Рецензия критике - рознь. Эссе

РЕЦЕНЗИЯ КРИТИКЕ — РОЗНЬ

Эффект достоверности повествования может быть результатом соблюдения требований жанра.
Иосиф Бродский, из эссе «Поэт и проза»


  Обращаясь к жанру рецензии, зачастую мы ошибочно хотим представить пред собой критический текст, подразумевающий детальный разбор от «а» до «я» под авторским углом зрения самого исполнения и звучания того или иного произведения, а если говорим о рецензировании концертных программ, то затрагиваем как структуру сочинения, так и личность композитора. Глубокое заблуждение, на мой взгляд, заключается в том, что рецензия воспринимается синонимично критике, что журналист в своей стезе (пусть профессионально целенаправленной) для массы представляет некую «публицистическую лексему» музыкального критика. Всегда необходимо помнить о том, что один-единственный информационный повод (пусть это будет, например, премьерное исполнение «Лирической сюиты» Берга) для журналиста может послужит обращением сразу к трем крупным группам жанров (информационных, аналитических, художественно-публицистических) в отличие от критика — узкопрофильного специалиста, в золотое сечение деятельности которого заложены три основы — анализ, оценка и суждение. Журналист может себе позволить работать в трех хронотопах. Он может обратиться к информационным жанрам и написать анонсированную заметку о предстоящей премьере, подготовить обширное интервью или взять развернутый комментарий у эксперта, воплотив его в форму интервью-монолога еще до исполнения сюиты. В настоящем времени журналист-аналитик, находясь непосредственно на концерте, будет решать: обращаться ему к жанру рецензии или к статье, проводя логически-смысловые цепочки в нотной архитектонике, нащупывая ментальные связи с исполнением ныне (по прошествии почти ста лет), а может, он сфокусируется на проблематике жанра сюиты, повернув к обширному блоку музыки XX века и становлению Берга как видного представителя музыкального экспрессионизма, используя при этом научные и критико-публицистические работы. Возможно, журналист и вовсе зафиксирует в своей концепции историческую идею и обратится к Нововенской школе, чтобы выделить в ней обособленность «Лирической сюиты». Но как бы то ни было, инфоповодом останется премьерное исполнение сюиты «здесь и сейчас». Ничто не мешает журналисту (за исключением отсутствия писательских навыков, разлета фантазии, авторской смелости и свободы) написать материал в жанре очерка или зарисовки. Музыкальный критик, позиционирующий себя как эксперт в области исполнения, не сможет проработать живой звучащий материал в каком-либо ином жанре. Его максимум — критика, часто безапелляционная. Рецензия же открывает для читателя еще одну константу публицистики — личное мнение и отношение автора (два противоборствующих полюса критики: в ней либо практически полностью отсутствует авторское начало, либо, наоборот, его настолько много, что кроме ядовитой желчи и предвзятости из иных текстов вынести нечего). Музыкальная критика взращивается музыковедением, музыкальная журналистика — музыковедением и системой жанров. В рецензии всегда есть место критике, но читаема она между строк, молоком по бумаге.
  Необходимость наличия императивной критики, как правило, вызывает много вопросов. Важно ли для исполнителя мнение не слушателя, пришедшего насладиться моментом соприкосновения с миром музыки, а критика, готовящегося к этому концерту заранее, и вот, уже сидящего на балконе с блокнотом, кропающим на бумаге (но не всегда сопоставляющим) все за и против, словно готовя жалобу-анонимку для кулуаров НКВД. Вряд ли. Для исполнителя главный критик — не преподаватель, не коллеги и даже не сам автор произведения, которое он исполняет; главный критик для исполнителя — sempre — он сам. Если мы рассматриваем три категории людей исполнительской связи «публика — исполнитель — композитор», то для кого будет иметь значение, ушел ли в пятом такте каденции исполнитель на pianissimo, выдержал ли он паузу после окончания побочной партии в экспозиции или же разбил на arpeggiare широкий аккорд во вступлении (попросту оттого, что его физиология и строение руки не позволяют сыграть аккорд, заявленный композитором, полностью)? Довести подобную феерию до хармсовского абсурда и предположить, чего же все-таки добивался критик: чтобы слушатель в следующий раз не покупал билеты на представленного исполнителя (у него ведь «не хватает руки»), чтобы исполнитель не брался за опусы того же (ранее любимого) композитора, а сам автор и вовсе прекратил сочинять (благо, если он жив) или же перевернулся в гробу. И выходит, если не для самого себя, то для кого пишет критик? Может быть, для общества подобных ему, где велика вероятность, что его собственная критика найдет не менее «критический» отзыв. Другая сторона медали, когда потребитель в массе не может разобрать и половины слов в номенклатуре и критических инверсиях. В этом плане у журналиста есть определенный посыл и стимул: он пишет материал, ориентируясь на аудиторию.
  Музыкальный журналист, по моему разумению, обязан заниматься просвещением, его побудительная функция к читателям (потенциальным слушателям) должна апеллировать к восприятию и сопереживанию субъективного, знакомить людей с новыми формами музыкальной трансформации, именами исполнителей и композиторов, пропагандируя искусство. Не стоит забывать, что журналист — это еще и своего рода medium, который не имеет оснований уродовать посредством текста память об исполнении, а если текст авторский, то задача журналиста еще и в том, чтобы сделать музыку чуть ближе и понятнее для тех, кто лишь собирается «вступить на путь истинный» слушания классической музыки, подтвердить самолично способность ее благоприятного воздействия (в конце концов, вспомним исполнение Седьмой симфонии Шостаковича, которую транслировали по радио и по громкоговорителям городской сети в августе 1942-го, чтобы понять ее трансцендентную силу).
  Музыке (если мы не упоминаем конкурсные и фестивальные ситуации для исполнителей и композиторов) не свойственна иерархия, искусство существует по неписаным законам и не имеет границ. Музыкальный журналист должен принимать и анализировать факты, а не отвергать их, как, например, свежую интерпретацию, демонстрируя на всеобщее обозрение казус непонимания. Критика бессильна, когда обращается к четкам установкам эпохи классицизма и отвергает иную трактовку современного исполнения, даже не пытаясь декодировать то, что при смене эпох меняется и течение времени, и вполне вероятно, что allegro XVIII века в аутентичном прочтении ныне будет звучать как andantino; бессильна, когда ставит крест на исполнителе, проживающем произведение так, как он его чувствует; бессильна, когда молодого музыканта отождествляет с его педагогами или же признанными величинами века прошлого, а композитора обвиняет в «похожести» и вымышленном плагиате. И я вовсе не имею в виду, что все и всея критика такова — отнюдь нет, всегда есть исключения. Но часто в общей картине музыкальной публицистики (что не скрывает под собой подобного и в музыкальной журналистике) видны касания кистей дилетантов под палитрой комплексов неполноценности.
  Кто вправе мог бы разразиться критикой по отношению к оркестру во всеуслышание? Его создатель, художественный руководитель и главный дирижер или же концертмейстер — возможно, да. Но разве кто-либо из них станет это делать на бумаге адресно к слушателю? Полагаю, вопрос риторический и не требует ответа. Такими правами не следует наделять себя и журналисту, даже еcли он сам прекрасно владеет каким-либо инструментом, с легкостью может открыть оркестровую партитуру и прочитать ее. Несомненно, журналист, пишущий о музыкальной жизни города, должен обладать необходимыми знаниями и постижением специфики как самого музыкального исполнительства, так и жанра рецензии, в котором он будет работать. Подобно театральному режиссеру, он исходит из того, что ставит пред собой сверхзадачу, отвечая за каждое слово, он обязан чувствовать ответственность за вкладываемое в материал для читателей (но не всегда за то, что они из него вынесут). В то же время рецензия — не просто рекомендация (или антирекомендация), публицистический меморандум автора (естественно, с анализом и, как итогом прослушивания, размышлениями), она носит и образовательный характер: через употребление и объяснение терминологии, указание биографических справок и исторических пунктов, а что касаемо качественной интерпретации музыканта — рецензия посредством слова преобразует талант одного человека в ценность для всего общества.
  Рецензию принято относить к группе аналитических жанров, но при работе над ней в сфере искусства неотъемлем поворот в жанр художественно-публицистический; нужно быть более аккуратным с формальностью повествования и стандартизацией. Рецензия — это своего рода калька на концерт, на ней остается начерченный абрис, который станет основой для поиска новых инженерных решений, в нашем случае — поисков слушательских. Аналитическое здесь применимо к эстетическому, к ассоциативному ряду, подогревающему аппетит читателя, метафоры (заявляя, скорее, параллель с другими видами искусства, что только подтвердит универсальность музыкального языка) следует нивелировать к присущей (и желательно узнаваемой) стилистике журналиста (ибо рецензия не есть безавторская сухая новость). Автору неплохо было бы помнить также о «резерве размышлений и послевкусия» — нельзя рассказать обо всем сразу, раскрыть все карты (стремление к этому не имеет смысла, оно обусловит метаморфозу философского трактата), что, в принципе, не под силу даже и исполнителям, находящимся в ситуативной ткани партитуры. Для меня рецензия сродни литературе: как бы то ни было, первое, на что я обращаю внимание — интересно ли мне читать материалы коллег, захватывают ли они меня, способны ли они изменить мое пространственное времяощущение или нет. Журналистское произведение обладает композиционной структурой, жанр рецензии — внутриконтекстным сюжетом с перипетиями и даже коллизиями. Если быть кратким, для меня рецензия — это художественно-публицистическая аналитика. А конкретно музыкальная — тот редкий жанр, где практически все продиктовано музыкой: язык диктует мелодика, стиль повествования — исполняемые композиторы, заявленная программность музыкальной формы — прямая отсылка к художественной литературе. Оттого журналистский материал подобен нотному тексту, который пусть частично и поверхностно, но способен на бумаге сохранить темы квадратов из многоголосной живой импровизации.
  Переосмысляя фразу римских консулов, заканчивающих подобным образом свою форумскую отчетную речь, скажу: «Я сделал все, что смог, пусть те, кто сможет, займутся критикой». Я же как журналист перед собственной совестью, создателями и исполнителями музыки предпочту остаться вдали от нее.



Маргарита Мендель