12. 24

В сочельник девятнадцатого года
ты трогала меня за наливающийся ***,
и падала звезда с чумного небосвода
под звон соседских чашек и кастрюль,
в хрущевских стенах, вязких точно вата,
наш стон совместный застревал,
была ты чуточку поддата,
блестел от пота твоего лица овал...
Резвились тени, как мясные мухи,
под нами в пляс пошла кровать,
и все рождественские духи
сюда слетелись пировать!
Квартира похотью дышала,
кран увлажнился от воды,
как будто все вокруг вкушало
твоей роскошнейшей ****ы...
Любовь нам суть свою явила,
и ты, сдаваясь так легко,
меня черешнями кормила
своих испуганных сосков,
когда же страстью неизменной,
мы жизни исчерпали полноту,
в зрачках твоей расширенной вселенной
я вдруг увидел, будто бы в бреду:
резвятся тени, как мясные мухи
над безобразной географией костей,
и наша плоть, так по-бодлеровски распухнув,
своих могильных ждет гостей...
Так мы, необратимостью влекомы,
с самою смертью нагло согрешив,
плодим печальную истому
на фоне чопорной недолговечности души!