Короткий рассказ в пути...

В преддверии 75-летия Великой Победы.


Случайные встречи. В жизни каждого из нас они происходят практически ежедневно - со знакомыми и незнакомыми людьми. Некоторые из этих встреч забываются сразу, другие же остаются в душе и в памяти надолго, а, возможно, и навсегда. Именно такая встреча приключилась со мной совсем недавно, 27-го января текущего года. Стоит ли напоминать, что для  Ленинградцев это особенный день. И все мы непременно идём на Пискарёвку, а также к другим Мемориалам блокады, чтобы почтить память великих предков, в невыносимых условиях отстоявших родной город.

Для меня же, вот уже седьмой год подряд, мероприятия 27 января начинаются в Автово, на старинном Красненьком кладбище, где похоронены мои мама и папа. Именно их я спешу поздравить в первую очередь с нашим Святым Праздником. На кладбище в этот день всегда многолюдно. В годы войны оно было прифронтовым, и поэтому здесь захоронено много защитников Ленинграда, в том числе и участников операции «январский гром», погибших непосредственно в дни снятия блокады. В честь них и установлен первый, самый большой братский Мемориал, расположенный сразу за входом. Едва поравнявшись с ним, чтобы возложить цветы, я увидела красивую женщину довольно почтенного возраста, явно кого-то поджидавшую.
- Вы не с завода Жданова? – неожиданно спросила она меня.
- Нет, - улыбнулась я, почувствовав лёгкое ностальгическое тепло от словосочетания «завод Жданова». Так его называли во времена моего детства и ранней юности. Сейчас  давно уже это «Северная верфь».         
- Меня пригласили на возложение, - продолжила женщина. – Сказали, что где-то недалеко от входа, но почему-то здесь никого нет. Может, я не там стою?
-  Вы именно там стоите, - поспешила успокоить я. – Просто ещё рано. Все возложения  начинаются в одиннадцать, а сейчас без четверти.
- Но обычно люди собираются заранее, - волновалась моя собеседница. – А нет ли здесь ещё братских Мемориалов?
- Есть, - ответила я. – И даже два. Правда, оба они далеко от входа, и Вам вряд ли надо туда. Но, если желаете, могу проводить.
- Да. Проводите, пожалуйста, - обрадовалась она. – На всякий случай.

Мы двинулись вперёд по центральной аллее. От первого до второго Мемориала расстояние не такое уж и большое, но, учитывая возраст попутчицы, шли мы медленно.
- А у Вас здесь кто-то похоронен? – спросила она, заметив гвоздики в моей руке.
- Да. Родители.
- Воевали?
- Нет, они были ещё детьми.
- И давно их уже нет?
- Да как Вам сказать, - вздохнула я. – Иногда мне кажется, что их не стало только вчера, хотя прошло уже шесть и семь лет соответственно. Они ушли с разницей примерно в год. Из того поколения у меня осталась только тётя, мамина младшая сестрёнка, которую я очень люблю.
- А сколько ей было во время войны? – поинтересовалась собеседница.
- Двадцать второго июня сорок первого исполнилось ровно девять месяцев.
- Месяцев?! Так, значит, она мало что помнит.
- Самый первый день войны, конечно, не помнит, - улыбнулась я.
- А я помню, - оживилась попутчица. – Мне было уже три с половиной. И папу помню. – при этих словах лицо её просветлело, а глаза наполнились по-детски нежным теплом. – Мама не верила, что я его помню, а я помню…
- Я Вам верю, - моментально отреагировала я, и не только в знак поддержки, но и потому, что мои собственные первые воспоминания тоже начинались именно с трёхлетнего возраста.

Остановившись на несколько секунд и взглянув на меня с благодарностью, она продолжила свой рассказ:

- А потом...папа погиб, а я два с половиной года провела в партизанском отряде. Не одна, конечно, - улыбнулась она, заметив удивление на моём лице. – С мамой и бабушкой. Я ведь родом из области, из Волосова. В августе сорок первого его оккупировали немцы, но мы успели уйти в лес, к партизанам. Волосовский партизанский отряд. Слышали что-нибудь о нём?   
- Да, слышала, - подтвердила я, а про себя подумала, что не мешало бы изучить поподробнее.
- Вот в этом отряде мы и были. Мама партизанила, бабушка помогала по хозяйству. Ну и я с ними. Куда же ребёнка деть? Жили в землянках. Землянки хорошо помню. Часто приходилось менять места стоянок, поскольку леса периодически прочёсывали эстонские карательные отряды. Сами-то немцы в лес не совались, в основном только по шоссе проезжали, а вот от карателей приходилось скрываться. А в остальном шла обычная партизанская борьба. Дороги взрывали, мосты взрывали. Взрывы помню. Я их, конечно, не видела, но слышала. Далеко разносились… Так и жили. Из леса выходить стали только в феврале сорок четвёртого, после освобождения Луги. Мне уже было шесть лет, даже какую-то котомочку с пожитками доверили нести, бабушка собрала...

А между тем, за разговорами,  мы незаметно подошли ко второму братскому Мемориалу. Народа там тоже не оказалось.
- Всё-таки Вам надо было остаться у того, первого, - подытожила я. – Сейчас там уже наверняка собрались люди, возложение вот-вот начнётся. Дойдёте обратно, или Вас проводить?
- Я провожу! – неожиданно предложил проходящий мимо мужчина, видимо, услышавший мою последнюю реплику. - Я как раз туда иду.
- Вот и хорошо, - обрадовалась собеседница и обратилась ко мне: - Большое спасибо. Здоровья Вам.
- Это Вам! Вам здоровья! – воскликнула я. – Живите долго и счастливо.
- Спасибо, - улыбнулась она и с лёгкой грустинкой добавила: - Да, мы последние свидетели…
            
Весь остаток дня эта встреча не выходила у меня из головы. Я вдруг отчётливо поняла, как много мне дал этот рассказ. Да, он был маленький и несколько обрывочный, но ведь это воспоминания и ощущения ребёнка, а ребёнок и не мог помнить большего. И как важны эти воспоминания именно сейчас, когда толпы псевдоисториков со всего мира и им сочувствующие пытаются забыть нашу Победу, стереть, переиначить, подвергнуть сомнению уже свершившиеся исторические факты. Да, к сожалению, живых ветеранов остались лишь единицы, но есть ещё дети, дети того страшного лихолетья, которые помнят. «Последние свидетели» - как сказала моя недавняя собеседница. И так хочется пожелать им здоровья...на долгие-долгие годы