Богодьявол

     поэма

Двуликим Янусом он был.
У школьников он богом слыл,
был дьяволом для тех, кто старше,
и то, не всех, а только тех,
кто молча грязь месил на марше,
ведом конвойными туда,
где замерзает вмиг вода,
но и для части их во многом
он всё же оставался богом.
Как после этого всего
назвать прикажете его?
 
«Гений и злодейство – две вещи несовместные»
А. С. Пушкин

Но так ли это?
Что ж, читайте...

ПРОЛОГ

О гениях писать легко и просто:
они приметны из любой дали,
поскольку их дела – большого роста,
хоть стать – немногих футов от земли.

Положим, кто-то мудрый изобрёл
надёжный способ вылечить от рака –
над ним тотчас возник бы ореол,
и взмыл до звёзд  вердикт ареопага.

Но если погубил он «тьмы и тьмы»
и целью оправдал такое действо,
что скажут просвещённые умы –
что это величайшее злодейство?

Всё так. Но здесь масштаб, увы, велик.
такой масштаб не тянет на банальность.
Такой масштаб – естественный должник
единственного слова: «гениальность».

Мне с детства в память врезались слова,
которые, бесспорно, всем известны:
запущенная классиком молва,
что «гений и злодейство несовместны».

Но так ли это? Всякий раз, когда
мне видится огромная фигура,
подмявшая пространства и года
своим зловещим словом «диктатура»,

то кем же был он? Да и как сумел
всё подчинить поверх сопротивлений?
Как свой он узаконил беспредел,
снискав любовь, к тому же? Чем не гений?

Мне помнится, превыше королей,
но вровень с богом, чтил фигуру эту,
в семидесятилетний юбилей
наивный стих я отослал в газету...

Глава 1.
 
СЛАВА ВОЖДЮ
(К 70-летию вождя, декабрь 1949 г.)

Мы глядим в газету
с замираньем сердца:
там сияет гений
ярче всех светил.
Мы в Стране Советов
все единоверцы –
веру поколений
в счастье Он взрастил.

Ну и что, что снежным
зимним днём морозным
на трибуне встанет
Вождь слегка седой?               
В нашем сердце нежном,
если надо – грозном,
Ты, любимый Сталин,
вечно молодой.

Так привет прими же
в день рожденья славный!
Пусть событий пики
славятся тем днём!
Мы вперёд и выше
к нашей цели главной
за Тобой, Великий,
Мудрый Вождь, идём!!!

Глава 2
ВОСХОЖДЕНИЕ, 1922 – 1934

Развил он ленинское дело,
своё тихонько раскрутил
и, среди прочего, умело,
безудержно и оголтело
свои скрижали заявил.

Малозаметный средь приметных,
лишённый Богом их плюсов,
вознёсся к вечности из смертных
над легионом толп несметных,
закрыв отчизну на засов.

Он, на приличия не глядя,
любил свой культ сооружать.
На зависть пушкинскому дяде
он всю страну, порядка ради,
себя заставил уважать.

Лубянкой, Смершем и ГУЛАГом
«помехи» лишние убрав,
давил страну своим укладом
и тех вождей, кто правил рядом,
и, задавив, сказался  прав.

И, «правоту» свою вбивая
повсюду способом любым,
себя всеобщим называя
отцом и другом, убивая, –
стал даже многими любим.

Он чёрту следовал, и Богу;
в усах скрывая свой оскал,
следил за нравственностью строго,
свою же в нужник опускал
и извинений не искал.

Срубил он нэпманов под корень
и вновь крестьян закрепостил,
их наделил колхозным горем,
а тех, кто был в труде упорен,
пахать в ГУЛАГи отпустил.

Для тех, кто в деревнях остался,
он новый изобрёл террор:
он с ними тоже разобрался
и с продразвёрсткой постарался,
и напустил Голодомор.

В кромешный ад завёл Расею,
приняв от дьявола штурвал.
От Бога взял, что Моисею,
как и простому фарисею,
тот божий лик не открывал.

Ах, в ад ли? Посмотрите фильмы,
там все счастливы и горды.
Герои там любвеобильны,
цветут в страде работ непыльных,
добыче угля и руды.

Гипнозом страха и почтенья
вживлял покорность он в умы,
карая смертью разночтенья
своих поправок для «Ученья», 
и правил бал среди чумы.

И всю страну тогда пришпорил,
как Всадник медного коня,
от моря вздыбил и до моря
народу своему на горе,
его к свершениям гоня.

Все люди «винтиками» были,
которых не ценил ни в грош,
для тех же, что не угодили,
тем паче, быть собой решили,
имел всегда петлю и нож…

Глава 3.
   
ДУХ ТОГО ВРЕМЕНИ

Я снова возвращаюсь в эти дни.
Нет, нынешние критики не правы,
ниспровергая время то и нравы,
в которых не барахтались они.
И Сталина венчали лишь со злом,
вещая, что был конченый преступник,
что ленинский он был вероотступник,
пустив его творение на слом…

Нет, всё не просто. Были дни беды,
но были радости, куда им было деться,
и были песни, как же им не петься,
когда ты ждёшь подарков от судьбы?
И во главе всего – портрет вождя,
кого ж ещё: ведь Бога отменили,
вождём его всеобщим заменили,
огромный пьедестал соорудя…

И был закон неписаный нелеп,
что было счастье у того, кто слеп.

Шум времени. Вы слышите его
в раскатах грома той войны Великой
со злобною, разросшеюся кликой,
за спинами которой всё мертво;
в движении к победе над врагом,
которую так страстно ожидали
влюблённые; они не разгадали,
во что Победа выльется потом.

Лик времени. Вы видите его
в той совести, что оседает ныне
под тяжестью комфорта и унынья
от недостатка в доме кой-чего?
Он был в победе дружества людей
над вековечным, низменным наветом,
любезным многим нелюдям отпетым –
поборникам отъявленных идей.

А совесть – то, чего теперь не ждём, –
предписывалась каждому вождём.

Ах, время, время… Проводник судьбы!
Его вы вспоминайте и смотрите,
как это было, но не повторите
тот путь любви, желаний и борьбы.
Но если те года в такой дали,
что вас ещё за ручку не водили, – 
то вспомните о тех, кто родили,
иначе верили, дружили и любили.

Другими были и мечты в те дни.
Они скромнее были и совместней.
Чудесною они казались песней,
ведь явь была припрятана в тени.
Теперь, когда и ясность, и покой
владеют нами, а в душе – усталость,
к тем дням, когда мечталось и свершалось,
дух времени ведёт своей рукой…

Тот дух – он и во мне оставил след.
Вы без вождя представили? Я – нет.

Глава 4
ВОЙНА

Война, война! Она висела,
сгущая тени бытия,
Ещё железом не гремела,
ещё улыбчивы друзья.
Но не широки их улыбки:
– Когда начнётся? В зной ли, в дождь?
– Войны не будет. Нет ошибки.
Он знает лучше. Он же вождь…

4 часа утра, 22-е июня 1941 года

Чёрно-синяя туча
глотает июньский бальзам.
Затевают сполохи 
зловещие игры.
Над отрадой рассвета
ночная гроза
нависает броском
исполинского тигра.

Где ты, отблеск луны,
благоденствия страж?
Где слепые мечты,
что цвели накануне?
Их рассеяло, будто
красивый мираж,
вероломное, чёрное
двадцать второе июня, 

что вломилось в наш дом,
будто тать без лица –   
жесточайший урок,
судьбоносная веха.
День конца слепоты –
но начала конца
обречённого
«тысячелетнего
рейха».

4 года спустя. Апрельские раздумья…

Апрель. Теряет ширь молОх-война   
с "арийцами". В далёком сорок пятом.
Столица Зла уже обречена.
Идёт последний бой с врагом заклятым.

В России – тишина. Цвела сирень.
И так мечталось! Не бывало лучше...
Ещё румянец грёз не посерел
под тенью обложной родимой тучи.

Но той весною знали: победим.
Не всем же улететь в посмертных дымках!
Тогда был плач седых по молодым,
а ныне – как и дОлжно на поминках.

Но не забыты страшные года,
что вОронами память облетели.
Последние из спасших мир тогда
уходят в мир иной в своей постели...

В апреле отключаюсь я. Жена
меня корит, что медлю я с ответом...
Уж сколько лет, как кончилась Война,
но каждый год мне чудится, что в этом...

Великое время Победы

Глубинная память хранит это время,
иным временам не чета, –   
когда суета обращается в бремя,
а в духе сквозит нищета.

Ранимая скорбной, неслышною думой
о раннем покое бойцов,
нас память выводит тропою угрюмой
к безвестным могилам отцов.

Они за ценою не постояли
и в страшных боях полегли,
оставив спасённым потомкам печали,
как в песне святой – «Журавли».

Но речь орденов или планок-полосок,
что в праздник идут седине,
звучит и поныне: она – отголосок
боёв в жесточайшей войне.

И пусть той порой не рождён был ещё ты,
прорвался в тузы и киты,
великое время, забыв про расчёты,
почувствуешь в Праздник и ты.

Пройдут времена. Лихолетья и беды
ещё омрачат календарь...
Но время бесценной,
бессмертной Победы
останется светлым, как встарь.

Глава 5
АПОГЕЙ. СОН АНТИКВАРА

   Я видел сон. Мне снился длинный стол.
В его начале – кресло, как престол.
Товарищ Сталин во главе стола,
а я гляжу из дальнего угла.
А вдоль стола – жрецы его идей,
двенадцать душ угодников-вождей.

   Товарищ Сталин трубку погасил,
всех оглядел и новость огласил:
– Тут паступыл стих «Сталин» ат паэта
на Сталинскую премию за эта...

   Затем он направлял мундштук, идя
к концу стола, на каждого вождя,
что в ожиданье сжался и притих...
– Как вы считаете, дастоин этат стих?
И каждый вождь ответствовал, что «да»,
хоть стих и не читал он никогда.
И, услыхав от всех такой ответ,
я тоже не ответствовал, что «нет».
Вожди застыли, как скульптуры в дождь,
гадая, что решит  Великий Вождь.

   Товарищ Сталин медленно пошёл
туда, где начинался длинный стол.
Там выбил пепел и развеял дым,
подвёл черту, сказав: – Ну что ж, дадым.
Потом, плывя, покинул кабинет
сквозь стену, где висел его портрет.
А трубку он оставил на столе!!!...

   Я содрогнулся: бедной быть Земле!
Набрался храбрости и кинулся вослед
я с трубкою под сталинский портрет.
Догнал его, и произнёс мой рот:
– Товарищ Сталин, Ваша трубка... – Вот!
Прищурившись, узрел он из-под век,
что я – простой советский человек,
не член ЦК, не зубр из КГБ,
и ласково сказал: – Вазьмы сибэ!

    Я вне себя от счастья: как закон,
на Брайтоне дадут мне миллион.
Скорей бегом, в Америку, пока
сжимает трубку потная рука!
Куплю все радости и изгоню печаль!

    Проснулся я. Мой сон ушёл. А жаль!

    Я вам поведал эдаким манером
о том, как я не стал миллионером.
А те, кто сами носятся с усами,
стать иль не стать – пускай решают сами.

Глава 6. ВКУС ЗЛОДЕЙСТВА

Врагов придуманных сметала
его свинцовая пурга,
и лишь однажды встретил вяло,
когда держава чуть не пала,
он настоящего врага.

Его сдержал он толщиною
стены из трупов молодых.
И, страшной победив ценою,
свою направил паранойю
на уцелевших и седых.

Людей, навеки не почивших
в утробах камер и печей, –
его ничем не огорчивших
врачей-светил, его лечивших,
он обратил в «убийц-врачей».

Державу сделал сверхдержавой,
вогнав людей в её бетон
щебёнкой. Не быв Окуджавой,
«заблудшим» музам задал тон,
чтоб заглушить народный стон...

Он в мире стал, как Бог и дьявол,
смотря откуда посмотреть.
Казалось, вечно он бы правил,
но вдруг наш бренный мир оставил,
когда судилось умереть.

Средь нескончаемых оваций
замкнулся судьбоносный круг.
Гонитель неугодных наций,
творец их общих депортаций
Творцом всего был выслан вдруг.

Глава 7. ПОСЛЕ 1953 – ...

Когда он умер, загрустили,
как над отцом родным своим,
и лавой серою застыли
те, кто вулкан так свято чтили, –
в свой час изверженные им.

Уж многих нет. Пришли другие,
кто, чтя утраченный уют
всеобщей крыши, ностальгией
по Богодьяволу живут
и в сети прошлого плывут...

Пройдут века. Истлеют кости
забытых «винтиков» в земле.
О них не вспомнят на погосте,
а лишь о том, кто на помосте
России властвовал, в Кремле.

Кого народ призвал варягом,
славянский гонор приспустив. 
Назло неродственным кривлякам
его своим назначил стягом,
его подняв, ему простив.

Кто до высот неимоверных
поднял Россию на дыбы
за счёт житий людских прескверных,
за счёт потерь её безмерных
и ею избранной судьбы.

Кто, по учуянному праву,
где дух народа распростёрт,
вгонял сквозь сонм смертей державу
в её величие и славу,
пока не стал телесно мёртв...

Глава 8. РОССИЯ. 9-Е МАЯ СЕГОДНЯ

Была война. В конце была Победа,
а он всегда был во главе всего.
И вся война, по сообщеньям деда,
была неотделима от него.

«За Родину, за Сталина!» Ведь верно,
так было, и того уж не отнять.
Но вот полна хоругвями каверна,
да ряжеными – как сие понять?

А Сталин – что ж… Уж так народ сложился,
иначе он не смог бы победить.
Слепой от зрячих извергов отбился,
сумев отпор кровавый породить.

Да так уж «зрячих»? Те в своём затменье,
двенадцать лет* служа для маньяков,
собой явили злое поколенье,
которому сказали «про врагов».

Верней, напомнили… Враги! Какие страсти
без них, какая властность и божба?..
... Вождям нужны враги, нужны напасти,
чтоб под собой всегда иметь раба.

Особенно такого, кто убого
жил, под вождём привыкнув не посметь,
и вусмерть выпив, дьявола на бога
переосмыслил и пошёл на смерть.

Ну, а о чём живым сегодня можно
и нужно вспоминать и говорить? –
Воздать «вождю народов», как и должно,
а в смерть ушедших век благодарить.

* 1933-1945 г. г., Германия, "3-й Рейх"

Глава 9. НЕЗАБЫТОЕ

Мне привиделось давнее, прежнее –
Приоткрыли чуть-чуть облака
«Несказанное, синее, нежное»,
ТА Россия! Ты так далека...
Не забыты Война во спасение,
Ни бойцы, кто тогда полегли,
Ни свидания в ночи весенние,
Что и мир пережить помогли.

Не забыты прозренья-понятия, 
Отчего никудышны дела,
Пусть, бывало, срывались проклятия,
Но ведь жизнь та моею была.
Пусть я жил под суровою тучею,
Но и в ней открывалось окно...
Всё, что в юности – самое лучшее,
А другой мне, увы, не дано.

Не забылись толпа безответная,
И её знаменосцы – вожди,
Но зато и сердечность приветная,
И снега, и грибные дожди.
Не забыты хмельные отдушины
И непьющих задумчивый круг,
Незатейливых песен жемчужины
И улыбки друзей и подруг;
Ни просторы, ни небо высокое,
Ни морской неумолчный прибой...
Ой, ты юность моя синеокая,
Как же трепетна встреча с тобой!

ЭПИЛОГ

...Стихи из моды вышли ныне,
но, может, вновь войдут они
и пропоют о властелине,
невероятнейшем грузине,
что сотрясал былые дни.

И Пушкин, будущего гений, 
зачтётся вызванным к доске
за новый стих без наводнений*
и без ненужных размышлений
о «Медном всаднике» в Москве. 

* В советских школах учили наизусть только вступление к поэме Пушкина «Медный всадник», прославляющее град Петра, тогда как дальше поэма была о несчастьи, причинённом простому человеку ужасным наводнением. Как и сталинский СССР, петровская Россия получила впечатляющий фасад – град Петра, построенный на костях неисчислимого количества подданных (прим. авт.)

8 декабря 2018 г. – 9 марта 2020 г.