Невеста неприкаянная

С благодарностью всем иллюзиям, посетившим меня









Приходят вёсны, как предутренние грёзы,
Когда проснулся и отчаялся уснуть:
Вдруг, будто в дымке, одеваются берёзы
Зелёной свежестью, и давней болью грудь
Вдруг так заноет, засаднит, запричитает,
Что сердцу впору завопить: «Зима, вернись!».
И что с того, что всё бурлит и прорастает,
Раз в дом печаль вошла откуда ни возьмись.
Да, таковы они, безудержные вёсны,
Дни зачастую их мучительны, несносны,
Хоть и полны ошеломляющей красы…
Живу и жду их как ещё одну возможность
Забыть про ставшую привычной осторожность
И всколыхнуть во мне застывшие весы.

Весы качнутся и припомнят дуновенье,
Что освежает, пробуждает и бодрит.
Оно провеет, взбудоражит на мгновенье…
И вот уж нет его, покой опять царит.
… Назвал весами что-то, что не поддаётся,
Не удаётся, не даётся, не даёт…
Точь-в-точь пропавшее кольцо на дне колодца:
И вроде нет, и сниться не перестаёт.
Так и она… Давным-давно сменились травы,
Цветы, манившие её под сень дубравы,
И нет уж редких тех кустов и сосен тех…
А средь стволов всё так же детски беззаботно,
Назло изжившему себя бесповоротно,
Звучит её, как боль, запомнившийся, смех.

Что бы случилось, не услышь я этот голос?
Как бы сложилось, не войди я в этот лес?
Где б прикорнул я, не зажги я этот хворост?
Что вспоминал бы, не увидь я тех небес?..
Одни намёки, если встать на перепутье,
Абы к кому метнуться, лишь бы не с собой…
Но не таков, а потому с моею сутью
Цежу по капле только собственный надой.
И как причудливо мой ум переживает
И так настойчиво и зло «перешивает»
Полотен внешних ткань на свой, любимый, лад:
Где дорисует, оттенит, а где замажет,
Где вставит лишнего, а где и недоскажет,
А где и вовсе перепортит всё подряд!

Он беспардонно и её мне преподносит
То попрыгуньей, то певуньей, то немой;
То подмигнёт как бы играючи, то спросит
И в то же время соревнуется со мной:
Кто изощрённей ей припишет совершенства,
Кто передаст удачней кожи её цвет,
Кто громче выскажется за её степенство,
Кто романтичней вовлечёт её в сюжет…
А сердцу тошно от всех этих построений,
Интуитивных смысловых нагромождений,
Псевдопрозрений и догадок этих всех.
В нём, бедном, музыка звучит, и неба просинь
Совсем запуталась в верхушках стройных сосен,
И слышен детски беззаботный её смех.

Был долго смех тот для меня обычным фоном,
Когда мне виделись сквозь сон её черты
И я тянулся к беспокойным этим кронам,
Чтоб вместе с ними любоваться с высоты
И тем закатом, что окрасил её пряди,
Прибавив рыжим медно-розовый отлив,
И бледной рванью облаков в лазурной глади
Над кромкой леса за семьёй прибрежных ив…
А вот на днях мотив как будто изменился
(или, быть может, как-то вдруг переломился)
И получил какой-то новый обертон:
Он стал похож на перекрой остывшей боли,
На перегар её глубинной сути, что ли,
На некий смысл, что был в итоге обретён.

И чуждый образ, весь в обрывках паутины,
Кривой тропой, с не очень светлой стороны,
Прорвав по шву рогожу умственной рутины,
Проник в мои полубольные полусны:
В лучах багровых, порождаемых закатом,
Что разливаются и красят всё в свой цвет,
По краю поля в ореоле розоватом
Неслышно двигается женский силуэт.
Он то укроется на миг за лёгкой дымкой,
Как будто спрячется под шапкой-невидимкой,
То среди трав мой вновь его ухватит взгляд…
Но с каждым шагом, несомненно, он всё ближе,
И наконец я всё отчётливее вижу
Черты лица её, осанку и наряд.

Всё вроде то же: и овал лица, и плечи,
И головы – её, знакомый, поворот…
Всё, что запомнилось со дня последней встречи
И до сих пор там где-то в памяти живёт.
Но нет той ауры безоблачного счастья,
Сквозившей некогда и в песнях, и в словах,
Не омрачаемой ни гибельностью страсти,
Ни скукой быта, ни разрухой в головах.
Потёкшей туши на щеках следы кривые,
У переносицы морщинки роковые,
Уст, ныне сжатых, бледно-розовый замок…
Печать несвежести на платье подвенечном,
В глазах готовность взять реванш на первом встречном
За гнусной мерзости преподанный урок.

Ступают ноги по стерне, давно просохшей
(не в лабутенах, босиком, как и должно
быть в полуснах на фоне памяти продрогшей,
напоминающей ожившее кино),
За обрямкавшимся подолом волочится
Ненужной прелестью измятая фата,
А в сбитых локонах приставший пух таится
Да рдеет ржа позавчерашнего листа.
Не дрогнет пыль в клочках разбросанного сена,
Не зашуршит обрывок полиэтилена,
Не хрустнут стебель, ветка под её ногой:
Она плывёт, грядущих сумерек не чуя,
Устав от тяжести, а может быть, тоскуя
По кущам сумрачным, сулящим ей покой.

… Во мне не встретив ни препоны, ни преграды,
Легко провеяла фантомом сквозь меня
И растворилась, вновь лишив меня отрады
В неё вглядеться в свете гаснущего дня.
А день уж гас, как гаснет уголь, исчерпавший
И цвет, и жар, и захлебнувшийся задор.
Казался вечер кисеёю, ниспадавшей
На краем дальним розовеющий простор.
Куда-то делись неуёмные стрекозы,
Не слышно шёпота листвы кривой берёзы,
Застывшей монстром у заросшей колеи.
И я стою один на этом бездорожье,
Пропахшем клевером и скошенною рожью,
То ли той грёзы полон, то ли в забытьи.

… А через час мне стало зябко и тревожно:
Где я и что там уготовано в ночи?
И вероятность повернуть была ничтожна,
И темнота вокруг всё скрыла, хоть кричи.
Но в тот же миг над этой бездной неуюта
Неяркой спутницей надежд взошла луна,
Дав мне понять, что и последняя минута
Без веры в чудо оставаться не должна.
Да, переписывать мне жизнь уж было поздно…
Но ведь дышалось мне, и небо было звёздно,
И в сердце не было предчувствия беды…
И к небосклону, подсветлённому зарницей,
Чуть различимы, шли безмолвной вереницей,
Стезёй, невесты неприкаянной следы…

3 – 21 марта, 2020
г. Омск