На улицах

Черна ль, бела ль, синя ли неба высь,
Я каждый день иду с толпою слиться,
Чтоб наблюдать, как проступает смысл
В движеньях плоти сквозь тела и лица.
Как два ведра на дужке коромысла,
Дрожат в нас жизни груз и грузность смысла.

Теперь апрель; средь жаркости надежд
В набухших почках дозревают листья,
И облачённым в лёгкости одежд
Прохожим трудно скрыть в их складках мысли,
И в не сезон очков солнцезащитных
В зерцалах душ все чувства неприкрытны.

Две девочки четырнадцати лет
На остановке: формы округлились,
Кокетства всплески, женственности свет
В гримасках лиц и жестах их пробились,
Но так ещё наивны разговоры
С мультяшной детской примесью уморы.

А рядом в джинсах синих, словно май,
Три школьницы, которым по шестнадцать:
Тела в соку - хоть замуж выдавай,
В их позах есть желанье красоваться.
Им нравится, что нравятся мужчинам;
В глазах - лукавства блеск... Но без причины

Вдруг ускользает взор за небеса,
Туманный свет переполняет очи
И дымкой сквозь мечтательность лица
На щёчки выступает непорочность.
Дар чистоты... Ну что его дороже
У юности быть в этом мире может?

Чуть дальше модница лет двадцати,
В лице её тенями одинокость:
Любовь уже познала во плоти,
Ну а за ней - измену и жестокость;
Читаешь за дрожащими зрачками:
В доверьи жить возможно ль с мужиками?

Брожу, смотрю... Над Волгой голый сквер;
Идёт дорожкой женщина с коляской;
За тридцать ей. Откинут люльки верх;
В ней спит дитя, венец любовной ласки.
А женщина стройна, плавна походкой,
Лицо в улыбке благостной и кроткой.

Я взгляд ловлю... Какой богатый взгляд!
В зрачках бездонных, в синих ободочках
Сияют нежно преданность и лад,
Надежды чуткость, веры непорочность...
Но чем в одно в ней смысл сумел связать
И девочку, и девушку, и мать?..