Имя на поэтической поверке. Павел Антокольский

   Осенним вечером 1918 года, мне сказали, что на кухне меня спрашивают.
В мой дом, начинающего московского поэта, пришла женщина с маленькой девочкой, которых я увидел в полумраке.

Она сказала, что должна передать мне привет от их общего знакомого, что сама вернулась с Дона – провожала мужа, который бежал к белым, в офицерский полк генерала  Маркова.
Потом предложила проводить её до дома. Шёл мелкий, мокрый снег.

Незнакомка была статной, зеленоглазой и стриженной как курсистка. Тёмно-синее платье стянуто широким ремнём, через плечо – охотничий патронташ, набитый стихами и папиросами.

Всё её существо отражала в ней, романтическую, поэтическую личность. Моя спутница не назвала себя.

Мы шли по Пречистенскому бульвару. Она сказала, что муж Сергей в вагоне читал мои стихи, и они ей понравились.

Было темно. Я не видел её лица. Она говорила чуть обрывисто, высоким голосом.
В подборе слов, в манере произносить их чувствовалась особая выучка. Она выбирала слова точнее, чем это требуется в житейском разговоре.

Каждая фраза была по- своему отточена, не скажу, кругла или изящна, нет, просто отточена. И вдруг меня осенила догадка!

- Скажите, Вы не Марина Цветаева? – обратился я к собеседнице.
- Да, это я.
Мы условились встретиться ещё. Она позвала меня к себе.

Так они познакомились – Павел Антокольский и Марина Цветаева.

Потом Павел Антокольский пришёл в её старый деревянный дом в Борисоглебском переулке, в крохотную мансарду с мебелью дедовских времён, чучелом орла и французскими книгами.

Спали её девочки, одна шестилетняя, Ариадна, с которой я был уже знаком, и другая годовалая, - несчастный, умственно отсталый ребёнок, вскоре после того умерший, от голода.

Жильё поражало гостя неблагополучием и полным презрением к быту – всё вверх дном, как в корабельной каюте, после двенадцатибалльного  шторма.
 Марина сварила кофе на спиртовке и поставила на стол свою единственную пищу – чёрные сухари.

Марина Ивановна читала свои стихи:

       ***

«На кортике своём: Марина –
Ты начертал, встав за Отчизну.
Была я первой и единой
В твоей великолепной жизни.

Я помню ночь и лик пресветлый
В аду солдатского вагона.
Я волосы гоню по ветру,
Я в ларчике храню погоны».
Москва 18 января 1918 года.

       ***

 «Где лебеди? – А лебеди ушли.
- А вороны? – А вороны – остались.
- Куда ушли? – Куда и журавли.
- Зачем ушли? – Чтоб крылья не достались.

- А папа где? – Спи, спи, за нами Сон,
Сон на степном коне сейчас приедет.
- Куда возьмёт? – На лебединый Дон.
Там у меня – ты знаешь? – белый лебедь…»
9-го августа 1918 года.

   Стихи 26-летней Марины Цветаевой произвели на Павла Антокольского сильное впечатление – за ними стояла живая, изменчивая и вечно молодая душа.

 Стихи Марины Ивановны, в то время представляли собой поэтический дневник, который она вела непрерывно, изо дня в день. Читал и Павел Антокольский свои стихи.

В 22-х летнем дилетанте, Павле Григорьевиче, Марина Ивановна с первых строк распознала поэта. А уж как была требовательна и к себе, и к другим!

Позднее он напишет в мемуарах: «Пылкая дружба соединила нас. Имя этой дружбе поэтическое братство. Любви между нами не было».

Дружа с нею, я понял, что воистину не боги горшки обжигают, что искусство можно делать голыми руками. Крылатое и лёгкое шло от Марины. Пушкинской «внутренней свободой» полно было её существо.

Внезапно Марина исчезла. Я узнаю, что её нет в России.

   С 1922 года уехала в Чехию, затем во Францию. Прошли многие годы. Перед самой войной Марина вернулась в Москву с сыном Георгием, высоким юношей, очень на неё похожим.

Она пришла ко мне – седая, полная дама, немногословная, настороженная. Разговор был деловой, профессиональный, скучный. Марина не хотела даже остаться, чтобы выпить чаю.

А через год, в 1941, во время войны, узнал о страшной её гибели в Елабуге.
Шла война. Многие известия о гибели друзей и близких скрещивались друг с другом, как прожектора в ночном небе.

  И гибель Марины затерялась в этом грозном мраке так же, как года через два затерялась в нём гибель на фронте её любимого, единственного, никем не оплаканного сына.

Многое тяжёлое обрушилось на неё в последние годы её жизни, потеря мужа и дочери, полное одиночество в эмиграции, нерадостный возврат в Москву.

Вкратце, необходимо, рассказать об этих потерях, в жизни Марины Цветаевой.
Муж, Сергей Эфрон, участвовал в Первом Кубанском походе, Добровольческой армии, из Ростова-на-Дону на Екатеринодар и обратно, затем оборонял Крым, до захвата его Красной армией.

Осенью 1921 года, после разгрома белых, прапорщик Сергей Эфрон, муж Марины и отец её детей, из Крыма попадает в Прагу.

Весной 1922 года Марина с дочерью Ариадной едут в Берлин, где их встречает Сергей Эфрон, затем они поселяются на окраине Праги.

Около 3-х лет, до этой встречи, у Марины не было известий о муже.

   В октябре 1925 года она, взяв с собой обоих детей, младший из которых Георгий ещё грудной, уезжает в Париж, чтобы выступить на вечере поэзии.

Во французской  столице она осталась на 13 лет.

На свою беду в 1933 году Сергей Эфрон запрашивает советский паспорт, желая вернуться в СССР.

Пользуясь этим, его завербовывают, по согласию, в сотрудники внешней разведки НКВД.
10 октября 1937 года Сергей Эфрон был вынужден бежать из Франции, так как его разыскивает полиция, как непосредственного участника убийства Игнатия Рейсса, резидента советской разведки, порвавшего сталинским режимом.

19 июня 1939 года Марина Цветаева вернулась на родину. С мужем она не виделась два года. Увидела его разбитым сердечной болезнью. В этом же году были арестованы Ариадна и Сергей Эфрон.

6 июля 1941 года Сергей Эфрон был приговорён к расстрелу. Дочь, как соучастница, 17 лет лагерей и ссылки ГУЛАГа. Вернулась Ариадна из ссылки в 1957 году. Реабилитировали, по всем статьям.

Сын, Георгий, погиб на фронте в 1944 году.

N.B.

Марина Цветаева сыграла важную роль в поэтической судьбе Павла Антокольского – он у неё учился поэзии.

  После трагической гибели Марины Цветаевой, Павел Антокольский участвовал в восстановлении её имени в русской литературе, являлся автором очерка о жизни и творчестве поэтессы, вступительных статей и рецензий к её сборникам, посвятил несколько стихотворений:

       «Марина».

Седая даль, морская гладь и ветер
Поющий, о несбыточном моля.
В такое утро я внезапно встретил
Тебя, подруга ранняя моя.

Тебя, Марина, вестница моряны!
Ты шла по тучам и по гребням скал.
И только дым, зелёный и багряный,
Твои седые волосы ласкал.

И только вырез полосы прибрежной
В хрустящей гальке лоснился чуть-чуть.
Так повторился он, твой зарубежный,
Твой эмигрантский обречённый путь.

Иль, может быть, в арбатских переулках…
Но подожди, дай разглядеть твой след
Твоих шагов, стремительных и гулких,
Сама помолодей на сорок лет.

Иль, может быть, в Париже или Праге…
Но подожди, остановись, не плачь!
Зачем он сброшен и лежит во прахе,
Твой страннический, твой потёртый плащ!

Зачем в глазах остекленела дико
Посмертная одна голубизна?
Не оборачивайся, Эвридика,
Назад, в провал беспамятного сна.

Не оборачивайся! Слышишь? Снова
Шумят крылами чайки над тобой.
В бездонной зыби зеркала дневного
Сверкают скалы, пенится прибой…

Вот он, твой Крым! Вот молодость, вот детство,
Распахнутое настежь поутру.
Вот будущее. Стоит лишь вглядеться,
Отыщешь дочь, и мужа, и сестру.

Тот бедный мальчик, что пошёл на гибель,
В солёных брызгах с головы до ног, -
О, даже без вести он выбыл,
С тобою рядом он не одинок.

И звёзды упадут тебе на плечи..
Зачем же гаснут смутные черты
И так далеко – далеко – далече
Едва заметно усмехнулась ты?

Зачем твой взгляд рассеянный ответил
Беспамятством, едва только возник?
То утро, та морская даль, тот ветер
С тобой Марина. Ты прошла сквозь них!
12 января 1961 года.

  Советский поэт, переводчик и драматург, Павел Григорьевич Антокольский, биография и творчество которого заслуживают пристального изучения, прожил долгую и очень интересную жизнь.

На его памяти были революции, войны, эксперименты в искусстве, становление советской литературы.

  Стихи Павла Антокольского – это живой, талантливый рассказ о переживаниях поэта, о жизни страны, о его размышлениях.

Родился Павел Антокольский в Санкт – Петербурге 1-го июля 1896 года.

  Он был старшим из четверых детей в семье и единственным мальчиком.

Его отец, Григорий Моисеевич, известный, но не особенно удачливый адвокат, постоянно строил планы о том, как преобразовать свою жизнь к лучшему.

Но работал он по большой части помощником присяжного поверенного, а в советское время мелким чиновником в разных учреждениях.

Все заботы о детях лежали на плечах матери, Ольги Павловны.

 Мальчик приходился внучатым племянником знаменитому скульптору Марку Матвеевичу Антокольскому (1843, Вильна – 1902,Франкфурт-на-Майне), от которого в какой-то степени Павлу передались художественные способности.

Марк Антокольский, скульптор-реалист, с 1871 года – академик Императорской Академии художеств, с 1880 года – профессор скульптуры.
Большой работой Марка Антокольского стала статуя «Иван Грозный» 1870 год.
Великая княжна Мария Николаевна, покровительствовавшая Академии художеств, пришла в восторг от скульптуры и рассказала о работе молодого художника императору Александру II.
 Статуя произвела на царя огромное впечатление, и он приобрёл её для Эрмитажа за 8-мь тысяч рублей (по тем временам огромная сумма).

  Совет Академии Художеств, присудил Марку Антокольскому звание академика за эту работу.

 Известные работы: бронзовая статуя «Ермак», майолика «Ярослав Мудрый».
 В 1878 году он показал свои новые работы на Всемирной выставке в Париже и получил её высшую награду и французский орден Почётного легиона.

Вскоре его избрали почётным членом многих западноевропейских академий: Венской, Берлинской, Лондонской.

В Риме Марк Антокольский работал над статуей Петра I, задуманной ещё в России.
Эту скульптуру он выслал в Санкт-Петербург.

  В 1889 году создаёт статую «Нестор-летописец».

  Выдающийся скульптор был похоронен в Петербурге на Преображенском еврейском кладбище.

 Детские годы Павел Антокольский провёл в Санкт-Петербурге, а когда ему исполнилось 8-мь лет, семья переехала в Москву.

 Главным увлечением детства, по  словам самого Павла Антокольского, было рисование цветными карандашами и акварелью.

Его любимым сюжетом было изображение головы – иллюстрации к «Руслану и Людмиле» А.С.Пушкина.

   Позже появился второй излюбленный сюжет – изображение Ивана Грозного, который напоминал статую деда, Марка Матвеевича Антокольского.

Переезд в Москву мальчик хорошо запомнил: после спокойного и величественного Петербурга, она показалась ему приземистой, шумной и грязной.

Но постепенно он привык к Москве и стал считать её своим родным городом.
Революция 1905 года осталась ярким впечатлением в памяти мальчика, противостояние народа и власти позже станет одной из тем его размышлений.

Павел Антокольский учился в московской гимназии, которую окончил в 1914 году. Учёба давалась ему легко, но не вызывала особого увлечения.

   Через год после окончания гимназии. Павел поступает в Московский государственный университет на юридический факультет.

  Уже на первом курсе он увидел в коридорах корпуса МГУ на Моховой, объявление о наборе в студенческую драматическую студию под руководством актёров МХАТА, с этого момента началась другая жизнь.

Времена были бурные,  и как-то постепенно Павел забросил учёбу в университете, сначала ради работы в революционной милиции, но в конечном итоге ради студии, которая становилась всё более значимой для него.

Театральной студией руководил тогда ещё малоизвестный режиссёр Евгений Вахтангов, именно к нему и попал Павел Григорьевич.

  Биография его круто изменилась с появлением театра. Павел пробует себя в актёрском ремесле, однако таланта у него оказалось мало.

 За три года занятий в студии, которая переросла в «Театр народа», Павел Антокольский попробовал себя во всех возможных театральных профессиях: от монтажёра сцены до режиссёра и сценариста.

Для студии он написал три пьесы, в том числе «Кукла Инфанты» и «Обручение во сне».
В 1918 году знакомится с Марией Цветаевой, которая силой своего поэтического таланта произвела на него неизгладимое впечатление.

 Три года до её отъезда в Чехию, Павел Антокольский дружил и общался с ней.
В 1919 году он уходит от Евгения Вахтангова, но продолжает работать в московских театрах, где вплоть до середины 30-х годов исполняет обязанности режиссёра.

 Позже он возвращается в театр Евгения Вахтангова, вместе с ним работает над освоением здания на Арбате.

  После смерти великого основателя театра, в 1921 году, Павел Антокольский сам и в сотрудничестве с другими режиссёрами ставит спектакли, до 1934 года.
С театром Вахтангова Павел Антокольский выезжал на гастроли в Швецию, Германию, Францию.

 Во Франции, в 1928 году он увидел Марину Цветаеву, спустя шесть лет, после её отъезда за границу.

Эти поездки помогли ему лучше узнать мир и самого себя, он ещё больше осознал себя именно советским человеком.

  Позже впечатления от этих впечатлений воплотятся в стихах, в частности в книге «Запад».

Театр навсегда остался важным делом жизни для Павла Антокольского, даже когда он избрал другую стезю.

Свои первые стихи, Павел Антокольский пишет ещё в юности, но серьёзно к этому занятию он не относился.

В 1920 году он сближается с группой московских литераторов, которые собирались в Кафе поэтов на Тверской улице.

  Там происходит встреча Павла Антокольского и Валерия Брюсова, которому понравились стихи начинающего автора, и в 1921 году он издаёт его первые сочинения.

Валерий Брюсов был не только выдающимся поэтом, но и отменным организатором, под его руководством складывалась литературная поэтическая организация в Москве, которая оказалась очень полезной для молодого Павла Григорьевича.

  Здесь он набирался мастерству и поверил в своё новое предназначение.

 Ранние произведения поэта были полны романтики и увлечения театром.

Постепенно происходит зрелость. Обретается стиль и собственная тематическая направленность автора.

В день начала Великой Отечественной войны, Павел Григорьевич подаёт заявление на вступление в ряды КПСС, с этого момента начинается, по его словам, новая жизнь.
Ужасы войны подстёгивают перо поэта, в эти годы он  много пишет.

 Кроме стихов, он создаёт очерки, работает военным корреспондентом, ездит по фронтам, с театром актёров, которым руководит и как журналист, работает во фронтовой печати.

Самым известным творением Павла Антокольского является поэма «Сын»-1943 год, написанная о смерти героически погибшего на фронте, единственного сына Владимира. Младший лейтенант Владимир Антокольский, пал смертью храбрых 6 июля 1942 года, ему было 18 лет.

  Летом 1942 года поэт проводил в армию единственного сына, окончившего школу артиллеристов - противотанкистов, не прошло и месяца после прощания на Киевском вокзале, когда пришло извещение о его гибели.

 Поэма была написана, по утверждению за одну, бессонную, ночь. Эту трагедию Павел Антокольский носил в себе, и выразил в горьких словах, в поэме:

«Он спит. Вверху гуляет ветер.
Кружится снег. Идёт весна.
Всё ярко. Но никто на свете
Не будит юношу от сна.

Он спит. А мне дано на тризне
Без сына справлять торжество
И превратить в подобье жизни
Жизнь, отнятую у него.

И рассказать о сыне людям».

Павел Антокольский создал обаятельный образ советского юноши-комсомольца, павшего смертью храбрых, поэма отмечена напряжённым лиризмом, искренностью в передаче чувств, типичных для многих советских людей в военные годы.

Поэма принесла поэту мировую известность и получила Сталинскую премию в 1946 году.
После войны Павел Антокольский продолжает писать на социально-значимые темы, появляются книги стихов «Сила Вьетнама», «Поэты и время», «Повести пламенных лет», ставшие образцом гражданской советской поэзии.

Всего за свою долгую творческую жизнь, Павел Антокольский, написал девять сборников поэзии, несколько поэм и выпустил четыре сборника статей.

Каждая книга поэта – это цельное произведение, проникнутое глубокими переживаниями и размышлениями автора.

Несомненный интерес представляют произведения, написанные под влиянием французского революционного духа: поэма о Франсуа Вийоне, о Комунне, стихотворения «Робеспьер и Горгано», «Сакюлот».

Последний сборник стихотворений «Конец века» - выходит в 1977 году и явилась своеобразным подведением жизненных итогов.

Павел Григорьевич большую часть своей творческой биографии посвятил переводческой работе.
Ещё во второй половине 30-х годов, поэт посещает братские республики – Армению, Азербайджан, Грузию – и увлекается их культурой.

Конец 1930-х годов, когда один за другим писатели подвергались репрессиям, был труден для поэзии.

  Вполне возможно, что переводы давали Павлу Антокольскому, как и некоторым другим поэтам, найти на время более или менее безопасную нишу.

Тогда и начинается его работа по переводу национальной поэзии этих республик на русский язык.

Более всего он занимается переводами в 60-х и 70-х годах.

 Кроме произведений грузинских, украинских, армянских и азербайджанских поэтов, он много переводит французской литературы.

 В его переводе выходят  сборники «Гражданская поэзия Франции. От Беранже до Элюара», фундаментальная антология «Два века поэзии Франции».

  Поэт прожил достаточно насыщенную и долгую жизнь. В ней была дружба с такими коллегами, как М.Цветаева, К.Симонов, Е.Долматовский, Н.Тихонов, В.Катаев, Я.Смеляков.

 Павел Григорьевич вёл в Литинституте имени А.М.Горького поэтический семинар поэзии,  до войны и после.

 Он ввёл в литературу младших современников: К.Симонова, М. Алигер, Е. Долматовского, поэтов фронтовиков: М.Луконина, С.Гудзенко, А.Межирова, Г. Поженяна.

  И наконец, стал учителем для Беллы Ахмадулиной и Евгения Евтушенко, которые посещали его поэтический семинар в Литературном институте.

Кстати Белла Ахмадулина была его любимой ученицей, два его ярких стихотворения, посвященных ей, хочется процитировать:

       «Белле Ахмадулиной».

Не трактир, так чужая таверна.
Не сейчас, так в столетьи любом.
Я молюсь на тебя суеверно,
На коленях и до полу лбом.

Родилась ты не позже, ни раньше,
Чем могла свою суть оценить –
Между нами, дитя-великанша,
Протянулась ничтожная нить.

Эта нить – удивленье и горечь, -
Сколько прожито рядом годов
В гущине поэтических сборищ,
Где дурак на бессмертье готов!

Не робей, если ты оробела.
Не замри, если ты замерла.
Здравствуй, Чудо по имени Белла
Ахмадулина, птенчик орла!

       «Надпись на книге».

                Белле Ахмадулиной.

Кому, как не тебе одной,
Кому, как не тебе единственной –
Такой далёкой и родной,
Такой знакомой и таинственной?

А кто на самом деле ты?
Бесплотный эльф? Живая женщина?
С какой надзвёздной высоты
Спускаешься и с кем повенчана?

Двоится облик. Длится век.
Ничто в былом не переменится.
Из-под голубоватых век
Глядит, не щурясь, современница.

Наверно, в юности моей
Ты в нашу гавань в шторме яростном
Причалила из-за морей
И просияла белым парусом.

Стихи взяты из «Строфы века. Антология русской поэзии». Составил Е.Евтушенко. 1995 год.

После войны, начиная с 1948 года, в стране началась государственная антисемитская кампания. Павел Антокольский попал в число тех, кого причислили к «безродным космополитам».

   Газеты, ещё недавно с восторгом писавшие о его удостоенной Сталинской премии трагической поэме «Сын», теперь глумились под его стихами.

Сталинская премия по литературе,1946 года, увы, не сыграла роль индульгенции и не спасла Павла Григорьевича от массированной травле его в газетах и журналах.

Его перестали печатать, уволили из Литературного института, где он преподавал.

 О нём писали, что его стихи и поэмы проникнуты эстетством, упадничеством и пессимистическими настроениями, далёкими от борьбы и жизни советского народа.
Самым же серьёзным обвинением в этом наборе литературных пороков было то, что стихи его «обращены к западной европейской тематике…».

   Нашёлся один человек, поэт-фронтовик, капитан Григорий Поженян, который совершил гражданский поступок и отказался участвовать в этой свистопляске, за что его отчислили из Литературного института по политическим мотивам. А дело было так:

 Григория Поженяна, попросили в парторганизации института, выступить на собрании против Павла Антокольского, которого стали травить под надуманным предлогом: космополитизм.

Согласившись, Григорий Поженян, явился при полном параде, с иконостасом наград и разразился с пламенной речью в защиту своего учителя и друга, потерявшего сына на фронте и написавший скорбную поэму от имени отца под названием «Сын».

А потом в неприятной беседе с ректором института, писателем Фёдором Гладковым, автором производственного романа «Цемент», который выгнал непокорного студента словами: «чтобы ноги вашей не было у меня в кабинете», встал на руки и вышел, заявив, что уже и нету ноги.

Кстати, у замечательного поэта-фронтовика Григория Михайловича Поженяна, неспроста, есть широко популярная песня, на его стихи, назвав которую, все вспоминают её, как правило, не зная автора слов:

       «Песня о друге».

             Из кинофильма «Путь к причалу» 1962 год, реж. Георгий Данелия, муз. Андрея Петрова.

Если радость на всех одна,
На всех и беда одна.
Море встаёт за волной волна,
А за спиной спина.
Здесь, у самой кромки бортов,
Друга прикроет друг.
Друг всегда уступить готов
Место в шлюпке и круг.
Его не надо просить ни о чём,
С ним не страшна беда.
Друг мой – третье моё плечо –
Будет со мной всегда.
Ну а случится, что он влюблён.
А я на его пути,
Уйду с дороги. Таков закон:
Третий должен уйти.

Также, у Григория Поженяна, есть песня, слова, которые большинство людей принимают за народные:

     « Два берега».

 Из кинофильма «Жажда» 1959 год, реж.Евг. Тишков, муз. Андрей Эшпай.

 Ночь была с ливнями
 И трава в росе,
 Про меня «Счастливая!»
 Говорили все…

В 1949 году Павел Антокольский был уволен из института, и вернулся по просьбе, руководства, через пять лет, вести семинар по поэзии.

Павла Григорьевича уважали в литературной среде, выдающийся поэт Ярослав Смеляков, посвятил ему, как надёжному другу, в 1967 году большое, эмоциональное стихотворение, ставшее хрестоматийным:

       «Павел Антокольский».

Сам я знаю, что горечь
есть в улыбке моей.
Здравствуй, Павел Григорьич,
древнерусский еврей.

Вот и встретились снова
утром зимнего дня, -
в нашей клубной столовой
ты окликнул меня.

Вас за столиком двое:
весела и бледна,
сидя рядом с тобою,
быстро курит жена.

Эти бабы России
возле нас, там и тут,
службу. Как часовые
не сменяясь, несут.

Не от шалого счастья,
не от глупых услад,
а от бед и напастей
нас они хоронят.

Много вёрст я промерил,
много выложил сил,
а в твоих подмастерьях
никогда не ходил.

Но в жестоком движенье,
не сдаваясь судьбе,
я хранил уваженье
и пристрастье к тебе.

Средь болот ненадёжных
и незыблемых скал
неприютно и нежно
 я тебя вспоминал.

Средь приветствий и тушей
и тебе, может быть,
было детскую душу
 нелегко сохранить.

Но она не пропала,
не осталась одна,
а как дёрнем по малой –
сквозь сорочку видна.

Вся она повторила
наше время и век,
золотой и постылый.
Здравствуй, дядька наш милый,
дорогой человек.

  Павел Антокольский был дважды женат.

  Первая жена – Наталья Щеглова – родила ему дочь Наталью и сына Владимира, погибшего в 1942 году на фронте.

Дочь впоследствии стала художницей и тоже вышла замуж за поэта Леона Тоома. Внук Павла Антокольского – Андрей стал профессором физики, работает в Бразилии.

   Вторая жена – Зоя Константиновна Баженова – была актрисой, художницей, но всю жизнь посвятила служению мужу.

  Павел Антокольский, его жены и дети, внуки всегда были связаны с главным делом его жизни – поэзией.

В доме был настоящий культ Мастера. В конце жизни Павел Григорьевич остался один, жена умерла на 10-ть лет раньше, у друзей своя жизнь. Он большую часть времени проводил на даче.

Павлу Антокольскому, посвящали стихи и Марина Цветаева, и Белла Ахмадулина.

  Актёр, художник, режиссёр, драматург, переводчик, эссеист и большой русский поэт, открывать творчество которого, по настоящему – доставляет, несравненное эстетическое удовольствие.

За своё участие в Великой Отечественной войне и большой творческий вклад в развитие русской словесности Павел Антокольский был награждён:

-Сталинская премия-1946 год.

-орден Трудового Красного Знамени -1946,1956,1966 год.

-орден "Знак Почёта".

-медаль "За доблестный труд в Великой Отечественной войне 1941-1949 гг"

-медаль "В память 800-летия Москвы".

Вот последнее четверостишие, из большого стихотворения «Письмо Антокольскому» 1963 года, посвященное Павлу Антокольскому, его давним другом, Булатом Окуджавой:

«До свидания, Павел Григорьевич!
Нам сдаваться нельзя.
Все враги после нашей смерти
запишутся к нам в друзья.
Но перед бурей, всегда надёжней
в будущее глядеть…
Самые чистые рубахи велит
капитан надеть».

  Скончался поэт 9-го октября 1978 года, прожив 82 года.
 Похоронен на Востряковском кладбище в Москве.

В 2013 году был приятно удивлён, купив на почте, сборник избранных стихотворений «Да здравствует путь!» Павла Антокольского, где на обложке вверху написано позолоченными буквами: «Великие поэты».

Эту серию, из 100 книг, выпустил издательский дом «Комсомольской правды» - издательства «Некс Медиа».

 Сборник стихотворений Павла Антокольского, под порядковым номером №70, вышел в 2013 году. Тираж 20 тысяч.

В серию из этих книг вошли имена российских и зарубежных поэтов, достойных внимания и любви большинства поклонников поэзии, Пушкин и Есенин, Шекспир и Мицкевич, Винокуров и Самойлов…

И конечно, произведения советского поэта Павла Григорьевича Антокольского заняли среди них достойное место.

Павел Антокольский по праву является признанным классиком русской литературы ХХ века.

Из поэтического наследия Павла Антокольского.

       ***
Не вспоминаю дней счастливых,
Не замечаю лиц знакомых.
Я весь какой-то странный вывих.
Я весь какой-то сонный промах.

Сосредоточен иль рассеян…
Но здесь иная зреет странность, -
Как будто чувствую: со всею
Вселенной собственной расстанусь.

И, к расставанию готовясь,
Сжигаю книги и рубахи,
Соображение и совесть,
И говорю своей собаке:

«Ты умница, ещё не слышишь,
Как безнадёжно я пылаю.
Ты за меня стихи допишешь,
А на луну я сам залаю».

       « Колодец».

В глубоких колодцах вода
                холодна.
Но чем холоднее, тем чище
                она.

                И.Бунин.

Возникает, колеблется, с воплем
                проносится мимо.
Если просишь: останься! – то всё потерял
                впопыхах.
То, что было когда-то обещано, - ветром
                гонимо.
И любимая женщина не уместилась в
                стихах.
Утверждают, что время – глубокий
                колодец свободы,
Что в глубоких колодцах вода холодна и
                черна.
Пусть проносятся годы и плещут
                подземные воды,
Я бадью опускаю до самого чёрного дна.
1976год.

Катастрофа европейского еврейства и гибель на фронте единственного сына побудила Павла Антокольского, создать полные боли за свой народ стихотворения: «Лагерь уничтожения» -1945 год  и  «Невечная память» -1946 год, очерк «Восстание в Собиборе»  (совместно с В.Кавериным, журнал «Знамя», 1945 го №4).

  Единственное успешное за всю историю Второй мировой войны восстания в нацистском лагере Собибор-14 октября 1943 года, было отражено со слов предводителя обречённых узников, офицера Красной армии – лейтенанта Александра Ароновича Печерского.

 В январе 2016 года Александр Печерский, посмертно, был награждён орденом «Мужества», президентом России В.Путиным.

       «Невечная память».
                (в сокращении)

            2

Кончаются расправы и облавы.
Одна лишь близость кровного родства
Темней проклятья и светлее славы.
Проклятья или славы – что сперва?

Теряются следы в тысячелетних
Скитаньях по сожжённым городам.
В песках за Бабьим яром, в чёрных сплетнях,
На чёрных рынках, в рухляди, - а там

Прожектора вдоль горизонта шарят,
Ползут по рвам, елозят по мостам.
Юродствует ханжа, трясётся скаред
И лжесвидетель по шпаргалке шпарит…
А где-то жгут, дробят, кромсают, жарят,
Гноят за ржавой проволокой, - а там

Нет и следов, - ни в городах Европы,
Ни на одной из мыслимых планет,
Нив чёрной толще земляной утробы,
Ни в небе, ни в аду их больше нет.

Лежит брусками данцигское мыло,
Что выварено из костей и жил.
Там чья-то жизнь двумя крылами взмыла
И кончилась, чтоб я на свете жил.

Чья жизнь? Чья смерть бездомна и бессонна?
В венце каких смолистых чёрных кос,
В каком сиянье белого виссона
Ступила ты на смертный тот откос?

Прости мне три столетья опозданья
И три тысячелетья немоты!
Опять мы разминулись поездами
На той земле. Где отпылала ты.

Дай мне руками прикоснуться к коже,
Прильнуть губами к смуглому плечу, -
Я всё про то же, - слышишь? -  всё про то же,
Но сам забыл, про что же я шепчу…

Мой дед ваятель ждал тебя полвека,
Врубаясь в мрамор маленьким резцом,
Чтоб ты явилась взгляду человека
С таким вот точно девичьим лицом.

Ещё твоих запястий не коснулись
Наручники, с упрямицей борясь,
Ещё тебя сквозь строй варшавских улиц
Не прогнала шпицрутенами мразь

И колкий гравий, прах костедробилок
Тебе не окровавил нежных ног,
И злобная карга не разрубила
Жизнь пополам, прокаркав «Варте нох!».

Не подступили прямо к горлу комья
Сырой земли у страшных тех ворот…
Жить на земле! Что проще и знакомей,
Чем чёрный хлеб и синий кислород!

Но что бы, ни сказал тебе я, что бы
Ни выдумал страстнее и святей,
Я вырву только стебель из чащобы
На перегное всех твоих смертей.

И твой ребёнок, впившийся навеки
Бессмертными губами в твой сосок,
Не видит сквозь засыпанные веки,
Как этот стебель зелен и высок.

Охрипли трубы. Струны отзвучали.
Смычки сломались в пальцах скрипачей.
Чьим ты была весельем? Чьей печалью?
Вселенной чьею? – Может быть. Ничьей?

Очнись, дитя сожжённого народа!
Газ, или плётка, иль глоток свинца, -
Встань, юная! В делах такого рода,
В такой любви – не может быть конца.

В такую ночь безжалостно распахнут
Небесный купол в прозелени звёзд.
Сверкает море, розы душно пахнут
Сквозь сотни лет, на сотни тысяч вёрст.

Построил я для нашего свиданья
Висящие над вечностью мосты.
Мою тревогу слышит мирозданье.
И пышет алым пламенем.
А ты?

            3

Как безнадёжно, как жестоко
Несётся время сквозь года.
Но слитный гул его потока
Звучит: ЗАПОМНИ НАВСЕГДА.

Он каждой каплей камень точит.
Но только ты выходишь в путь –
Всё безнадёжней, всё жесточе
Звучит: ЗАБУДЬ, ЗАБУДЬ, ЗАБУДЬ.
1946 год.

       «Лагерь уничтожения».

И тогда подошла к нам, желта как лимон,
Та старушка восьмидесяти лет,
В кацавейке, в платке допотопных времён –
Еле двигавший ноги скелет.
Синеватые пряди её парика
Гофрированы были едва,
И старушечья, в синих прожилках рука
Показала на оползни рва.

«Извините, я шла по дорожным столбам,
По местечкам, сожжённым дотла.
Вы не знаете, где мои мальчики, пан,
Не заметили, где их тела?

Извините меня, я глуха и слепа.
Может быть, среди польских равнин,
Может быть, эти сломанные черепа –
Мой Иосиф и мой Веньямин…
Ведь у вас под ногами не щебень хрустел.
Эта чёрная жирная пыль –
Это прах человечьих обугленных тел», -
Так сказала старуха Рахиль.

И пошли мы за ней по полям. И глаза
Нам туманила часто слеза.
А вокруг золотые сияли леса,
Поздней осени польской краса.
Там травы золотой сожжена полоса,
Не гуляют ни серп, ни коса.
Только шепчутся там голоса, голоса,
Тихо шепчутся там голоса:

«Мы мертвы. Мы в обнимку друг с другом лежим.
Мы прижались к любимым своим,
Но сейчас обращаемся только к чужим,
От чужих ничего не таим.

Сосчитайте по выбоинам на земле,
По лохмотьям истлевших одежд,
По осколкам стекла, по игрушкам в золе,
Сколько было тут светлых надежд.
Сколько солнца и хлеба украли у нас,
Сколько детских засыпали глаз.

Сколько иссиня-чёрных остригли волос,
Сколько девичьих рук расплелось.
Сколько крохотных юбок, рубашек. Чулок
Ветер по свету гнал и волок.
Сколько стоили фосфор, и кровь, и белок
В подземелье фашистских берлог.

Эти звёзды и эти цветы – это мы.
Торопились кончать палачи,
Потому что глаза им слепили их тьмы
Наших жизней нагие лучи.
Банки с газом убийцы истратили все.
Смерть во всей её жалкой красе
Убегала от нас по асфальту шоссе,
Потому что в вечерней росе,
В трепетанье травы, в лепетанье листвы,
Очертанье седых облаков –
Понимаете вы! – мы уже не мертвы,
Мы воскресли на веки веков.
1944 год.