Семейные предания

 
1.      Гнев матери

   Бабушка Мария Кондратьевна, мать моей  мамы, была верующей женщиной. В те времена это не приветствовалось, но в её доме всегда висели иконы. По вечерам она ходила в храм на службу, затеплив перед ними голубую лампадку.
   Всегда она надеялась на помощь и заступничество Бога.  Но однажды она решилась на жуткое оскорбление иконы Николая Чудотворца. Этого святого она почитала особо: в её родном селе был храм Святителя Николая, ему посвящался престольный праздник, муж носил имя Николая. Именно ему горячо молилась она, когда заболел маленький сынишка. Дифтерит уносил жизни многих детей, но, надеясь на чудо, женщина часами не вставала с колен, умоляя Святителя сохранить жизнь её ребёнку. Чуда не произошло, и обезумевшая от горя женщина вместе со словами упрёка бросила в икону Николая Угодника детские носочки, валявшиеся на полу.
    Святой понял отчаяние матери, он сохранил жизнь остальных её детей. Шестерых ребятишек подняла она на ноги, вырастив достойными людьми. Сохранилась медаль её Слава Материнства.

2.    Спасительные камешки

   Родной брат бабушки жил и работал в Москве. Любил и баловал младшую сестру, поэтому то и дело привозил ей подарки. Так у Мани Ярцевой собралось завидное для деревенской девушки приданое.
    Мы ещё застали хранившиеся в огромном сундуке шёлковые шали, кружевной зонтик с костяной ручкой, атласные расшитые тесьмой и кружевом кофточки, тонкие кружевные перчатки, лисью шубу с воротником из чернобурки. Это то немногое, что сохранилось на память.
     Главным же богатством были золотые украшения. Они помогли сохранить ей детей в тяжёлые голодные годы. И красивые вещи, а , в основном, колечки с камешками были выменены на муку. Руки у бабушки были тоже золотые, она умела всё: вязать кружева, вышивать, шить на зингеровской машинке, украшенной перламутром, косить серпом, прясть, готовить.
    До сих пор вспоминаем её варенье из красной рябины, торт наполеон, кукол, которые она шла нам из лоскутков, с волосами из шерстяных ниток. А не было бы у неё дарёных камешков, не было бы и нас…



3.      Василёк

   Мама моя была очень одарённым ребёнком. Училась всегда лучше всех, отличалась прекрасной памятью и ответственностью. Школу кончила на отлично, получила аттестат «с золотым обрезом» (медалей тогда не было). Но всю жизнь помнила, как ей было стыдно за ошибку, допущенную в детской записке.
   Когда ей было лет девять, она дружила с мальчиком-одноклассником и решила написать ему стихи. Стихи получились по-детски чистыми и наивными: «Пусть цветёт наша дружба с тобой, как во ржи василёк голубой!» Она так была рада, что не заметила допущенной ошибки. Слово «голубой» написала через Ы !
   Жуткое чувство стыда  охватило юную поэтессу, даже время не изгладило этого из памяти.



4. На танцы!

   Война прошлась по всем семьям, но у каждой семьи своя история. Младшая сестра мамы Юля осталась единственной помощницей, когда моя мама и её старший брат Анатолий оказались на фронте. Трое младших в помощники пока не годились. Юле пришлось устраиваться на работу, чтоб помогать матери. Отца они потеряли перед войной, он умер от туберкулёза лёгких.
    Но молодость остаётся молодостью! В первые послевоенные годы зазвучала музыка, потянулась молодёжь к песням, танцам. Юля имела музыкальное дарование: сама научилась играть на гитаре и пела чудесным голосом романсы. Она всегда была в центре внимания! Стройная, кареглазая.
    Одна беда: обуться не во что! Нашли выход из положения: мамины армейские сапоги! Так и кружилась по танцзалу в чёрных сапожках, да с изящными завитками на висках…
    О кудрях особая история: ручки ученические были деревянными, а край их, куда перо железное вставлялось, был тоже железным. Нагревали на свечке этот железный краешек и закручивали кудряшки, как в парикмахерской!



5.      Давай делить!

   Брат мой Алёшка был на два года постарше, а , значит, и поумней. Попали мы с ним в больницу, оба заболели скарлатиной. К нам никого не пускали, но передачи мама приносила.
   Помню кульки из коричневой бумаги, в которых нам приносили сладости. Лёшка сразу предлагал: «Давай делить!» И мы делили: мне печенье, ему конфеты;  мне сухари, ему шоколад. Как-то так всегда получалось.
   Такой делёж длился, пока нас медсестра не застала за дележом. Принесла она нам еду почему-то в одной тарелке. Картофельное пюре и консервы рыбные в томате. Мы их почему-то любили. «Давай делить!» Снова он уплетает вкусные консервы, а я давлюсь пустой картошкой. Медсестра и заметила, перемешала нам в тарелке картошку с рыбой, к моему полному удовольствию, и делить стало нечего.
    Но родителям рассказала, и с тех пор нам всегда два кулька приносили, в которых поровну лежали сладости. Это так здорово было, что я даже сейчас помню фантик от шоколадки, которая мне наконец-то досталась. На оранжевом фоне голова клоуна в колпаке и надпись : «Цирк».


 
6.    Яблоки
   
   После войны маме моей пришлось работать в сельской школе, так как в городе в то время работы не было. В селе Поветкино она жила на квартире у бабушки-хохлушки. Во время войны бабу Таню с дочерью и сыном угнали немцы на работы в Германию.
   После Победы поветкинский паренёк, служивший в Германии, женился на её дочери Шуре, в Германии у молодых родилась дочка, которую зарегистрировали в нашем посольстве. Только в 1947 году они все покинули чужую землю и приехали жить в Поветкино.
    Бывший солдат стал шофёром, семья росла. В 1950 году у них родился третий ребёнок. Когда Шура поняла, что ждёт и четвёртого, решилась прервать беременность и пошла к «народной умелице». Та умело отправила женщину на тот свет, и в домишке бабы Тани поселились трое сирот: трёхлетняя Галя, двухлетний Валера и трёхмесячный Лёня. Малышей надо было и накормить, и обстирать, и помыть…На бабушку забот столько свалилось, а помощников-то и нету, чужая она в этом селе.
     Вот моя мама и помогала ей, как могла. Привезла как-то из Венёва баранки, а ребятишки их ни разу и не видели. Что с ними делать, не знают. Катает по полу их Валерка и радуется: «Колёсики!»
    Молодой вдовец заходил иногда, ребят проведать, видел, кто с детьми нянчится. А когда самый младший заболел, его мама в Венёв на руках к врачам таскала. А это семь километров!
     Как-то раз притормозил возле неё грузовик, открыл шофёр дверцу, подвезти предлагает, а на сиденье три яблока лежат. Да такие, что в тех садах и не растут. Как с картинки, прямо в руки просятся. От поездки отказалась, а от яблок не смогла. А тут сестра этого шофёра с улыбкой: «Ешь яблоки, вкусные!» А видно не стоило брать тех яблок.
     Мама потом предполагала, что наговорённые они. Как иначе объяснить, что согласилась она стать женой этого шофёра и взять на себя заботу о трёх маленьких его детях?! Когда родители мои ссорились, мама ему напоминала об этих яблоках. А дети выросли, и я появилась…


8.    Милёня

   Отец мой среди деревенских ребят отличался сообразительностью, склонностью к техническому творчеству. Его отец, мой дедушка, был человеком тихим, созерцательного характера. Сажал яблони, пчёлами занимался, больше всего любил над прудом с удочкой сидеть. Шестеро  детей было у него, и только младший сын, мой отец, прекрасно учился, делал модели самолётов, имел разряд по шахматам. В семье к нему было особое отношение, даже называли его как-то ласково: «Милёня». А теперь интрига!
   Моя бабушка, мать отца, оставив на мужа троих детей (сыновья Иван, Михаил, дочь Антонина), уезжает в Москву. Жила в няньках в Кремле, видела Сталина. Как она туда попала, кто её устроил- об этом никогда не говорили. Но вернувшись из Москвы, она на коленях просила у мужа прощения…не московским ли происхождением объясняется непохожесть моего отца на остальных?!
   Писал стихи, любил театр, пел романсы, целовал дамам ручки…откуда это у крестьянского мужика? Пусть это будет их тайна.



9. Пыжик

   Так звали соседского пса. Его рыжую шерсть мы видели в подворотне, когда он, захлёбываясь злобным лаем, пытался выскочить со двора. Говорили, что он помесь с волком.
   День был замечательный! Начало осени, погожий день, очевидно, выходной, потому что все возятся на своих огородиках, копают картошку. Нас с братом пока не привлекают, ему пять, мне три. И мы, счастливые, от свободы, хорошей погоды идём по дороге к обычному месту наших ребячьих игр – поросшему травой бугру, откуда так здорово скатываться по траве летом и по снегу зимой. Ещё радостней нам потому, что у Лёшки в руках тоненькая гладко выструганная палочка, на конце которой машет зелёными железными крылышками бабочка, закреплённая на колёсиках. Эта новая игрушка у нас. Сейчас её везёт брат, а потом моя очередь наступит.
    Не наступила! Из подворотни выскакивает рыжий пёс и сбивает меня с ног. Он грызёт мне ноги…Мой крик собрал всю улицу! Мой маленький брат, пытаясь меня защитить, колотит по голове зверюгу своей зелёной бабочкой…
   Я помню только, что лежу, накрытая марлей (бинтовать было страшно). Рассказывали, что я долго не говорила, боялись, что стану заикаться. Мне ещё повезло, что собака оказалась не бешеная и мне не успели сделать в живот все 40 уколов.
    А бабочку я так и не покатала, сломалась бабочка…


10.       Хорошее письмецо

   Папина мама, моя бабушка Маша, была неграмотной. Она зато умела нюхать табак, и даже нам удавалось иногда угоститься из её табакерки. Все развлечения – это бесконечные пересуды с соседками, табачок и лото. У нас в доме этого не было, поэтому нам было всё это очень интересно. Большим событием было получение писем.
   Как-то раз почтальон принёс письмо, и у старушек появилось новое развлечение. Бабушка (почему-то все звали её Бабаля) разглядывала его, как Мартышка Крылова очки, трогала, гладила, переворачивала конверт. потом сделала вывод: «Хорошее письмецо!» 
    Радостью надо поделиться с подругами. Те тоже с грамотой не дружили, поэтому поглаживание и разглядывание продолжилось. Наконец, ближайшая подруга, баба Гуща, возвращая письмо, изрекла: «Да, баб Маш, хорошее письмецо, хорошее!»



11.      Поделом!

     Не помню, по какому торжественному поводу и от кого был этот царский подарок .Но царский, действительно. Лакомством для нас был кусочек хлеба, смоченный холодным чаем или водой и посыпанный сахаром. Это воспринималось нами, как сейчас пирожное.
И получить в личное пользование большую шоколадину в белой глянцевой упаковке было поистине чудом расчудесным.
      Брат, не долго раздумывая, расправился с угощением, я же долго любовалась на выпуклый золотой якорь на белом фоне и золотые буковки: «Золотой якорь». Мне было жаль нарушать такую красоту. Подспудно билась хитрая мыслишка: «Ленечка съел свою шоколадку, а у меня ещё целая!»Сколько сил хватит мне хранить своё сокровище, я не знала, но пока меня распирало чувство превосходства: ни у кого нет, а у меня вот они, золотые буковки сверкают на изумительно белом фоне…
     Двор нашей бабушки покрывала кудрявая мягкая гусиная травка (горец птичий), на ней мы резвились от души. Чтобы сохранить своё сокровище от неосторожных действий во время игры, я подвесила шоколадку на бельевую верёвку с помощью деревянной прищепки. Тщеславие моё раздулось ещё больше: какая я умница, как хорошо придумала!
     Когда собрались уходить домой, солнышко клонилось к горизонту. Не  забыв о своём богатстве, я побежала к верёвке, чтоб отцепить свою драгоценность.
     Вместо шоколадки прищепка держала грязно-коричневую мягкую бумажку с остатками растаявшего под солнцем шоколада… Мне даже и плакать стыдно было, сама виновата во всём, вот и оказалась «у разбитого корыта». Никого не угостила и сама не попробовала!