Tristan Tzara - Miennes отрывки часть 3

Окончание цикла стихотворений в прозе Тристана Тцара. Отдельное спасибо Никите Конову за консультации и критические замечания, имевшие место в процессе подготовки данного цикла стихов (God bless you, Good Sir!).



ИЗ СУМЕРЕЧНОГО МИРА

Затерянная в тропах, бархатистая и замшелая, внезапно появляется деревня для детей. Мы остановились в траве на опушке леса. Но здесь уже мы следовали по широкому пути, вырезанному во множестве теней, открывшемуся перед нами, подобно затёртой истории. Прекрасная беспечность! Вскоре наступила ночь, тысячи шумов ломали голоса у наших ног, и лес говорил, водопад разбивал бокалы один за другим и ясное опьянение деревьев, водящих хоровод, оставляли нас на милость волн насмешек, которые всегда толкали нас дальше.

Когда, наконец, мы узрели устойчивый горизонт, все паруса надулись, мы уже продвигались вперёд навстречу приветственным возгласам. Любовь, в который раз, больше не маячила перед глазами того, кто сковал нас оковами пути без руля и без ветрил.



НЕУЛОВИМОЕ ПРОШЛОЕ

Зажатое в каменных клещах, стенает море, грохочут лодки под смычок инквизитора. Вокруг маяка есть только одна зона господства с мощной челюстью.

Зима на зубах, наша плоть отдаёт её безмолвием, враг недалече.

И на холме, и до вершины цитадели не изменились сосны. Там было скорчившееся от боли отдалённое присутствие непроницаемой памяти. Какими окольными путями это было связано с невероятными шансами? Мы бросили вызов годам, осмеянная молодёжь. Теперь, оторванные от корней, намного опередив легенды, мы – не что иное, как загадочный кустарник, неразрывная путаница мифологии пырея.


ШЛЯПЫ

Пламя волос, крученые волосы, бризы волос, распущенные волосы, стянутые волосы, кроны деревьев; от цветения лиц до безмятежности неба идёт длинный путь, усеянный дерзновенностью. Порхают птицы невидимы вокруг ветвей, и воздушные бабочки уже рассеивают блеск своих драгоценных камней по горящей поверхности.

Над достоинством головы держат совет небеса. Раз и навсегда сказано, что день освещает свои плоды. Это оставляет за ночью её функцию глубокой земли, где даже память поглощена сознанием, справедливо открытым в непредвиденные миры. Таким образом, красота обходится без знания увядания, которое тем не менее заложено в ней, как неизгладимое семя.


СВЕТ ОТЕЛЯ

Что это за безмолвие, разлёгшееся на тяжелой добыче, поглощающее и скупое, заключённое в стенах покорности? Теперь, когда рана зажила, мы можем смеяться над тем значением, которое ты придавал ей. Ты помнишь болезненную утрату, пронизавшую всё твоё тело. Твоя бревенчатая голова думала на хрупких зимних листьях. Руки не могли найти меру возражений. Согнувшись под силой нетерпения, ничто не знало, как выправить время памяти. Сырость одиночества проникла в закоулки самых мелких мыслей. Только бечевая дорога показывала прямую, которой ты умудрялся следовать; в то время как каждая улица, ведущая к тебе, остановила тебя перед гнилой стеной, появившейся внезапно и определившей невозможность обнаружения причину и её познания.

От чего ты бежал, если не от себя?



ЗАТЕРЯННАЯ ВО ВРЕМЕНИ СТАНЦИЯ

Сочились уличные фонари, безмерными каплями на лбу, под удушением непроницаемой ночи. Вяло цепляясь за надежду, вселившуюся в неё, люди, чьё затишье плохо укрывало тряпьё ожидания, сгрудились в бесформенные скопления. То, что осталось от огромного безмолвия, дрейфовало по пустынной стране. Слепота причиняла боль, и, словно заплутавшая вода, мы циркулировали в замкнутом пространстве с единственной мыслью о том, чтобы бежать, разбив окно, за которым, знали мы, есть расстояние при последнем издыхании, его жидкий животный жар в пределах досягаемости наших ртов, жажда, сон и поток света, оставшийся нетронутым в горе памяти.


ВЕЧНОЕ ПРОБУЖДЕНИЕ

На закате очага ты на обратном пути. Пригвоздим печали и воспоминания о них, и всё это целая столярная мастерская сна, заполняющая пространство. Там начинается путь, но ни выход, ни замок, который им управляет, ни цель, нам неизвестны.
Разумеется, никто не знает слова, которое откроет тебе дверь. Ключ в тебе, а ты потерялся. Но все же усилие, терпение, уснувшее на обочине дороги, и просёлочная дорога подходит к концу. На полном ходу мы пробиваем, вместе с тобой, множество нерешённых вопросов, отлученных от солнечного света.
Повенчанные с восходящим ритмом, сердца все ещё бьются, уверенные в долговечности утра. Они куют железо до тех пор, пока оно горячо и пылко головокружение, движущее их триумфальной колесницей. Где будет остановка, на каком неожиданном скачке?


ПРОСТРАНСТВО

Песня девчонки - ни смеха, ни плача – о ровной тропинке рассказа, резвящейся и внезапно заброшенной. Девушкам нравится шить песню, которая простирается вдоль линии без горизонта. Это приглушает обычные доказательства пробуждения.

Я здесь, говорит она, перед пространством звука. Ни грусти, ни излишнего веселья. А лёгкая ностальгия, тоска по неведомому будущему, чтобы постичь, объять.

Я тоже, в тени липы, закрыв глаза, я проникаю сквозь ограду волшебного нетерпения, в то время как передо мной постоянство моря исправляет ошибки и раскрывает тщетность замыслов.



РОЖДЕНИЕ

Мы проходим мимо невыразимых ожиданий. Чудо происходит, мы же не подадим голоса, глазом не моргнём. Безмолвие и слепота, что неудивительно, силы обузданы суетой и тщетностью мгновения.

Настал день, когда я не смог сдержать свою горячую ревность. Внезапно втянутый в неизведанное, волнующее присутствие ребёнка, представшее перед судом ошеломляющего сознания, волновало меня до тех пор, пока я не забыл себя. Зарождающейся тайне я посвятил виноградную лозу и тонкость кервеля. Всегда хранить в памяти обещание, которое, не меньше чем человека, невозможно рассчитать только с определённого порядка величин.

Но в этом деле обязателен секрет. Или, по крайней мере, так обстоит дело с человеческой гордостью.