Тайна одного сундука

   В классе оживленно шумели, ожидая классного руководителя. При появлении Валентины Васильевны, замерли: сейчас они получат заветный документ – свидетельство об окончании семилетней школы.
              Таня Даниловская, как и большинство выпускников, после окончания школы собиралась поступать в училище. У многих отцы не вернулись с фронта, им хотелось поскорее приобрести специальность. У неё тоже не было отца.
              Валентина Васильевна поздравила выпускников с окончанием школы и каждому вручила свидетельство. Таня, в который раз перечитывая документ, не могла понять: почему написано – выдано Щёголевой Татьяне Ильиничне? Она же Даниловская Татьяна Федоровна. Что же такое?! Может, правда, я такая невезучая, как говорила мать, вечно со мной что-то приключается. С кем же её перепутали? Есть в классе ещё одна Танька, так она Волгина, а с фамилией Щёголева вообще никого нет.
              Валентина Васильевна, сказав напутственные слова, собиралась покинуть класс. Таня вскочила и резко протянула свидетельство классному руководителю со словами: «Это не моё!»
Валентина Васильевна, смутившись, сказала:
– Таня, это твоё, выдано на основании свидетельства о рождении, – и тихо добавила, – дома спросишь у мамы. В классе зашушукались.
             Таня, долго не могла прийти в себя. Молча, положила документ об окончании школы в портфель и побрела домой. Спешить некуда, всё равно матери нет дома, она до позднего вечера на работе.

                ***

             Насколько себя помнила Таня, она жила с матерью, которую звали Вера, и тремя сёстрами. Про отца мать говорила, что он заболел и умер ещё до войны. Она была строгой и скорой на руку. Таня с расспросами к ней не лезла, чтобы не получить очередную оплеуху. Жили небогато, было голодно, особенно в сороковые годы. Ей всегда хотелось есть. Они с сёстрами с нетерпением ждали воскресенья, когда мать сходит на толкучку за продуктами.
             Накануне мать доставала из огромного сундука какую-нибудь вещь. Повертев в руках платье или пальто, откладывала в сторону. Заперев сундук на замок, всегда прятала ключ в кармане. Никто из дочерей не имел права открывать сундук, в котором лежали эти «сокровища». Однажды на вопрос Тани: «Откуда и чьи эти вещи?» – мать так глянула на неё, что сразу пропало желание что-то выяснять. Эти вещи мать меняла на продукты, и тогда у них был настоящий праздничный ужин.
             Иногда платье, извлечённое из сундука, мать перекладывала на стол, где стояла швейная машинка. Обычно это было накануне нового года или начала учебного года. Сняв мерки со старшей дочери, она до глубокой ночи перешивала на неё платье. Девочки радовались – теперь у них тоже будет «обновка». Каждая донашивала одежду от предыдущей сёстры. На другой день вечером девчонки с завистью смотрели на новое платье старшей сестры и быстро обменивались своими платьями. Отталкивая друг друга, вертелись перед зеркалом. Мать, покрутив перед собой следующую дочь, ушивала платье, сползающеё с худеньких плеч. Таня была третья, её «обновка» была довольно поблекшей от многократной стирки. Больше всего хлопот доставляла самая младшая дочь, с большой разницей в возрасте.  Платье для неё приходилось перекраивать почти полностью, да так, чтобы не было видно ещё и заплат.

                ***
              В 1943 году, когда Тане было почти десять лет, мать записала её в первый класс. В классе дети были разновозрастные. Для того времени в этом не было ничего удивительного. В городе было много эвакуированных детей, у которых и документов толком-то не было, записывали со слов. Учительница начальных классов с первого дня относилась к Тане не так как к другим детям: придиралась по пустякам, наказывала, ставя её в угол перед всем классом. Таня сбегала с уроков. Ей не хотелось идти в школу, где её унижали. Таня росла ершистой, делая всё наперекор. Мать с работы приходила уставшая и срывалась на детях. Чаще всего доставалось Тане, у которой, то двойка в дневнике за поведение, то платье порвано, а то просто подвернулась под горячую руку. Мать била кожаной плёткой, было очень больно. Маленькая девочка не могла понять, почему её все не любят. Пожаловаться было некому, она украдкой вытирала слезы и думала: вот вырасту большая, будут у меня дети, я всех буду любить одинаково.

                ***
             Теперь, узнав, что она не Даниловская, а Щёголева, Таня, вспомнила про «особое» к себе отношение и решила: «Наверно, я не родная дочь. А кто же тогда мои родители и где они?»               
             С работы мать пришла поздно, девочки уже спали, только Таня сидела за столом. Вера хотела прикрикнуть на дочь: «Что зря жжёшь электричество», но увидев заплаканное лицо, перевела взгляд на листок на столе, в который отрешенно смотрела Таня. Это было свидетельство об окончании школы. Вера взяла документ и, увидев фамилию Щеголева,  всё поняла.
            Таня, с придыханием спросила: «Кто мои родители?»
– Пойдем, – Вера повернулась и вышла из комнаты, в которой спали дочери. Таня чуть помедлила, она очень хотела знать правду и одновременно боялась этой правды. Войдя в комнату к матери, она увидела, как та склонилась перед открытым сундуком.
            Таня, взглянув на пожелтевший газетный свёрток, извлечённый из глубины сундука, подумала: «Вот где хранятся все тайны, не зря мать до сих пор прячет ключ от сундука».
Вера, положив свёрток на стол, развязала шпагат и бережно развернула газету – там оказались фотографии. Они хорошо сохранились, были отличного качества, словно, только отпечатаны.
– Смотри, – сказала она, – это твои родители.
Таня, затаив дыхание, осторожно взяла фотографию в руки. На снимке она увидела жениха и невесту.
– Какие они красивые, особенно мама в этом длинном струящемся платье. Таня нежно обводила лица пальчиком, шепча – «мамочка моя» и совсем непривычное – «папа, папочка».
– Ты на мать свою похожа, – сказала Вера.
             Взяв в руки следующую фотографию, Вера продолжала: «Это ты с родителями, с дедушкой и бабушкой. А это – тётя и дядя. Таня, слушая пояснения, знакомилась со своими родными. Закрыв глаза, она пыталась вспомнить лицо своей матери, но ничего не получилось.
– А где они сейчас?
             И тетя Вера, которую она считала своей матерью, открыла Тане «страшную» тайну, наказав никому ничего не говорить, даже сёстрам. Оказывается, она дочь «врага народа», и воспитывалась в семье тёти Веры – жены родного брата Таниной матери. Татьяна была ошеломлена таким известием. Теперь она поняла причину своих бед: в школе для учительницы она была дочерью «врага народа» (до учительницы, наверно, дошли слухи), дома – лишним ртом.

                ***
            Узнав это, она забыла про детские обиды. Таня представила, в какой ситуации тогда оказалась тётя Вера, заменившая ей мать. После ареста мужа и всех его родственников, в том числе Таниной матери, беременная Вера осталась одна с двумя дочками на руках, а тут ещё крошка племянница. Вера могла бы отдать Таню в детдом, но оставила в своей семье. Работала на нескольких работах, тянулась изо всех сил, чтобы прокормить и выучить четверых детей. Оттого всегда озабоченная, измотанная на работе, срывалась на Тане, которая чаще других дочерей преподносила ей сюрпризы.
            Нашлось объяснение и тому, почему у Тани и дочерей Веры такая фамилия. Взяв девичью фамилию – Даниловская, Вера сменила фамилию и детям. Предполагая, что после ареста мужа, в любое время могут нагрянуть с обыском, она, оставив только несколько фотографий, сожгла все письма от Таниного отца, жившего за границей в Китае. Так же поступала и со всей приходящей от него корреспонденцией. Она оборвала все нити, связывающие маленькую Таню с её прошлым, боясь за себя и детей.
            В тот вечер они долго сидели, обнявшись и плача. Дочки тети Веры досматривали, наверно, уже сотый сон, а Таня всё расспрашивала и расспрашивала о своих родителях. Вера боялась говорить всю правду (шёл 1950 год, до реабилитации невинно репрессированных было ещё шесть лет), да и сама она на тот момент толком ничего не знала.

                ***

            Доподлинную историю своей семьи Таня узнает после того, как её разыщут родственники отца и передадут фотографии и его письма. Оказывается, она – Щёголева Татьяна Ильинична, родилась 9 ноября 1933 года в Северной Маньчжурии в городе Харбине. Её родители: отец – Щёголев Илья Иванович, мать – Нина Андреевна, в девичестве Беззубина.
            Нина Андреевна Беззубина, родилась в Харбине в 1913 году. В семье её родителей было четверо детей: два сына и две дочери, Нина – самая младшая. Отец Нины Андреевны, Беззубин Андрей Федорович, работал в управлении КВЖД (Китайской Восточной железной дороги) в городе Харбине. КВЖД проходила от границы СССР до Порт-Артура и обслуживалась русскими служащими и рабочими. Родители жили в достатке. Нина выучилась портному делу, шила прекрасные вещи. Красивая, модно одетая девушка привлекала внимание молодых людей.
           Однажды, гуляя по улице, она столкнулась с молодым человеком, выходящим из ворот одного дома. В руках у него был фотоаппарат – диковинка для того времени.  Он извинился. Очарованный её красотой, он представился, а, чтобы загладить свою неловкость, предложил сделать её фото. Нина сначала опешила от такого предложения, но, глядя на умоляющеё лицо человека, по имени Илья Щёголев, кокетливо улыбнулась и согласилась. Первым его подарком была фотография. Нина оценила талант Ильи как фотографа, между ними завязалась дружба. Илья оказался интересным собеседником, он сразу познакомился с её родителями. Илья был старше Нины на одиннадцать лет, уже твёрдо стоял на ногах. Тем и понравился родителям, что всего добился сам. В 1932 году Нина с Ильей поженились, а в 1933 у них родилась Таточка (так называл Илья свою дочь Таню).

                ***

           Кто же такой Илья Щёголев и как он оказался в Харбине?  Илья Иванович Щёголев родился 17 июня 1902 года в г. Чита Иркутской области. Кроме Ильи в семье Щёголевых был ещё трое детей: две дочери и младший сын Павел. Из воспоминаний Павла Ивановича Щёголева:
           «Илья был курсантом Читинского юнкерского училище. В октябре 1920 года при отходе белой армии из Читы, вместе с ними ушли и юнкера училища. Перед отъездом Илья зашёл домой попрощаться. Он был в шинели, без погон, винтовку со штыком прислонил на кухне к печи. Мать в слезах, отец в угрюмом сосредоточении, у меня растерянные глаза, мне шесть лет. Что происходит, я не понимал. Здесь же были сёстры – Шура и Тоня. Наверно, поступок Ильи был одобрен в семье, но никто не понимал и не воспринимал предстоящую перемену и последующие события. Запомнилось, что в те времена к нам приходили какие-то люди в офицерских погонах, что-то бурно и шумно обсуждали, сидя за столом в большой комнате нашего дома. Происходящие события того времени воспринимались мной в каком-то другом, чем теперь измерении. Какой путь совершил Илья, участвовал ли в боях – неизвестно, скорей всего где-то перешёл границу вместе с юнкерами и сдал оружие китайским властям. Оказавшись в Харбине, Илья был предоставлен самому себе».

                ***

             Далее о его эмигрантской жизни в Харбине, можно судить по письмам-открыткам, которые он регулярно присылал родителям. Сохранилась небольшая пачка этих открыток. Илья поздравлял родственников со всеми христианскими праздниками. Открытки были с видами Харбина. Ответные письма ему писала старшая сестра Антонина. По датам на открытках и содержанию в них можно представить его жизнь в Харбине. Вот послание, датируемое 1924 годом, с упоминанием, что в День Крещения на реке Сунгари собралось народу тысяч пятьдесят русских. 
             Без паспорта он долго не мог найти работу. Писал, что многие с хорошим образованием просят милостыню. Просил ответ не писать, так как у него не было ни адреса, ни постоянного места работы. Перебивался временными заработками: работал на водопроводе, потом жил в огороде у какого-то хозяина – сторожил его мастерскую. Наконец, устроился дворником, у него появилось жильё, платили 10 иен, потом 15 иен в месяц и ещё кормили. 1 иена стоила 0,5 доллара (или примерно 35 копеек). В его обязанности входило убирать двор и тротуар, качать воду, ходить на базар. Далее работал истопником в деповской бане, табельщиком, работал на путях. Очень сожалел, что не был обучен какому-нибудь ремеслу, тогда, легче было бы найти работу.
             Далее сообщает, что работал от биржи водителем легковой машины, возил пассажиров по Харбину, получал 60 долларов в месяц. Дважды был оштрафован в полицейском управлении за то, что взял пассажиров в неуказанном месте. Работал сутки, потом сутки отдыхал. Был принят в союз рабочих железнодорожного транспорта и водников КВЖД, в котором он платил взносы, но мог взять и кредит.
            Высылая матери 20 долларов, писал – это  14 рублей 20 копеек в золотой валюте. Вызывает удивление, но так, наверно, было заведено – взрослые дети должны помогать родителям. Хоть мизерную сумму, но отправлял регулярно, даже когда сам влачил жалкое существование, перебиваясь с хлеба на воду.
            Пройдя обучение на шестимесячных курсах слесарному и токарному делу, поступил на автотехнические курсы с оплатой три доллара в месяц сроком на четыре года.
            В открытках-письмах ощущается забота и любовь к родителям, сглаживается неблагополучие и переживания в самые первые годы его эмиграции.                Вот в открытке в мае 1925 года, поздравляя сестренку Щуру с днём рождения, он пишет, что хотел купить ей туфли, но на почте посылки не принимают.
            В письмах часто спрашивает об успехах младшего брата Павлуши, о здоровье  матери, о том, за что уволили отца и дали ли ему пособие? Всё чаще и чаще пишет о том, что хотел бы вернуться на родину. Он ни за что не хотел оставаться в Харбине. В письмах просит родителей похлопотать за него, достать для него хоть какую-нибудь бумагу, по которой он мог бы вернуться.
            Имея постоянный заработок, Илья делает довольно дорогие покупки: то сообщает о том, что приобрёл фотоаппарат и увлёкся фотографией, то – купил автомобиль. Присылал фотографии с видами Харбина, выполненные собственноручно, иногда свою личную фотокарточку. Если на первых фотографиях выглядел худым и плохо одетым, то на последних – довольно респектабельным человеком.
           После женитьбы в 1932 году и рождения дочери, Илья вновь направил свои усилия на получение документов, по которым мог бы вернуться на родину. Писал в Москву, ждал амнистии и документов в консульстве. С документами ничего не получилось, и он остался невыездным, писал, что этому помешал его чин. Какой у него был чин неизвестно.

                ***

           В 1935 году, глава семейства Беззубиных, отец Нины, выйдя на пенсию, решил с семьей вернуться в Россию. Старший сын Беззубиных – Фёдор перебрался в Россию намного раньше, жил в Перми, работал на железной дороге. К нему-то и поехали родители с сыном Валентином, дочерью Ниной и маленькой внучкой Таней. Старшая дочь Зоя, будучи замужем за поляком, осталась в Харбине. Илья из-за отсутствия соответствующих документов не смог поехать вместе с ними. На вокзале Нина плакала, он целовал лицо своей жены и маленькой дочурки, которую безмерно любил. Расставание с женой и дочерью для Ильи было тяжелым испытанием, он интуитивно понимал, что больше никогда их не увидит. 
           Имущества у Беззубиных было много, под него заняли целый вагон, привезли даже цветы в кадках (именно это имущество и вещи спасли Верину семью от голода, она обменивала их на продукты). Поезд проходил через город Читу. На вокзал повидаться со снохой и внучкой пришла мать Ильи с детьми (отца уже не было в живых, он умер 1931г., так и не дождавшись сына). После прибытия Беззубиных в Пермь, сначала всё было хорошо. Радовались чудесной природе, снегу. Нина устроилась мастером на фабрику «Пермодежда». Брала на дом частные заказы. Была первой модницей в городе, как куклу наряжала и свою двухлетнюю дочь Танюшку.
          Беда нагрянула неожиданно. Волна политических репрессий докатилась до Урала.  Беззубины считались репатриантами, прибывшими из-за границы, они-то и попадали в первую очередь под подозрение. В конце 1936 году арестовали главу семейства – пенсионера Андрея Федоровича Беззубина – отца Нины, много лет проработавшего в Китае, за якобы шпионскую деятельность и приговорили к трём годам лишения свободы. Арест отца был первым звоночком в трагедии семьи Беззубиных.
          В октябре 1937 года арестовали и приехавших с ним детей – Нину и Валентина, а заодно и сына Фёдора, который приютил их. В момент ареста, не выдержало сердце матери. Взглянув на внучек и беременную сноху Веру – жену Фёдора, она прошептала, – сбереги детей, – и упала замертво.
Всех троих детей Беззубиных приговорили к высшей мере наказания, как говорится в деле, – за шпионаж и недонесение о КР. В конце ноября их расстреляли в лесу в Свердловской области (об этом родные узнают через много лет).
           О трагедии Вера коротко написала Щёголевым в г.Чита. К этому времени не было уже матери Ильи, она умерла в 1936 году. Его сёстры и брат, боясь за судьбу семьи, прервали переписку не только с Верой, но с братом, жившим за границей. Находясь в растерянности и не дождавшись писем от жены, Илья подумал, что она его забыла. Не мог понять он и причину молчания своих родных из Читы.


                ***

           В 1945 году в своем почтовом ящике Вера Даниловская обнаружила странный конверт без почтовых штемпелей. В нём было письмо от Ильи из Австралии. В письме он писал:
          «Здравствуй Нина и уже большая Тата! Вот после восьмилетнего разрыва нашей переписки, я снова решил писать. Не знаю, достигнет ли цели моё письмо в это тяжёлое военное время. Как сюда попал, я уже писал, и уверен, что ты знаешь, но вот не нашла нужным меня уведомить. Писать о себе не буду, да и не знаю интересно ли тебе, только сообщу о себе, что я ещё жив, думаю, для Таты это будет большая радость, если ты нашла нужным сообщить ей о моей личности. Прошу, дай знать, хотя бы коротким ответом о своей жизни, какие изменения произошли в этот период. Жить может мне осталось недолго, а Тату я должен обеспечить. Буду с нетерпением ждать хорошего или плохого результата. Привет всем, Пиши на адрес Зои, сюда в Австралию, я по-прежнему живу у них. Илья».
            Видимо, кто-то нелегально привёз это письмо в Пермь и бросил в почтовый ящик. Из письма было понятно, что Илья и старшая сестра Нины – Зоя перебрались в Австралию, и они ничего не знают о судьбе своих родных. Запечатав листок в новый конверт без обратного адреса, Вера переслала это послание сестрам Ильи.
                ***    
            На этом переписка оборвалась окончательно. В то время дать весточку не представлялось возможности. Говорить, что есть родственники за границей было неблагоразумно, в этом на себе убедился младший брат Ильи – Павел. Вот что писал он в своих воспоминаниях:
             «Конечно, Илья, как жизненное явление не единственное, таких как он эмигрантов сотни тысяч раскидала революция 1917-го года, они были выброшены волной политического взрыва по разным странам. Судьба каждого складывалась по-разному, оставляя тот или иной отпечаток на родственниках, оставшихся в России. Если в анкете написано: имеются родственники за границей, то на этого человека накладывалось клеймо неполноценности, а скорее подозрительности. Словом, выражалось недоверие к тем, у кого родственники за рубежом, не вдаваясь в суть трагедии, судьбу человека, покинувшего родину.  Мне запомнилось на всю жизнь назначение – ехать на работу в пограничный лесхоз. В анкете по наивности я написал, что брат в Харбине. Ехать в этот лесхоз, мне было отказано. Призыв в армию. Приехал служить на остров Сахалин в пограничные войска, при очередной беседе с командованием сказал, что брат за границей. Сразу же объявили об увольнении из армии. В военном билете запись: уволен по приказу №…  Под этим подразумевалась моя неблагонадежность. В дальнейшем приходилось скрывать. А разве Илья в этом виноват? Виновата система, породившая всеобщую подозрительность, а в дальнейшем волну неслыханных кровавых репрессий».

              Скрывая родство с братом, жившим за границей, сёстры и брат Ильи, по сути, отреклись от него. Такое было время. Вскоре в родном городе Чита никого из родных Ильи не осталось. Старшая сестра умерла. Окончив медицинский институт, его младший брат Павел работал врачом терапевтом в Евпатории, Севастополе, был на войне во Вьетнаме, потом жил в Подмосковной Балашихе.
             Младшая сестра Шура, выйдя замуж, жила в Иркутске.
Сын Шуры, преподаватель Иркутского института, уже в двадцать первом веке через интернет нашёл сведения о своём дяде Илье. Оказалось, Илья Щёголев в 1938 году выехал в Австралию, в 1948 году зарегистрировал механическую мастерскую и ещё не был женат. Позже, уже в зрелом возрасте, он женился, жену звали Галиной. Умер Илья в начале, а Галина в конце 90-х годов. Детей у них не было.


                ***
             Обо всём этом Татьяна Ильинична узнала, когда сама была уже бабушкой. А тогда, после окончания школы, Таня поступила в Пермское педагогическое училище. Окончив его, по направлению приехала на работу в город Губаха Пермского края. В Губахе познакомилась со своим будущим мужем, участником ВОВ, шахтёром Храмовым Николаем Петровичем.
            Через несколько лет они с сыном и дочерью переехали в молодой шахтёрский посёлок Красногорский Челябинской области. Муж работал на шахте. От матери и тёти Татьяне передалось увлечение шитьём и рукоделием, которое, как и сад-огород, были хорошим подспорьем в семейном бюджете. Сначала она работала воспитателем, а потом восемнадцать лет заведующей детским садом «Березка». Своей энергией и идеями Татьяна Ильинична увлекала коллектив, детский сад был в числе передовых. У неё самой много заслуженных наград.
            Ей так не хватало материнского тепла в детстве, и она отдавала свою любовь не только своим, но и чужим детям – для неё они были как родные. Она всегда встречала и провожала воспитанников и их родителей приветливой улыбкой. Глядя на неё, трудно было догадаться о том, что ей пришлось пережить не только в детстве, но и позже, когда она пятнадцать лет ухаживала за парализованным мужем. Но на этом испытания не закончились – ещё один удар она получила, когда пришло известие о трагической  гибели в ДТП уже семейного сына…

             Рассматривая фотографии своих родных и открытки с видами Харбина, Татьяна Ильинична вновь проживала день за днём свою жизнь. Перед её глазами, как в калейдоскопе, вспышками возникали яркие картинки из далекого детства. Ей казалось, что она слышит голоса, чувствует запах и тепло родительских рук.
             На обороте одной открытки с видом улицы Мостовой города Харбина – в письме, написанном химическим карандашом, её отец поясняет, что живёт на этой улице. Возможно, и маленькая Таня вместе с родителями проезжала на папином автомобиле по этой улице.
             Вот вокзал с надписью на русском языке «Харбин», с которого поезд уносил её родных навстречу погибели. Как писал отец, – Таня не понимая, почему не едет с ними папа, не хотела его отпускать, а когда тронулся поезд, она на прощанье долго махала двумя ручонками из окна вагона.
            А это последняя общая фотография перед отъездом, где она с матерью и отцом. Её мама в нарядном платье, которое сшила сама. Украшение платья – красивое обрамление из плиссированной ткани на рукавах и воротнике.
            На последней страничке альбома лежал небольшой пакет. Из него она извлекла драгоценное сокровище, тот самый воротник нежно-сиреневого цвета из заветного сундука, в котором много лет хранилась тайна её семьи.               
            Разгладив натруженными руками дорогую реликвию, сбережённую тётей, она поднесла воротник к своему лицу и сквозь слёзы прошептала, – он пахнет мамой.