Поговорим, пока свеча

Поговорим, пока свеча
горит, овеществляя голос,
о том, как мне рубить с плеча
и как тебе утюжить хворост,
как из огня да в полымя,
перелопачивая угли,
бросаться, голову сломя,
и ждать, пока само потухнет.
Поговорим – вопрос-ответ,
подвесив нить между узлами,
значенье коим – «да» и «нет»,
куда мы прежде нанизали
едва колеблющийся смысл
неразличимою иголкой,
петляющей то вверх, то вниз,
такой же тонкой, ломкой, колкой.
(Заметим, впрочем, нашу нить
от ноши сей не заколышет,
сколь должно ей соединить
слова, представленные выше,
союзом в виде «даинет»,
зайти с конца – получим «тени»
вначале, как его предмет,
и «ад» – чем станет он на деле).
И в этот раз я повторюсь,
сочтя схоластику за правду,
что жизнь, как «и» (читай, союз)
меж «да» и «нет», «хочу» и «надо»,
их диалектику родив –
став «или», ставит всё на круги
своя, где наша «л» претит
согласованью в гласном звуке.
Поговорим, пускай свеча
пока горит, хоть очень скоро
и ей случится отощать,
колеблясь в наших лучших спорах
о Пушкине, вязанках слов,
свободных от воспламенений,
о состязании полов,
которым равно велен гений.
Речь, верно, кончится свечой,
и мы покинем тёмный угол
кафе, закрыв по карте счёт,
не подадим пальто друг другу,
затмив Козихинский фасад
признаний широтой о в тайне
нас наставлявших чудесах,
как в сказке о царе Салтане
и славном отпрыске его,
сошедшем из пучины наземь,
от статики, как таковой,
себя навек обезопасим.
Поговорим, пока горит,
под гром среди поползновений
падём, одетые в гранит,
друг перед другом на колени,
захлопнем впредь сей древний том,
навечно выбьемся из клетки,
златую цепь на древе том
сорвав и дуб пустив на ветки.
Поговорим, перегорим,
отбросив вспять на тридцать строчек
учёный взгляд, вернёмся к ним,
мерилам двух искомых точек,
где угНЕТающее «нет»
взнузДАет «да» (так гордый витязь,
пройдя пол царства на коне,
поставит оного на привязь).
Не размещая «да» и «нет»
в пространстве обозримых истин,
ты понесёшься по стране
в прекрасной кепи с чёрной кистью
и, круг почёта совершив,
сорвавшись с высоты оваций
(как должно павшему с вершин
костьми душою к ним взобраться),
вернёшься с пыльной головой,
за время износив обиду,
всерьёз узнавшей, каково
прослыть при жизни знаменитой.
А я освоюсь в тех краях,
где три девицы входят в терем,
непроизвольно приравняв
приобретенье и потерю,
поспею на честной обед,
где пиво, мёд, где мёртвой хваткой
обнявшись, «да» сплотится с «нет»,
где русский дух и гарью пахнет,
и, забурев, в конце концов
уйду от прочных категорий,
перекачусь сырым яйцом
по полумраку Лукоморий,
сронив иглу, как твой укор,
в сундук заржавленных иголок,
усвою правду, как укол,
во исцеленье на уколах.

2018-2019