Томирис

         Моей сестричке Риточке


Часть 1. «Персиполис»

Шумит восторженный майдан.
Средь пестрых запахов и криков
Баши заводит караван
С дарами пустыни великой.

Осанка всем царям под стать,
Взор горделивого сатрапа,
В друзьях родов персидских знать, 
Чеканка с лалами на латах.

Шрам на щеке – печать побед.
В манерах след дворцовой лени:
Небрежный жест – и звон монет
За похвалу и восхищенье.

Толпа менял и верных слуг.
Воды разносчик ждет веленья.
Но не до них. И взгляд, и слух
Омрачены незримой тенью.

Среди базарной суеты,
Без барм златых и диадемы
Он зрит знакомые черты
Того, кто властвует над всеми. 

И, понимая кто пред ним,
Забыв о прожитых тревогах,
Уже считает ночи-дни,
И бьет челом, как перед богом.

«Увы мне, – молвил царь-царей –
Под рубищем не скрыть отвагу.
Не просто жить среди людей,
Тому, чей меч иным во благо.

Но коль случайность нас свела,
А наши встречи не случайны,
Поведай мне о племенах
Живущих там, в пределах дальних».

«В пределах дальних… Степь да степь.
Горячий воздух, дух полынный.
Иной народ, иная твердь.
И хлеб иной, и крепость в винах».

«Скажи на милость! Хлеб. Вино.
А жены там стройны, румяны?
Вплетают в косы серебро?
И сладострастны как наяды?»

«Они прекрасны, господин».
«Твой караван всегда в почете.
Привез ли в Персию рабынь?»
«Вы их, великий, не найдете...»

Недоумение в глазах.
А караванщик отвечает:
«В тех, самых дальних, племенах
Своих на деньги не меняют.

Они как ветер – без узды.
Свобода им всего дороже.
Немного хлеба и воды,
Да акинак в обычных ножнах.

Еще бы лук, да верный конь,
Да диск земли с кургана плоский».
«Они не празднуют закон?»
«Закон у них не вавилонский…»

«Но, кто-то правит там, в степи?»
«Да, Томирис. Она – царица.
Храбрее девы не найти,
Мудрее даже не приснится.

Ее законы в правоте
И в слове старцев седовласых…»
«Она ли покорится мне
Со всем своим премудрым царством?»

«Она…» – задумался баши.
Его молчанье царь не принял.
Тот час за дерзость порешил,
И на кол голову накинул.

И чтобы каждый молодец
Не забывал следить за речью,
Забрал товары во дворец
И позабыл о прежней встрече. 



Часть 2. «Укрощение бессонницы»

Не спится Киру, хоть убей.
Луна ли в окнах загостилась?
Полночи не смыкал очей
И жен отверг, и мед в не милость.

И казначея призывал,
И нежил слух струною звонкой…
Виски гудят, а голова
Как неутешный плач ребенка.

«Что совершилось? Чья вина? –
Твердилось Киром неустанно. –
А не взнуздать ли мне коня
Из тех, что куплены недавно?

Неукрощенный жеребец
Питает мужество желаньем.
Его ретивость, наконец,
Сменит бессонницы страданья».

Уже и конюхи спешат,
Звеня серебряной уздою,
И виночерпий чуть дыша
Застыл с пиалою хмельною.

Недолго ждали удальца –
Неторопливою походкой
Во двор спускается с крыльца,
Слегка поигрывая плеткой.

Плеть для владыки как печать.
Она и взгреет, и огреет,
И нагишом велит скакать,
И буйство грозное рассеет.

«Вот этот, разве не хорош, –
Лебяжья шея, грудь девицы!
Не в тех ли ты краях живешь
Где непокорные царицы?»

Улыбка царская хитра.
Бедовый конюх понимает –
Как змей взовьется в стремена
И резвость дикую взнуздает.

И круг почета пред людьми,
Ему ли славой не гордиться –
Уж скольких он да усмирил
Своей всевластною десницей.   

Но что-то вдруг пошло не так.
Свечой взметнулся скиф буланый,
Рассеял челядь и зевак,
И огорожу протаранил.

«Не далеко и до беды» –
Шептались стражники с опаской –
То в скок, то в бок, то на дыбы,
То храп, то бешеная встряска.

И, презирая всех господ, –
И стражу грозную, и свиту,
Взбрыкнул у царственных ворот,
Владыку сбросив под копыта.

Метнулись слуги: «Царь упал!»
А Кир, сбивая пыль бесславья,
Взревел: «Не нужен костоправ!
Не жрец не нужен мне, не травник!»

Ушибы, что они царю?
Позор падения не смоешь,
И жало острое коню:
«Ты драхмы ломаной не стоишь!»

Страж, из «бессмертных», чье копье
Владыка отнял для отмщенья,
И нем, и бел, как полотно,
Коль в гневе Кир – всё в мире бренно. 

А царь, воистину как лев,
Вкусивший плоти человечьей,
Повесить конюха велел
И стременного за беспечность.

И, отдышавшись наконец,
И плетью пригрозив для вида,
Шагнул без свиты во дворец,
Прочь унося свои обиды.




Часть 3. «Посольство в Великую Скифию»

Скрипит обиженно арба,
Возница жаркий пот снимает –
Степь неприветлива, она
Забыла о цветущем мае.

Средь жесткой выжженной травы
Не дремлет только мышь-полевка,
Да в синеве парят орлы,
Вкушая дух полынный горький.   

Обоз ползет то вверх, то вниз.
Мольбы то к месяцу, то к солнцу,
А вдруг услышит Томирис
О злоключениях посольства.

Степь… Стало холодно в ночи. 
И воет волк пред лунным ликом.
Жаль, проводник всегда молчит,
Как будто вовсе безъязыкий.

Уже и осень шьет кафтан,
И о зиме запели птицы.
Но, коли велено послам –
Ни с чем попробуй возвратиться…

«Там, на кургане!» – зычный крик.
И верно, там, довольно близко,
Рой гордых всадников возник,
Как будто с неба опустился.

И, упреждая чужаков,
И потирая луки грозно,
Они беспечно и легко,
Скатились к царскому обозу.

И обступив со всех сторон,
Печать презрения на лицах,
Вдруг подарили свой поклон
Проводнику. Нет, проводнице...

Глазам не верили послы.
И разве можно не смутиться:
«Куда глядели мы, ослы! 
Наш следопыт не муж – девица!»

И та, кто столько дней одна
Была средь персов тайной гостьей,
Взяла другого скакуна,
Опоясавшись саблей острой.

На косы – шелковая шаль.
Седло чеканное, попона.
И золотая пектораль –
Скрещенье царственных грифонов.

Смекнули персы – что к чему,
И тут же льстивые улыбки:
«Хвала пытливому уму
И мудрости владыки скифской!

Не скроем, мы – удивлены
Таким чудесным превращеньем.
Наш господин прислал дары,
Прими их с должным уваженьем!»

Слова посланника – елей.
Юлит как уж на сковородке:
«Великий Кир и царь царей,
Однако, нрав его не кроткий...»

Но к небу вскинута рука.
Умолкли гости, ждут ответа.
«Нужны ли яства облакам,
Их угощенье – вольный ветер.

Подарки ваши не приму –
Их украшают слезы вдовьи.
А привезете к нам войну –
Всех напою горячей кровью!

Я быть грозою не горю,
Но слов на ветер не бросаю.
Ступайте к вашему царю.
Его рабов я отпускаю».

Дружина крикнула: «Бар-рр-ра!»
И прочь умчалась за курганы.
И вновь обиженно арба
Скрипит по высушенным травам.




Часть 4. «Царевич Спаргапис»

Буянит ветер над рекой,
Рвет камыши и топчет травы:
«Порушен персами покой,
Ведет дружины Кир кровавый.

И зверь, и птица, и змея –
Спасенья ищут за холмами.
И не одна уже земля
Познала вкус жестокой стали.

Враги бесчинствуют в степи.
Граничный юрт окутан дымом.
Под корень срублены стволы
В священной роще тополиной.

И даже пленным нет надежд –
Куда не глянь – беда и раны,
Узлы награбленных одежд,
Стада быков, овец отары.

Озера выпиты до дна,
Стерня истолчена до черни.
Где Томирис? Пришла война.
Не долог час. Кто будет первым?

Ужели скифы не храбры?
Ужели стрелы их не метки?
А если нет – собрать дары
И позабыть заветы предков... 

Где Томирис? Где Томирис?!
А Томирис уже на круге.
Вожди и старцы собрались,
В глазах печаль, но нет испуга.

И жар горячечный в речах –
В них страсть грядущего сраженья,
И тут же клятвы на мечах,
И похвальба и зов к отмщенью.

Однако, спорят старики.
И их смущенья не напрасны:
«В теснине собраны полки.
Не устоим — погибнет царство».

Сомненья брызнули как яд. 
От них все больше беспокойства.
Но пуще прежнего шумят
О том, чей род возглавит войско.

«Эй!» – сын царицы – Спаргапис,
Звенит прадедовским железом,
Как реки вены налились,
Глаза – чарующие бездны.

Насмешкою растянут рот: 
«Беззубые противны вздохи.
Пришла война – пойдем в поход!
Неужто нас кормили плохо?   

В бой рвутся храбрые сердца,
А вы трещите как сороки!
Клянусь, я вырос без отца,
Но не обабился до срока.

Коль вашей брани нет конца –
Я в хлебной деже не закисну.
Не будет стыдно праотцам
За лук и стрелы Спаргаписа!»

Пошли по кругу похвальбы.
Не знает молодость остроги
И, оторвавшись от орды,
Тот час готовится в дорогу.

Колчан набитый за спиной,
Копье, чекан да щит плетеный –
Кто жаждет участи иной
Тот не откажется от боя.

Сынам-героям — исполать!
И до земли поклоны низко. 
И только мать, и только мать
Глядит на сына с укоризной.      

С мужчиной спорить не с руки,
Упрямство, как алмаз в оправе.
А Кира грозные полки
Уже стоят на переправе...




Часть 5. «Легкая победа»

Беспечна юность, как весна –
Ей холод ранний не помеха:
Прочь удила и стремена,
Не серебром звенит, а смехом.

Сердца отвагою полны,
И каждый воин жаждет славы,
Ему в награду – зов луны
И нежный щебет дев лукавых.

«Эй, Спаргапис! – очнулся скиф
От дум, нахлынувших в походе,
Веселый гомон поутих –
Шатры персидские за бродом!

Костры дымятся. В казанах
Поспело варево мясное.
Врагов попотчуем сполна,
А после пиршество устроим!»

– Дозоров много за рекой?
– Мы сроду стражей не считали!
– Так, что ж, мы медлим? Сходу – в бой!
Мы – скифы, баловни Папая!

– Ну, коли так, знамена – ввысь!
На древках стиснуты ладони.
«Бар-рр-ра!» – и скифы понеслись
Сметая жидкие заслоны.

Удача любит молодых.
Они излюбленные яства...
Звенел восторгом юный скиф,
Дуванил царские богатства.

Намет походный обживал,
И дорогую колесницу,
И трижды славу воздавал
Не Томирис, а Спаргапису:

«Царица скифам не нужна!
Наш царь прославился на деле!» 
И от заморского вина,
Как будто в первый раз хмелели.

И гул стоял до темноты –
Пчелиный рой покинул улей.
Так, осторожность позабыв,
Средь поля ратники уснули.

И сап и храп стоял такой,
Каких ни разу не бывало.
А ночь сгустилась над рекой,
Как будто саван примеряла.

Коварен Кир! Коварен Кир!
Еще и утро не проснулось –
Бивак беспечный обступил
Кольцом щитов, мечей и сулиц.

Исход был прежде предрешен
Дурманным зельем, не железом.
И не проснувшихся еще
Как волк велел вязать и резать.

Не многие пришли в себя.
А те, кто позже спохватились,
Бранили подлого царя
И не надеялись на милость.

Персидских пут не разорвешь,
Хоть землю ешь в таком похмелье.
И резал горла острый нож,
И кат ни разу не промедлил.

В живых оставил пятерых,
Кивнув, как будто благосклонно:
«Отныне вы – мои рабы» 
И «наградил» клеймом позорным.

Как эту «милость» пережить?
Тяжелый дух паленой плоти:
Скрипели зубы как ножи,
Чело покрылось липким потом.   

Глазницы кровью налились
И на устах разбитых имя:
«Да, будь ты проклят, Спаргапис,
Наш плен – венец твоей гордыни!» 




Часть 6. «Отмщение»

Восток и запад не сошлись,
Но бог войны вздыхает часто.
Предстала Киру Томирис
Немногословна и прекрасна:   

«Меня ты видишь, царь-царей.
Я и в бою себя не скрою.
Коль не отдашь мне сыновей –
Приду за царской головою.

Я не прошу и не молю.
Но, упреждаю как царица.
Назавтра голову твою
Заставлю допьяна напиться!»

«Назавтра? – удивился Кир –
Сегодня говорим с тобою.
Я предлагаю славный пир.
Ты станешь младшею женою.

Твои стада и твой народ,
Его земля, его колодцы –
Все за приданое пойдет.
Иначе сына не дождешься.

Ты можешь с этим переспать, 
Но я проснусь и очень рано…»
На этот раз смолчала мать
И прочь от перса ускакала.

Назавтра Кир встречал рассвет:
«Теперь все ясно между нами.
Достойной женщины ответ» –
И Спаргаписа обезглавил.

А в полдень грянула гроза.
Восток и запад – все смешалось.
Из копий выросли леса,
Конь заходился диким шалом.

Мечи схлестнулись – не унять.
Знамена падали и висли.
И полегла большая рать
На радость воронам и лисам. 

Под вечер сеча улеглась.
И выживших осталось мало.
И не одна звезда зажглась
О том, кого средь нас не стало.

Волна печали за волной.
О седоках скорбели кони.
И предвещали час ночной
Уже стихающие стоны.

Лишь та, чьи косы как снега,
Их черноты как не бывало,
Искала павшего врага
И, наконец-то, отыскала.

Схватила властною рукой:
«Мы по сынам справляем тризну,
Пей, царь-царей, живую кровь,
Коль не насытился при жизни!»

И, заглушая копий стук,
Воззвала: «Степь осталась вольной!»
И ткнула голову в бурдюк,
С царя-царей достойным пойлом…

Скатилось солнце на закат.
И пел в седле уставший воин
О том, как много лет назад
Вот также дед свой долг исполнил:

«Не ведом скифам с детства страх,
Мужчину шрамы украшают.
Коль враг пришел – так будет враг,
Коль друг – так другом называют.

Легко живется без узды.
Свобода нам всего дороже.
Немного хлеба и воды,
Да акинак в потертых ножнах.

Еще бы лук, да верный конь,
Да диск земли с кургана плоский.
Да солнца вечного огонь –
Закон у нас не вавилонский…»