,увесил взглядом,
И упёрся на руках,
Меж посаженного ряда,
Захрипел свои слова:

"Ой ,вы братцы дорогие!
Извините,сразу,старика,
За глаза мои хмельные,
За все срочные дела."

"Сегодня"-говорил он горестно,с надрывом:
"Погибло двое наших на сетях,
От электрического взрыва,
Замкнулась жизнь простых ребят.

Они полезли - это их работа,
Под напряжением проходит их рабочий день,
Но горе!От зубодробительного шока,
Теперь закрыты те в полителен.

Их увезут,зароют в почве,
В могилках упокоится их дрожь,
И в горечи заплачут сёстры,
Когда грибной проступит дождь...
"

А после замолчал старик,
Не гоже
Слёзы каждому показывать и скорбь.
Но в злополучный миг,
Он всё же,
Протирал глаза и лоб.

Но исходил лишь запах мёда,
Тот прощальный воск церквей,
От него так чисто,гордо,
Веяло огнём свечей.

"Отпиваю,знайте братцы,
Я тех,
Кто гибель испытал и крах."
-Промолвил тот так искренне понятно:
"Не как отец,
А как их верный раб.

Я знал их и знаю молодыми,
И не испортит их костлявый лик,
Теперь свободны те отныне,
Как у поэтов скромный стих.

Те двое,
Я помню,когда были чуть моложе,
Имели каждый свой особенный талант.
Но воля,
Пред ними заимевшихся вельможей,
Сгубила просветления гарант.

Один скрипач,
От кроны сердца музыки.
Другой остряк,
И гениальный слушатель.

Словом,один другому не мешал,
Виднелась в них гармония,
Один другого понимал,
И это было,как симфония.

Но разоврались те,
Ещё до смерти,
В позабытой суете,
Перекричавшись,словно дети.
В той нескончаемой борьбе...

Но вот вопрос: откуда сора?
Меж вдохновлённых разве есть закон?
И кто виновен в почести раздора,
Кто язвил свой первый стон?

Нет...Точно,не они...
А так называемые - нытики,
Критикуя,оставляя угли.
Не сложнее простого булыжника,
Не признавая вины.
Такие тёртые винтики,
На заклёпках душевной войны.

Те меняют все мысли
В дарующей красоте,
На головах сидят и ножки свисли,
А те в мученьях,маете
Клепуют строчки разорванных писем,
Чтоб по нраву стать Вполне.
Вы понимаете?!

В их горькой жизни,
Вкус был хоть и горестный,но вкус!
А после тех,безвкусно сытых,
Пропала длань объятых муз.
Погибла искренность тех душ!

И теперь лежат в могилах,
Те двое,чей изломлен дух,
Те двое,что были не в силах
Наперекор пойти и заявить тем вслух:

Что вы не правы,
Душа должна гореть бравадой!
Окаменелые вы жабы,
Не наливайте уксус в вазы!
Поймите боль,поймите гадов,
В чьих криках,струнах есть прохлада,
В чиьх картинах нет искусственного взгляда,
Лишь вечно там цветенье сада."

Вот такая вот засада,
Мне и другу показалась кладом...

А после дал старик последние советы ,
Как от просветлённого эстета.
Попрощался,
Звеня бутылками в пакете.
Да и умчался,
Не оставив ни ответа...?

Уже совсем черным-черно,
А мы всё ещё сидим в печали размышлений,
В стёклах видны бугры домов,
А мы всё едем,едем,едем.

"Остановка Горького"
-вдруг сказал спокойно диктор.
И Евгений сходу смолвил:"Хорошо,
Ну наконец пройдёмся Виктор."

И мы пошли к дверям унылым,
Жёлтым,как и солнце на детской картине.
Чувствуя то гарь,то вонь резины.
На землю встали,как пружины.

"Шаги считай,их ровно сорок"
-Промолвил,друг мой,вдохновлёно.
"Здесь от корок я до корок
Считал от дома понемногу."