По Куприну

               
Перечитал  Куприна   «Как я был артистом»  и  вдруг почувствовал
 лёгкое    веяние   дежавю.  Я из  простого  командировочного  стал  в               
Москве  журналистом,  затем  пророком  и, наконец, экзотикой  московского   бомонда. За  четыре  дня!  Часто  бывая  в  командировках    я  заметил,  что  привлекаю   к  себе  внимание  жаждущих  различных  истин,  а  также полицию  и 
и охранников  магазинов.  Последние    меня  особенно  допекают. Стоит  мне  выйти  из  магазина  хоть  в    Ташкенте,  хоть  в  Израиле, я сразу  слышу  топот  бегущего за  мной  охранника и  лезу  в  карман  за чеком.   Однажды  за  мной погнался  продавец.  Чека  не  оказалось, но   спасла  кассирша, вспомнив  меня. 
В  Москве ,  спускаясь  в метро,  я  с суеверным  страхом  начинаю   оглядыв-
аться. Так и  есть!  Среди    ожидающих  поезда  сразу  замечаю  человека,
с  тоской  разглядывающего  толпу,  в  надежде   найти    того,  кто   ему 
откроет  истину. Я  прячусь  за  спины   соседей,  но   тщетно - он  меня 
 уже  тоже  засёк  и, сметая  чемоданом  народ, бросается  ко  мне  с
  конца   перрона,  чтобы  я  ему  объяснил,  как   проехать  на   какую-то
  тмутараканскую   улицу.
                Возвращаясь  к  теме.  Однажды  в  Москве  друг  дал  мне
пригласительный  билет  в  Дом  литераторов.  Что - то  там   намеча-
лось.  Я  вошёл  в  полупустой  зал  и  сел   недалеко  от  сцены.  Через
  пару  минут  за  несколько  рядов  впереди  от  меня  поднимается
дама  и,  размахивая  газетой, обращается  ко  мне  с  гневной  речью,
обвиняя  меня  в  каких -то  журналистских  грехах. Я  начал  оглядываться
 - к  кому  это  она?  Но  все  смотрели  на  меня, да  и  она  тоже.
Пришлось  всё  принять  на  свой  счёт.  Она  говорила  громко  и  зал
притих. Самые  мягкие  выражения: «Пишите  всякую  гадость, люди
вам  верят,  а  вы...» , дальше  было  покрепче. Я  начал ловить  сочу-
 вственные   взгляды,  мол  «досталось  бедняге»,  но  заодно  и  злорад-
ные  улыбки - « Так  ему, гаду!»  Я  был  бы,  как писал  О. Генри,  пар-
шивым  койотом,  если  бы  стал  доказывать, что  это  ошибка.  Мне
бы  не  поверили. Посчитали  бы, что  я  трусливо  увиливаю  от  критики.
  И  главное  -  «Все   ОНИ*  такие».  Выхода  не  было.  Пришлось
вступать в  игру. “Да,'' сказал  я,  «всё справедливо. Но  мы, журналис-
ты , тоже  люди  и  тоже  можем  ошибаться.  Не  я  писал  эту  статью
и  такой  критики  я  не  заслуживаю. Но  я , поняв,  как  тяжела  и  по-
рою  опасна  эта  работа ,  решил  бросить   журналистику  и  подать-
ся  в  геофизики.'' ( Кем, кстати, я и был )  Народ  потерял  ко  мне  ин-
терес  а  дама  сменила  гнев   на   милость   и    стала  меня  утешать .               
               Но  тут  вышла   на   сцену    Пахмутова   с  новым  молодым
дарованием  и  я  ушёл  в  легендарный   ресторан  при   Доме  литер-
аторов,  куда,  по  слухам,  водили  Черчилля,  во  время  его  визита  в
Москву.
 *евреи               
               Как   назывался   фильм   с  участием   Татьяны   Дорониной,
где  она  играет  стюардессу  и, под  конец, гибнет  в  авиакастрофе, я
не  помню. Фильм  не  понравился, а  печальный  финал, призванный
хоть  немного  поднять  рейтинг  фильма,  выдавив   слезу  у  фанатов
Дорониной,  был  явным  перебором. Этот  дешёвый   прием  меня  о-
собенно  разозлил  и, вернувшись  в  институт,  куда  я  был  команди-
рован, я  затеял  спор  по  этому  фильму  с  одним  из  этих   фанатов.
Я  был  молод  и  наивен,  и  считал,  что  в  споре  рождается  истина.
С  годами  я  понял,  что  в  споре  рождаются  неприязнь  и   озлобле-
ние.  Истина  рождается  в  дискуссиях.  Спор  вёлся  на  высоких  то-
нах,  к  нему  начали  прислушиваться  работники   весьма  большого    
отдела  -интерпритаторы  геофизических  диаграмм  - сплошь  женщ-
ины.  Поняв,  что  фаната  не  убедишь,  я  прервал   спор,  ушёл  и   к
вечеру  забыл  об этом. Но  утром,  в  этом  же  отделе, мне  показали 
свежий   номер   газеты  «Комсомольская   правда »  c  рецензией   на 
 этот  фильм  с  заголовком  «Ненастоящая  жизнь». Как  ни   странно,
статья  содержала   почти   все  мои критические  доводы,  которые  я
приводил  вчера  своему  оппоненту. Разве  что  порядок  был  другой
и  синонимы  разные.  Первой  мыслью   было  - мой  визави  в  споре
побежал  в  редакцию  и   настучал   на  меня,  но  с  ним  не  согласи-
лись. Дикая  мысль,  я  от  неё  сразу  отказался.  В  отделе  меня  нач-
али  поздравлять, считая  что  это  я  написал  в  редакцию. / они  слы-
шали  вчерашний  спор/  Это  чистая  фантастика, статьи  так  быстро
не  выходят.  С других  этажей  приходили  на  меня  смотреть  и  тре-
бовали  автографа.  Я  прослыл  Нострадамусом, что  с  одной  сторо-
ны  лестно,  но  звучит  старомодно  и  немного  смешно.
               
               
               В  этом  институте  был  доцент,  который  раз  в  неделю  со-
бирал  у  себя  московский  бомонд,  не  весь,  конечно,  а  избранных .       
Приходили  поэты, певцы, артисты,  известные  журналисты   и  про-,
чие,  как    теперь  говорят,  звёзды.  Их  надо  было  развлекать  и  хоз -
яин  каждый  раз  скармливал  им  экзотику  местного  разлива. Узнав,
что  в  институте  появился  пророк, да  ещё  из  Бухары, там  базиров-
алась  тогда   наша   экспедиция,  он  пригласил   меня   на   встречу  с
Московским  бомондом. Экзотикой  будешь, сказал  он,  для  них  чел-
овек  из  Бухары, что  для  нас  марсианин. Я  не  горел  желанием  по-
знакомиться  со  сливками  общества, на  тот  день  у меня  были  свои
планы,  но  он  намекнул  на  коньяк  и  я  сдался.   
               Пришло  человек  восемь  и  сразу  налегли  на  коньяк.
Один  играл  на   гитаре  и  пел,  другие  читали  стихи  и  рассказыва-
ли  смешные  истории.  Единственная  дама  читала  своё  произведе -
ние  в  прозе,  иногда   употребляя  особые  русские  слова,  при  этом
все   весело  переглядывались.  Для  меня,  проработавшего  пару  лет
в  сейсмической   партии,  где  на   120  человек  половина  -  бывшие
зэки  а  нас,  итээров,  всего  пятеро,  такая  претензия  на  оригиналь-
ность  выглядела  ребячеством. На  этом  языке  я  мог  расцветить  её
 прозу  не  хуже  любого  боцмана.   Но  я  помалкивал  и   налегал   на
коньяк.   Посиделки   мне   понравились,  бомонд  был  на  высоте!  И
хотя  хозяин,  похоже,  всерьёз  считая  меня   пророком,  шепнул  мне:
«Напророчь  им,  пусть  поёжатся»,  я  не  стал  людям  портить вечер.
А  вдруг?  Набравшись,  ночевать  я  остался  у  доцента , а  утром  он
  сказал:  «Не  произвёл  ты  впечатления. Они  говорят, что  врешь  буд-
то  он  из  Бухары.  Соседа  пригласил  по   лестничной  клетке.»