Чёрный пират глава 2

*Глава вторая*

 

Иммунитет Мыколы забуксовал и сигнализация вроде бы исправного организма начала производить подковёрный бунт. Консультация с последующими исследованиями иммунолога показали - аллерген имеет место быть, однако, природа возбудителя зуда неясна. А зуд тем временем уже бил по глазам, топтал уши, тягал Миколу Ивановича за нос, и нос казался болящему посторонним возмутителем, и хоть думать в пелене муки самоистязания  собственным организмом было весьма проблематично, всё же, критический вес собранных в единый тезис мыслей постановил - неадекватная реакция вызывалась не иначе как из-за связи Миколы Ивановича с Махаоном - чем более пристальное производилось любование "пиратом" тем более критическим был результат.

 

Микола Иванович вспоминал, как сетовал на весеннее цветение его знакомый - он был жертвой сенной лихорадки  и по сему сперва Микола Иванович списал появление своего странного недуга на приход весны с её тайными каверзами. И он был действительно прав. Косвенно и отчасти.

 

 

А весна, принёсшая болезненное въедающееся новшество выдалась буйная - зелень сочная, хрусткая, тонкие клейкие листочки, побеги свежие, лаковые и фланелевые, зелень блётская и упругая, сахарная, горькая, молодая жадно глотала отмытые от изморози светлые  солнце и небо, опрьянялась и опьяняла, природа волновалась и цвела -  радостно вспарывались почтовые ящики древесных почек ворохом настырных листков и беленьких платочков-соцветий – ликующими одами к жизни -  к желанию жизни и её благословенному, детскому приятию данности. А кто-то вынужден был  заедать этот бесшабашный безоглядный праздник таблетками, дабы хоть как-то удержать в равновесии растаскиваемые будто большим взрывом части собственного восприятия мира.

 

Впрочем, антигистаминные средства-таки помогали снять симптомы мучающей подзуживаниями Миколу Ивановича весны. Наступала отсранённость сонливость, притупляющая и замутняющая плёнка сухой благородной сепии оборачивала глазные яблоки, уши и мозг страдальца в футляры лояльности и толерантности ко всему сущему, ко всему настырно свербящему и колющему. Но, вместе с тем, купировалось и то тайное, вкусное, ценимое, будоражащее нутро Миколы Ивановича чувство от обладания и общения с вросшим почти в его самостность, распахивающим, гудящую тишиной тьму малевичевского чёрного квадрата, Махаоном. (Странно, припомнилось Миколе Ивановичу, как он никак не мог почему-то запомнить фамилии художника и мнемоническая память Миколы заявила, что художник тот сочинил ерунду, загнав в все оттенки чёрного в квадрат, стало быть, намарал в квадрате и фамилия художника обозначилась у М.И. как -  Маравич...)

Кроме общей подслеповатости антигистаминные препараты относительно "пирата" вызывали в отформатированном ретрансляторе восприятия Мыколы, простым языком говоря, глюки, а именно то, что Микола Иванович назвал таянием.

 

И правда, кристалл с Махаоном совершал едва заметные метаморфозы, он будто бы оплывал и восьмёркообразными движениями изгибался, и эта трансформация действительно была сродни незаметному истаяниванию ледяной глыбы, казавшейся только мгновение назад незыблемо монолитной и навечной. Не иначе - и здесь всему виной весна - пронеслось в голове у Миколы Ивановича.

 

Была и ещё одна, нынче с беспокойством замеченная, но ранее не взятая на заметку странность - бабочка начала линять. На ранее ультра-глубоком, похожем на вздыбленную мелкодисперсную магнитную крошку, густом, топившим взор иссиня-чёрном вельвете резных лопастей, всё более явно стали проступать несущие конструкцию крыльев похожие на мгновенно застывший древесный клей жилы.