Из книги стихов
МЫ ИДЕМ ПО ГОРОДУ НОЧНОМУ
Пугаю сам себя. Не страшно, но пугаю.
Фонарные столбы, как переростки…
Ты рядом, ты в одежде, как нагая,
с душой - как на безлюдном перекрестке.
Остановись, мгновенье! Ты ужасно.
Но лишь в тебе - и искус, и интрига.
Взгляни в глаза бездумно и бесстрастно…
Мой взгляд как недочитанная книга.
Где вырваны листы – в конце, в начале.
От жирных пальцев – посередке пятна…
Мы всю дорогу дулись и молчали.
Хотелось не туда и не обратно.
Мы были как покойники, не краше.
Мы шли… маразмы, как мороз, крепчали.
И в нетерпенье жались мысли наши,
заблудшие на вечном карнавале…
И даже раньше – чем явилось слово.
А слово было – Бог. И было прежде
теней переплетенье бестолковых…
Мы затаились в вымершем подъезде.
Мерцала бездыханно батарея.
Потертый лифт напоминал циклопа…
Не выиграть нам в этой лотерее –
попасть в ковчег, укрыться от потопа.
Смыть старый грех и все начать по новой,
мир возродить из мглы кровосмешенья…
И все перечеркнуть последним словом…
И вновь все повторить через мгновенье…
* * *
Мы уходим от моря, от мола.
Снова душу сжигает крамола.
Мы уходим, свернув с полпути.
Не попасть нам, как тут ни крути
к нашей, вновь не намеченной цели.
Море скалит прибрежные мели
словно десны распахнутый рот…
Мы идем не назад, не вперед.
Мы как будто попали под пули.
Мы не зря не дошли и свернули,
испугавшись высокой волны.
Убежав от шального прилива
возмущенного моря вины.
Может, это не жизнь, это – чтиво
и абсурда гремучая взвесь.
Секонд-хенд расщеплен на прилавке.
Словно взгляд вдруг ожившего Кафки
манит в душу заблудшую влезть…
* * *
В черные затягивает дыры.
Время обретает лик вампира.
Кровь сосет, расправою грозя.
Снова в жизни – ни войны, ни мира.
Снова ничего понять нельзя…
Или можно? Даже слишком много,
из того, что лучше и не трогать,
не искать и не идти вослед.
Ни у человека, ни у Бога
все равно давно надежды нет…
ПОТОМ
Какая разница, все так или не так.
Бессмысленно, бессвязно. Через силу.
Дорога словно в бесконечность тракт.
И без подсказки не найдешь могилу.
Завяло тело, оголилась кость,
и успокоенный, тоскует тощий череп.
На горизонте мертвой хваткой мост
вцепился в берег и стремится через…
Истлевшие сомненья вороша,
но жалящая словно ток в розетке,
шипит моя нетленная душа
на воробьев, судачащих на ветке…
* * *
Если все преходяще: правда, любовь, устои,
значит, нет ничего такого, что чего-нибудь стоит.
Это, конечно, грустно, что так в нашей жизни вышло,
и ничего, по сути, в ней не имеет смысла.
Я в этом почти уверен: все, что нас жжет и мучит,
однажды в душе поблекнет, остынет, наскучит,
станет чужим и чуждым, лишним и непонятным…
К чему мы уже не вернемся путем кружным иль обратным.
Мне лишь одно не ясно в сутолоке бестолковой:
почему же так хочется все в жизни начать по новой?
ЕРЕСЬ
И вот мы ставим все с ног на голову.
И «не бери в голову»,
звучит словно удар под дых.
Друзей и врагов, впрочем,
не различая по голосу,
зря напрягаем связки и упражняем кадык.
Добро и зло просыпаны в одной песочнице.
Липнет к гортани слово –
горестное, прозорливое, худосочное.
Скучно пророку, провидцу, склочнице…
Кого удивит непорочное зачатие?
Или возмутит порочное?
Кто сегодня знает,
как и о чем говорить с Богом без дураков?
Что он имел в виду,
когда отделял свет от тьмы, жар от стыни,
сжигал города, топил людей как щенков,
опускал евреев в рабство, вялил в пустыне…
А потом обрек на эту полоску земли дарованной,
чему никто до сих пор не верит,
от ненависти к нам зверея.
И вот я иду –
глупый, темный, загнанный, очарованный,
и думаю, когда я это стал
всех святее, мудрее, добрее…
Догадываясь, однако,
откуда все началось и во что упрется,
но ничего не зная толком,
затаившись, как у черта за пазухой,
молюсь –
лишь бы не отдать за похлебку свое первородство
и черной ереси не подхватить заразу…
* * *
Нелепо сжигаю в неверии
куцых надежд покровы.
Осколок угасшей империи,
с прошлым связан по крови.
Душа распрощалась, простерлась,
как крылья, что стерлись о тучи.
Все до неприличия просто,
и свалено в одну кучу.
Святое, подлое, пошлое,
поющее и кричащее -
было мерзко и тошно,
какое-то ненастоящее.
Но были еще - рассветы,
восторг и прозрений робость,
по проволоке путь – в поэты,
когда под ногами пропасть.
И чувство полета - не к звездам,
а в повторений яму…
Но был еще не поздно,
еще жива была мама.
Жизнь казалась долгой,
а время вольным, как птица…
И не было чувства долга,
с которым не расплатиться…
* * *
Ничего не происходит.
Дни похожи друг на друга.
Я гуляю на природе
в рамках замкнутого круга.
Скучный пляж, волны бездомной
надоевшие накаты.
На глазах - головоломкой
блекнут серые закаты.
Грежу, трезвый беспробудно,
о невероятной встрече.
На душе опять безлюдно,
подступает к горлу вечер…
ВОЗВРАЩЕНИЕ С СИНАЯ
От предчувствия сердце сжалось.
Слова воровато сбежали.
Жалости жалит жало.
Вот тебе и скрижали…
Рвутся молчания нити.
Но слов не играют струны.
На поблекшем граните
отблеск мерцает лунный.
Телец золотой, как мина,
заряжает тревогой…
Гневный пророк с повинной
снова уходит к Богу…
* * *
Всю жизнь вековечной бездны
ощущаю дыхание.
За что, безнадежный бездарь,
жду наказание?
Пророчества яд душу
жжет беспощадно.
Беспомощно, жалко трушу,
жажду пощады жадно…
Раз не дано от Бога
и закрыт просветлений зовам,
лучше душу не трогать
бездушным, холодным словом.
* * *
Слова все из той же песни -
про мертвых и про живых…
Хоть сердце разбей, хоть тресни,
не убежать от них.
Достанут, расправой скорой
грозя неожиданно, вдруг,
всей разъяренной сворой,
чтобы взять на испуг.
Отобьюсь? Притворюсь? Раскаюсь?
Успокоюсь? Влюблюсь?
Какая-то не такая
меня разъедает грусть.
Это скорей досада,
это похоже на злость
за то, что прошу пощады,
за то, что опять не срослось…
* * *
Жить можно беспечно,
смотреть на мир свысока,
словно пришел навечно
иль, в крайности, - на века.
Но если… И это понятно…
Иллюзий нет никаких.
Дорога туда и обратно
как оглушительный миг.
Рябью облачной соткан,
гасит звезды рассвет.
Трепетной и короткой
ночи забелен след.
Повода нет для тревоги.
Откуда ж предчувствий сыпь?
Опять свернул с полдороги
и страхом по горло сыт,
что вновь ничего не случится,
и невозможно помочь…
А время, как скорая, мчится
по ложному вызову прочь.
* * *
Скучаю по обычной суете.
По простоте. По атрибутам быта.
По самой той несбыточной мечте,
которая почти совсем забыта.
Смешно, конечно. Мысли рвутся вспять …
Ищу вслепую запертые двери.
И прошлое я не могу понять
и в будущее светлое поверить.
Но время переломное зовет
куда-то там. Затормозить нельзя.
И я иду, как будто в гололед,
дорожкою накатанной скользя…
ОБЕДЕННЫЙ ПЕРЕРЫВ
Глаза света излишек сомнут.
Как балласт отправят на дно.
Остается пятнадцать минут.
Зыбкий сон пьянит как вино.
Замер - как от удара в висок.
Не выдохнуть , не вдохнуть.
Оступился в зыбучий песок,
провалился по самую грудь.
Меркнет свет. Только имя твое
зажигается как маяк.
Отступает небытие,
раздвигается мрак.
Я до яви добрался бы вплавь.
Но сажусь, как подлодка, на грунт…
Остается, ты только представь,
еще целых пятнадцать секунд…
* * *
Да, верю я в слова не меньше, чем в дела.
Но немота, как будто в наказанье,
ночь напролет меня в тупик вела,
лишь многоточие оставив в назиданье.
Так и остался я опять ни с чем,
в смешенье чувств, и мыслей, и сомнений.
И все боюсь, что это насовсем –
ночь без зари, душа без озарений….
* * *
Вечер, мы доедаем клубнику.
Пролетел как мираж выходной.
Я без слов превращаюсь в заику,
когда думаю, что там со мной.
И, поддавшись глубинному зову,
слышу что-то, что тише травы…
Только слово - не лезет в голову.
И тем более – из головы.
* * *
Однажды это произойдет.
Все обрушится в один миг.
Не поймешь, где закат, где восход,
где тепло тонких рук твоих.
Это ужас, это какой-то бред.
Как в золе от костра пещерная кость,
как в родной дом потерянный след.
Как в чужом доме ты - непрошенный гость.
И, конечно, ты знаешь все наперед -
это будет, это произойдет…
* * *
Сквозь сон, сквозь страх, сквозь боль, сквозь скуку,
сквозь нераскрывшийся замок,
сквозь не протянутую руку,
сквозь мыслей слипшийся комок,
сквозь сквозняков многоветровье,
сквозь суесловие, злословье,
сквозь настоятельное – брось,
сквозь тошнотворное авось…
сквозь мякоть вязкую тумана,
сквозь изумленье и испуг,
щемящий, как сквозная рана,
пробился вещий голос вдруг….
Он прозвучал темно и грозно.
Души коснулось торжество.
Но, оказалось, было поздно,
когда услышал я его.
* * *
Прошу у судьбы одолжения –
в суматошные верить слова.
Пишу – следует продолжение,
еще будет одна глава…
Но точно ли будет, не знаю,
Да и нужно ли - так иль не так…
Мысль, словно рана сквозная,
навечно выжженный знак.
* * *
Мой друг успокаивает меня:
не загадывай наперед.
Ведь завтра, призраками дразня,
может быть, никогда не придет.
Под асфальтом не видно травы.
Но отчаиваться нельзя.
Душу душную не трави.
Распахни до рассвета глаза.
* * *
Только что, безропотны и тихи,
приходили ко мне стихи.
Мне запомнилась светлая грусть,
ржавых листьев негромкий хруст,
морем пахнущая синева…
Только в миг разлетелись слова.
Не поймать, не назвать – хоть убей.
Действительно – слово не воробей.
ПРЕДЧУВСТВИЕ МОЛИТВЫ
Вдруг приходит, свят не свят,
образ слов Тебе во славу.
Закатай меня в асфальт.
Словно в душу - боли лаву.
Не услышать, не понять
не сумею мира ересь.
Ты ушел, Ты где-то над.
Как прожить, тебе не веря,
наугад и наобум
под шершавой черствой коркой,
с проступающей во лбу
семи пядей отговоркой?
Горе, но не от ума.
От чего же? Встанешь рано.
Наша хилая зима.
Дух не трезвый и не пьяный.
Как всегда, в короткий день
въедешь с вызовом забвенья.
Как в иголку нитку, вдень
небоскреба притяженье
в свой слезящийся зрачок…
Поспеши за тенью следом
в путь обратный, дурачок,
осененный рванным бредом.
* * *
День и ночь – сутки.
И сразу снова - на марш!
Перемалываются минутки,
как в мясорубке - в фарш.
И будет тянуться это
до окончания света.
Вернее, треща и трубя,
до завершенья тебя.
А то, что дальше будет,
узнают другие люди,
непонятно во имя чего.
Но будет их большинство…
* * *
Курсивом пробился курс.
Но искуса вянет куст.
И валится все из рук,
трещит под тобою сук.
И ты уже прочно пуст,
не размыкаешь уст.
А был такой златоуст,
что впору заказывать бюст.
Неистовство всех искусств –
в пространство простер Прокруст.
Остался от старых чувств
лишь пальцев ленивый хруст.
* * *
Продолжить? Но будет ли толк?
Куда заведет тропа?
Туда ль, где голодный волк,
иль сытая бродит толпа?
Бесстрашная, дерзкая рать
рыщет, скаля клыки,
кого целиком сожрать,
кого порвать на куски.
А ты на ветку залез
в испуге, и свысока,
как будто Господь с небес,
кричишь: ребята, пока!
Я далеко, вашу мать,
вам меня не достать.
Сытая, подлая рать,
теперь мне на вас насрать…
* * *
В голове не хватает смазки.
Глаз не различает мазки.
Перестаешь верить в сказки,
гонишь сгустки тоски.
Хочешь с легкой душой,
без бремени, налегке
заглянуть в мир иной,
который невдалеке.
Неисправимый чудак,
тебе, конечно, видней…
Но не думай, что просто так
поживешь на исходе дней.
Без искушенья - посметь,
разорвать замкнутый круг.
Без мысли, что жизнь и смерть
это только одно из двух.
* * *
Забудьте, что вы были,
не думайте, что вы есть.
Время смешает с пылью,
как ржавчина, всех разъест.
И это совсем не драма,
не умысел чей-то злой.
Это, скажем прямо,
порядок вещей простой.
Пусть он и нелеп, и гадок,
и в мироустройстве брак…
Но кому-то, наверное, надо,
чтобы было именно так…
Возможно, бесчеловечно
было бы наоборот –
коптить эту землю вечно,
знать обо всем наперед.
* * *
Возможно, еще не поздно.
Слепоты разомкнется клеть,
в миг беззаветный, звездный
сумеешь прозреть.
Влажный, бессвязный шепот,
души глубинную дрожь,
сожаления, ропот -
услышишь, поймешь…
* * *
И вдруг западаешь на что-то такое,
что озаряет дремучей тоской,
долгой дорогой, сокрытой в песке,
жилкой. пульсирующей на виске,
домом стеклянным, что с виду так ломок,
ломтем луны, что пророс из потемок,
ветром, хватающим из-за угла,
взглядом, пронзающим словно игла,
непонимания въедливой мукой,
как кислота, разъедающей скукой…
* * *
Небоскребы, как встающая на дыбы конница.
Город огнями, как листьями, готов осыпаться.
Досаждает лишь сонливостью ослепляющая бессонница.
Думаешь не о вечности, а о том, как выспаться.
Что еще будет? Наверное, сплошной опьяняющий мрак,
когда ничего не страшно в предвкушении драмы и дремы,
фонарные столбы, как акробаты, застывшие на руках,
гаснущие окна вдали, как бездомно уставшие дроны…
Можно выйти. Пройтись вдоль улицы, что прикрылась
темнотой словно теплым, лохматым платком.
Мимо спящих машин, что как птицы, сложившие крылья,
впритирку к собственной тени, расплющенной неба катком.
Не дойдя до воды, уткнешься в мускулистое тело гранита.
И внизу разглядишь серый ропот сорвавшейся с цепи волны…
Если взять по прямой, хватит часа, и встанет граница.
Между жизнью и смертью. Морем мира и бездной войны…
* * *
Одиночество как лейтмотив. Как награда и благо.
Одиночество как перебродившая брага…
Когда вы, духом и телом наги,
от небытия, в ту и другую сторону, в полушаге,
кто его знает, что там творится – в душе, в голове, в животе….
Когда хаос обретает форму или, наоборот, первозданность.
Когда вы такие, а через мгновение другие, не те,
и никто не замечает, что это: в порядке вещей или странность.
В любом случае - это свобода, когда не надо спрашивать: можно ли?
Можно ли выжить? Или уйти - без прощания и прощения?
И не надо ждать лучших времен, лучшей доли,
которых все равно не дождаться. Но это не имеет значения.
Жизнь это процесс, по сути, без цели и смысла,
в отличие, например, от процесса пищеварения, не терпящего беспечности.
Вянут цветы, но цинично топорщатся числа,
сходящие с ума, где-то там, в дурной бесконечности…
СМЕНА НАСТРОЕНИЯ
Привкус во рту горький.
Костеришь всех подряд за глаза.
Катишься вниз, с горки.
Отказали опять тормоза...
Но в слепой полосе тумана
и бредовых идей
понимаешь, как негуманно
шарахаться от людей.
И правда… Какого черта!
Этих глупых мыслишек парад…
Зачем, лицедей, перевертыш,
ты ловишь случайный взгляд…
Как щепочки на растопку,
собираешь в ладонь
живительных искр щепотку,
чтобы раздуть огонь.
И успокоить сердце,
и вдуматься в ночи лад.
И так хоть чуть-чуть согреться
и все повернуть назад…
* * *
По сути, ничего не изменилось.
Все тот же я, что пропасть лет назад.
И только память, впавшая в немилость,
картину портит и туманит взгляд.
Но что-то вижу в череде рождений…
В переплетенье судеб и эпох, -
тень, вымерших до срока поколений,
которые обрек скитаться Бог.
Томили миражи их и виденья,
и не казалась страшной рабства сеть.
Свобода не несет освобожденья,
раз суждено в пустыне умереть.
* * *
Меня окружает куча вещей.
Нет разницы, как их зовут.
Которые без особых затей,
меня переживут.
Не важно, о чем, собственно, речь
и до сих пор ли живой
сработавший ту или иную вещь
безликий мастеровой.
Мы общий эпохи фон и мираж.
Марево лиц и имен.
Разовый шестимиллиардный тираж
несущихся прочь времен…
* * *
Все продолжаю с разных сторон
осматривать время сквозь клики ворон,
словно пытаюсь понять, где я
и есть ли в этом какая идея.
Но если пойму, станет легче ли мне -
помереть или выжить на новой войне,
да и на старой, что не кончается…
Просто в жизни так получается -
бредешь ты назад или вперед,
всему свое время и свой черед…
Все это знают да как-то не хочется
верить в предчувствия и пророчества…
Но, как по- живому, руби или режь -
в вечных тайнах ищешь ты брешь…
Вдруг обожжет слово пророка…
И снова станет совсем одиноко…
* * *
Хожу на пляж я словно на работу.
Дано мне море это в вечный дар,
пока однажды в жаркую субботу
меня не хватит солнечный удар…
И я, как подгоревшее полено,
отдохновения постигну миг.
Тогда и будет море - по колено,
и я пойму, что жизни смысл постиг.
* * *
Снова солнце и дождь.
В мире аллюзий, иллюзий,
не унимает дрожь
шарик, запутавшись в лузе.
Снова себя растревожь
в вальсе, роке, блюзе,
взглядом пронзи насквозь
бумажную лодочку в шлюзе.
Это ли повод не жить?
Это ли плакать повод?
Руки твои нежны
как оголенный провод.
Улыбка твоя светла
как лампа в тысячу ватт…
И вот ты опять пришла,
и я опять виноват…
* * *
Не спеши, не льсти, не кайся.
Бойся света, дури, тьмы.
Никогда не зарекайся
от тюрьмы и от сумы.
И от бога, и от черта,
и от правды, и от лжи…
Нет черты прямой и четкой,
нет границы, нет межи.
Все смешалось, все размыто.
Вряд ли праведность права.
Но… в расщелины гранита
пробивается трава…
Но… сквозь закоулки терний
вдруг прольется мудрость Вед…
И… в твоей тоске вечерней
вновь появится просвет…
* * *
Вдруг, про все забыв сомненья,
первородный смывши грех,
возвратится в день творенья
заблудивший человек…
Чтоб не охать и не ахать.
Не искать добра и зла.
Где не надо Еву трахать
и страдать, что не дала.
Нет там центра, нет окраин,
больше Змий не проведет.
Не родится злобный Каин
и братишку не убьет.
Без всемирного потопа
обойдется человек.
И под неба гневный ропот
не построит Ной ковчег.
Не грозят тоска и скука,
и врагов коварных рать.
И не надо будет в муках
и кормиться, и рожать.
И еще, всего скорее,
что должно произойти -
не появятся евреи
у прогресса на пути.
* * *
Прорвать бы повторений паутину,
и прочь сбежать от желтой, пресной, мутной,
привычно размалеванной картины
с прорехами тоски сиюминутной.
Или застрять и ничего не трогать.
Безликую в себе лелеять святость.
И безнадежно упираться рогом.
И простоту сменить на простоватость.
Перемолоть все прелести позора.
И горький привкус уличной тусовки…
Да, да, я знаю из какого сора
произрастает этот стих неловкий.
Все яростнее слов столпотворенье.
И мысль юлит в беспомощном дурмане.
Прорвать бы паутину повторений.
И все сказать…
Но вряд ли легче станет…
В ГОРОДЕ ПО-ПРЕЖНЕМУ ЧУЖОМ
Снова меня никуда не зовут.
Город шарканьем обезножен.
Гонит меня нетерпения зуд.
Давит и жмет крокодиловой кожей.
В струпьях асфальта осколки витрин.
Дальний тупик как прямая угроза.
С городом я здесь один на один.
Улица в тело вонзилась занозой…
Остановись, говорю, осмотрись.
Но притуши взгляд голодный и колкий.
Может быть там, по ту сторону трис,
тоже живут одинокие волки…
СЕБЕ
Ты уйдешь, чтобы вновь воплотиться в тень…
Мне не спится, я представляю, как будет
обыкновенный, ничем не примечательный день.
Вокруг дома, дороги, машины, люди.
И вдруг до меня доходит, что меня здесь нет.
Что я вновь далеко и не помню уже,
как шел в тихом городе тайной пахнущий снег…
Я тогда, кажется, жил на втором этаже.
Впрочем, это неважно. Это просто деталь.
Как маленький кубик в конструкторе детском, роскошном.
Ты уходишь, чтобы вновь воплотиться в даль,
уходящую за черту, в покрытом копотью прошлом.
* * *
Закабаляет Каббала
не мудростью необычайной,
а раскаленной добела,
почти непостижимой тайной.
Полузапретный горек плод.
Невнятны посвященных речи.
Но любопытный доброхот
и душу, и мозги калечит…
* * *
Я все усложняю, а в жизни все очень просто.
Не исключено, что виной всему болезни роста.
Которым свойственно идти за тобой след в след,
хотя никакого роста у тебя уже нет.
А я все усложняю, сам себе засоряя мозги…
С глупой надеждой что-то увидеть там, где не видно ни зги…
ПРОГУЛКИ ПО ГОРОДУ
…Лезет он в душу, маня…
Только, что возьмешь с ротозея.
Город бьется в меня,
словно волны, в сто окон глазея…
Как гигантский корабль
сбросил сети, раздул паруса.
Клешни улиц, как краб,
запустил прямиком в небеса.
Он подошвы мне жжет
словно я наступил на угли.
Этот город как плот,
что снесен в самый центр земли…
* * *
Случайный выведет след
в жизни чужой мироздание.
Свободных мест нет -
пойму не без опоздания.
Не защитит тоска…
На самого себя зол,
не знаю, что я искал
здесь и что нашел.
Нет свободных мест…
Только отчаянье зреет.
Так что бери свой крест
и убирайся скорее.
* * *
С воодушевлением психа
выловлю клик пустоты -
эй, ты там, с вещами на выход!
Или это опять не ты?
Пробормочу – постой-ка,
не торопись, брат…
Славная здесь попойка,
жгучий пьем суррогат.
Но никаких безобразий,
мыслей про зло и добро…
Лишь глаза повылазят,
и задымится нутро.
* * *
Когда идти осталось с метр,
и финиш явственен до дрожи,
решаюсь все пересмотреть,
переиграть, переитожить.
Смолчать, застыть, заклясть, свернуть…
Стереть непониманья жало.
И снова окунуться в жуть,
в мираж, в неведенье, в начало.
Не зная – Что? Зачем? Куда?
И почему, такой неловкий,
Я, словно ток по проводам,
бегу на свет по самой бровке…
* * *
Я бесшабашный изгой.
И влажной душою - из гоев.
Мыслью не тщусь благой,
а черную – не раскрою.
В глотку волью ее
настойкой жгучей и горькой.
Будет житье-бытье
такое как есть. И только…
* * *
Ни Европа, ни Азия,
только клочья вселенского шума.
Мне не хватит фантазии,
чтобы жизнь другую придумать….
В этом городе пестром,
где чужие улыбки и лица,
где за каждым углом, перекрестком –
словно новая заграница.
Перебегаю дорогу
по распятой колесами зебре…
за ближайшим порогом -
вновь неузнанных жизней дебри…
* * *
Зал ожидания. Опаздывают поезда.
Зал ожидания… Если даже нет смысла ждать
и оборваны все пути –
кто-то ждет и боится уйти…
Зал ожидания. Как я к нему привык!
Даже зная, что поезд ближайший идет в тупик,
что рельсы разобраны или все поезда
идут не вперед, не назад, а в никуда.
Зал ожидания. Он как убежище, как нора.
Позже я понял: это такая игра –
в прятки, в удачу, когда по наклонной, скользя,
вдруг понимаешь – ждать уже больше нельзя…
ШТОРМ
Очередной вираж, неважно, зачем и куда.
Палуба. Ощущение края. Дальше – можно, но там обрыв.
Ветер гудит в потерявшие строй невидимые провода.
Сквозь выкрики волн пробивается мысль: слава Богу, ты жив.
И вдруг словно вспышка. Короткое замыкание.
Обесточенный, ты – успокоился, сник.
Теперь чувствуешь, как время тобой помыкает,
а зависть к прошлому и будущему тянет тебя за язык.
Заикаясь, выпаливаешь тысячу слов в минуту,
не замечая, какой ты никудышный оратор.
И уже без мыслей и слов, поплутав, заносишь себя в каюту.
И долго глядишь в никуда сквозь заплаканный иллюминатор.
* * *
Переменный ток, переменная облачность. И вообще всякие там переменные.
При постоянстве иных из них, вздрагиваешь, - будто, выживши из ума,
постигаешь закономерности и случайности – жизни, улицы, сцены,
как сумму факторов, среди которых есть письма, повестки, мобильники, психи, их дома.
И прочее. От чего нельзя зарекаться. В том числе даже - от выигрышного билета.
От дождя, от - продырявившей глаз слезы.
От коротенького, как записка в Стене Плача, бабьего лета,
от запоздавшей, не по сезону, сумасшедшей грозы…
Итак, про что это я? Неужели снова про это?
Про мир, пропитанный хаосом перемен. Но где мы еще живы.
Где тьма так или иначе сменяется светом.
И у каждого есть шанс побывать хоть недолго счастливым…
* * *
Дорога город пронзала насквозь.
А люди ходили по городу врозь.
И дома были врозь, и машины.
И туч обмякшие спины.
Эта дорога - не выбор, а рок.
Здесь каждый лишь свой постигает урок.
Условия учит задачи
и ищет ответ без удачи.
Я той же дорогой рассеянно брел
сквозь целую жизнь, сквозь смешение зол.
Забыв в мельтешении лиц и дней
то, что вопросы ответов важней…
* * *
Утро. Пахнет еще не остывшей от ночи листвою.
Как всегда тороплюсь, словно можно за раз наверстать
то, в чем так безнадежно отстал и чего за всю жизнь не усвоил.
Все богатство мое – это просто дорожная кладь.
Где там опыт? Где мудрость и дар? Лишь худой рюкзачок за спиною.
Но зато ничего не мутит и не тянет назад.
Я, конечно, не прав, что Господь подшутил надо мною…
Поиграл, подколол…
Но как скажешь, что сам виноват?
* * *
Я шарахаюсь от фальстарта,
явью финиша оглушен…
Пусть не хватит для спринта азарта
и силенок - на марафон,
останавливаться не стану
и уже не вернусь назад,
тормозя на глухих полустанках
ко всему привыкающий взгляд…
Да, ребята давно убежали,
и иных никогда не настичь.
Километры по жизни отжали,
погоняет их время, как бич…
Я сомнениями излечен,
я про финиш уже - ни гу-гу.
По дороге моей бесконечной,
непонятно куда бегу.
* * *
Ни мгновения мне не отмерено.
Ощутив за спиной пустоту,
не сдержался, рванул ненамеренно –
за предел, за прибой, за черту.
И дыхание выход ищет...
Словно с корнем из вечности рвешь
по секунде - без всякой корысти,
иль по капле - живительный дождь.
* * *
Я готов поклониться низко -
и далеким, и тем, кто близко…
Кто меня не забыл и помнит.
Кем я был хоть однажды понят…
Понимания боль сквозная…
Ничего наперед не зная,
выдаст глаз укоризна немая –
понимают тебя, понимают…
И тебя ж у тебя отнимают.
Понимают печаль и радость,
даже если уже не надо,
отвергая и донимая,
все, все делают – понимая…
С полным знанием сути и дела
понимают и душу, и тело.
И не спрячешься как в карнавале,
чтоб под маской не узнавали,
чтоб не радовались, не горевали
и идти никуда не звали,
пошлым истинам потакая –
у него, мол, судьба такая…
Понимают меня, понимают…
То ли душат, то ль – обнимают…
ПРЕДЧУВСТВИЕ ПЕРВОГО ДОЖДЯ
Вдруг забеспокоились деревья,
мелкой дрожью листья зашумели.
Мы, своим глазам еще не веря,
в ближние взгляд утопили мели.
Первый дождь, открытие сезона?
Море пьяно пенится, а ветер
тучу хочет выжить с небосклона,
солнце и не греет, и не светит.
Где-то там, почти над головою
клочья облаков стремятся слиться
с небом, с морем и с твоей душою.
Ты и сам уже дрожишь как листья.
Но, прогнав предчувствие озноба,
говоришь: ведь был прогноз, не так ли?
И как манну с неба, ждешь на пробу
сладкие, высокой пробы капли…
* * *
Кто я? Не исключаю, что - человекообразная обезьяна,
не преодолевшая неких, заданных эволюцией вех.
Но вполне возможно, причем, без видимого изъяна,
почти нормальный, обезьяноподобный человек…
Иди угадай, в связи с пошатнувшимся здоровьем,
а также отклонениями психики и миросозерцания,
вошедшими в натуру злоречием и злословием,
распространяющимися на ближние и дальние расстояния.
Но, так или иначе, мне грустно.
Особенно в толпе, где люди так безыскусно
и безлики, и разнолики одновременно,
блуждают, как макеты, друг друга не замечая и даже не видя в упор.
Где улица – как сливная канализация, а дорога - кусок полигона,
куда вот-вот начнут падать ракеты, уже занесенные над нами, как над головою топор.
Кто же я все-таки, если храбрюсь, а также ужасно трушу?
Который, как дворняжка, вечно тычется носом в разные недоброкачественные места,
где можно открыть или, ни за грош, отдать душу,
и всегда за высоким забором остается голубая мечта…
* * *
Ах! Ох! Эх! Ух…
Что, впрочем абсолютно не ново
и к смутным временам означает неизбежный возврат…
Ежели нас больше двух,
то своего можно принять за чужого…
Или наоборот. И притвориться, что это разврат.
А на самом деле нет ничего такого.
Просто
кто-то же должен быть виноват,
раз не обойтись без последнего слова…
* * *
Я с вами и без вас.
Всегда и никогда…
Живу как в первый раз.
И еду не туда.
Сел на чужой маршрут.
Безликих улиц вязь…
А люди прут и прут.
Никто не скажет – слазь.
Все думают, что я
живу своим умом
и ждут меня друзья
в кафешке за углом.
ПО ПОВОДУ ЭЛЕКТРОННОЙ ПОЧТЫ
Электронная почта…
Пожалуй, это - то, что
не нуждается в почтальонах
при почтовых ящиках – почти бездонных.
К общению и регулярным контактам склонный,
посылаю любимой адрес мой электронный…
Если захочет и сможет,
здорово мне поможет.
Найдет меня и, чтобы развеять скуку,
обнимет или просто возьмет за руку…
А потом под забытого чайника ропот
услышит мой влажный, прерывистый шепот…
Но найдет ли? Своим растерянным и невооруженным взглядом,
шаря по бесконечности и, возможно, рядом…
От спутника к земле, от земли к спутнику,
по направлению и к скромнику, и к распутнику,
туда и обратно, что незримо и кажется невероятным…
Походным маршем вышагивают слов колонны.
Полчища слов, страшнее монгол и татар одновременно…
Слова на всякий вкус и цвет, слова-клоны,
для тех, кто молод и стар,
бодр и устал, лег и не встал…
Лезут не в дверь, а в щель монитора.
Холодные как жабы. Без чернил и пера.
И не надо им ни хера,
ни администрации, ни конторы,
ни присутствия обслуживающего персонала…
Ни конца, ни начала.
И все же…
Может быть получится как-то похоже…
Найдешь меня по адресу электронному,
каким-то чудом напомнишь, как пахнет живая трава…
Ошеломленному, полусонному
бросишь в лицо живые, неправильные слова.
И так далее -
про - разные, милые сердцу жизненные реалии…
Если хочешь, условимся,
на каком этапе мы остановимся,
чтобы не наделать бед,
оставляющих в душе неизгладимый след…
* * *
В сети сплошные драмы.
И хакеры, что контра.
Но выпью антиспама
я за здоровье компа.
И позабуду сразу
про вирус вероломный.
И заблужусь, как сглазу,
в глуши какой-то темной.
Как в ссылку, я по ссылкам
отправлюсь пешим ходом.
И выскажусь не пылко
пред страждущим народом,
что в разные моменты
закидывает сети
и городит комменты
про вся и всех на свете.
Бывает, кроет матом
виновных или правых,
и любит с компроматом
поговорить о нравах.
В общенье безъязыком
он, озорной и гордый,
под благородным ником
тупую прячет морду.
А, может, не тупую.
Да и не смотрит – волком…
Мы все бредем вслепую,
куда не зная толком…
* * *
Этой осенью поздней или ранней зимой,
когда быстро темнеет и на улицах пусто,
часто с грустной надеждой прихожу я домой
и боюсь расплескать в себе странное чувство.
Словно что-то случилось, и просвет впереди
вдруг возник, и в душе появилась основа.
Но неведомо кто говорит – погоди,
сколько раз ты менял и дорогу, и слово…
Я не спорю, но знаю: ведут в никуда
все дороги земные, а слова так лукавы
и бывают страшны, словно казнь без суда,
и бывают горьки, словно сгусток отравы.
Так чего же хочу и молчу я - о чем?
И зачем грею душу бесхитростной ложью?
Обещая себе, что пойду напролом,
не боясь непогоды, тоски, бездорожья.
Хвостик лет на себя как рюкзак нацепил…
Сам себя недоступной загадкой пленяя,
обещаний пустых ежедневный распил,
не торгуясь, как мыло на шило, меняю…
* * *
Не мечтает, не пишет, не дышит.
Ничего не хочет, хотя это и не учтиво.
Все ему кажется, что где-то скребутся мыши,
Иль шелестят страницы какого-то поганого чтива.
Он называет это депрессией, умно и важно.
Он готов рассуждать об этом вдумчиво и галантно.
И только душа его, далеко, в глубине, покрикивает отважно
О том, что Господь не дал ему ни мужества, ни таланта.
А он все не верит. И хотя ничего не хочет.
И даже не мечтает, не пишет, не дышит.
Он берет на измор самые черные ночи…
И иногда ему кажется, что он голос божественный слышит.
* * *
Слово к слову, а между – раствор…
Все равно – умыкну, словно вор,
слово – взгляд, мимолетный кивок,
слово – как торопливый плевок…
Слово… Скорописью презренной
непонятно, как ток переменный,
восстает из пучины письма,
ядовитое словно чума.
Подбираюсь под честное слово…
что обычно звучит бестолково,
или музыкой божьей звучит…
Иль занозой в сердце торчит.
Вырастают из боли как зов
и горою вздымаются вещей
осколки пророческих слов
и слова, потерявшие вещи.
Меж землею и небом зазор.
Но ищу, нахожу и вскрываю -
слово - клятву, мираж, приговор,
что болит как душа живая…
* * *
Блуждающий по закоулкам дня,
увиденным заполнен без остатка,
я вдруг пойму – Израиль для меня
по-прежнему награда и загадка.
Ищу истоки, смысл и связь времен
под звездами Земли Обетованной.
Судьбой народа вечного пленен,
быть может, я - здесь только гость незваный…
Частица малая или от плоти плоть,
отравлен горькой ересью сомнений...
Неверия болото побороть
и идолов распластанные тени
душа стремится. И встает Стена
на рубеже эпох и мирозданий.
Я – к ней лицом…
А позади Страна,
как всех моих исходов оправданье.
* * *
Разбилась волн прибрежная нарезка.
Мои следы растерзаны в песке.
Минувшее, поблекшее как фреска.
незримо промелькнуло вдалеке.
Декабрь. Безлюдье. Спит воображенье.
Величественно берег моря тих.
И без причины, словно наважденье,
колючий к горлу подступает стих.
Его я, точно, в тот же миг забуду.
И в душу набежавшая волна
как будто мимолетную причуду,
навек сотрет немые письмена.
Но в мыслях и поверхностных, и праздных
занозой бестолковой будет жечь
явленье слов случайных и бессвязных,
не обращенных в образ, в чувство, в речь.
И примиренный пошлою догадкой,
что все в порядке, и что жизнь - вполне…
Почувствую, что где там, в остатке,
вновь немота сжимает душу мне…
* * *
Удалые пошли времена…
Отдаю им себя на расправу.
Время, на!!! Вот годов крутизна.
Можно к звездам, а можно в канаву.
Просвистит приговор словно плеть.
Взмах – как призрак решетки острожной.
Можно вляпаться, можно взлететь,
устоять же почти невозможно.
Время, на! Все, что хочешь, сожри
этой ночью бессонной беззвездно…
Только дай - дотерпеть до зари
и надежду, что будет не поздно…
* * *
От многой мудрости – много печали…
А все для того, чтобы мы не скучали.
Даже сейчас, когда в полной прострации
по завалам топчемся информации
и до того наш мир раскачали,
что от него еще больше печали….
Хлещут новости словно плети.
Нет смысла быть самым мудрым на свете.
Живи сегодня, к примеру, царь Шломо,
он, возможно, просто бы сидел дома
и, соблюдая приличия для вида,
терпеливо бы ждал Мессию из дома Давида…
Мы сегодня почти все – маловеры.
Но не чужды нам небесные сферы.
Откуда мир этот взялся в самом-то деле?
Об этом и я думал на прошлой неделе.
Полный энтузиазма, узнать все тайны на свете
до поздней ночи мужественно сидел в интернете…
И все без толку, повторяя, как в самом начале -
от многих знаний, действительно, много печали.
Разные слухи, множась, бродят в народе.
Иные граждане в полном сейчас разброде.
И готовы ко всем несогласным применить высшую меру…
Кому все-таки верить? Богу, жене, премьеру…
Или себе самому? Но тоже с оглядкой.
Думаю так, за собой наблюдая украдкой…
Впрочем, я знаю, любая дорога ведет прямо -
одних на небо, а других в яму.
Если по мне – то я не хочу ни того, ни другого.
Я бы просто ушел в никуда, честное слово…
* * *
Прошел январь, на старте потоптавшись,
год набирает скорость и размах.
И подгоняет тени дней отставших.
И вместе с ними я - на всех парах
бездумно и с закрытыми глазами,
куда, не зная толком, и зачем,
лечу как будто мотылек на пламя,
с минувшим расставаясь насовсем…
* * *
С каким-то безразличным сожаленьем,
пусть не друзья, но все же не враги,
дни тихо расчленяю на мгновенья,
как хлеб на крошки, и кормлю с руки
воспоминанья как бы между прочим,
в себя вобрав избыток тишины…
А ночи явно стали покороче,
и явственно предчувствие весны.
Я стал спокоен и уравновешен,
прекраснодушен и невозмутим,
в сомнительных идеях не замешан,
несбыточной мечтою не томим…
Но это ничего уже не значит
и душу ожиданьем не пьянит.
Жизнь в славных рамках истины ходячей
приобрела благопристойный вид…
В САМОЛЕТЕ
Ночь провисла грамотой нотною.
Стаи звуков прядут пределы.
Мысль, как будто птичка залетная,
почирикала и улетела.
И паденья реакция рвотная,
и надежда скулит несмело…
Полоса мерещится взлетная,
протяженная словно тело.
Пробивается привкус гадкий,
а вираж никак не кончается.
Значит, снова не будет посадки.
Снова что-то не получается.
Безысходность раздавит «Боинг»,
распадаясь на сгустки боли.
По округе холмистой разбросаны
будут черного страха фрагменты.
И роса на траве нескошенной -
что вполне подходит к моменту…
ПРОБУЖДЕНИЕ
Свет тысячей осколков брызнет.
Я буду озираться сонно.
Опять проспал кусочек жизни
элементарно, беспардонно.
И временем, как в угол, загнан,
не в силах выйти за пределы,
вновь оставляю я на завтра
то, что вчера пытался сделать.
* * *
Вот мой автобус, пять минут шестого.
Едва отгремела ночная гроза,
в оконном стекле размыто суровый,
город от сна протирает глаза.
Постанывают электронные души мобилок.
Нараспашку открыты, новостями дразня.
Мир не спящий, похож на обмылок,
и прямо с ладони глядит на меня.
Там всё настоящее иль понарошку?
Мысли ворочаются неловко…
Еду. Смотрю бестолково в окошко.
боюсь пропустить свою остановку.
***
С утра и ветер, и дождит.
Зонты раскинулись как спьяну,
и мысли скачут без узды,
на город напустив туману.
Туда идти или сюда,
чтобы тебя случайно встретить,
мне не расскажут провода,
на ломти режущие ветер.
И окна под конвоем штор,
не пропускающие света,
сметут мой любопытный взор
и не расскажут мне про это.
В холодных складках витража
свое поймаю отраженье,
и, словно лезвие ножа,
ужалит душу мне смятенье.
Как в лабиринтах пустоты
тебя мне отыскать случайно…
Здесь - перекрестки как кресты,
как крестный путь в чужую тайну.
С утра опять идут дожди,
и ветер холодит до дрожи.
Но я твержу себе -дождись!
Тебя ведь кто-то ищет тоже.
* * *
И в рассуждениях незрелых
не проявляйте нетерпенье,
не говорите о пределах,
забудьте сроков наважденье.
Все будет так, как Бог положит,
подглядывать не надо в щелку.
Ну а гадать – себе дороже,
и все равно не будет толку.
Про то я знаю и про это,
и все ж готов ежеминутно
хорошие давать советы,
что бесполезны абсолютно…
* * *
От книжных оторвусь страниц,
от замкнутого мыслей круга.
А стаи слов, как стаи птиц,
взлетят как будто от испуга.
И там, в недальней вышине,
в высоковольтных гулких сферах
свой счет они предъявят мне
на разных жизненных примерах.
Как был ленив и как несмел,
как уступал словесной смуте,
и как ни разу не сумел
к глубинной подобраться сути.
И по поверхности скользя,
вбирая опыт осторожно,
усвоил я, как жить нельзя,
но не успел понять – как можно…
* * *
Собака лает за стеной.
Грустит ее душа живая.
Я понимаю, и со мной
такое иногда бывает.
Когда колотится в окно,
жуя пространство, сумрак ранний,
а на душе уже темно,
и старый путь померк в тумане.
И память, злая как ожог,
пролистывает дни и ночи,
но ты переступить порог
уже не можешь и не хочешь.
Один остался на один,
с тоской навязчивой в союзе,
своих иллюзий господин
и, может, раб своих иллюзий…
Да, так! Бывает… Что со мной,
себе я тоже не сознался…
Собака лает за стеной.
Я б ей подвыть не отказался…
* * *
Снова мы в двух шагах от войны…
И сегодня смеющийся кто-то,
не увидит близкой весны,
не дождется, собьется со счета
потускневших, непрожитых лет,
навсегда молодой и красивый…
Да, сегодня не гаснет свет…
и до завтра еще все живы…
И у каждого в жизни мечта,
и свой путь в даль годов устремленный.
Но один из двухсот иль из ста -
уже небом приговоренный.
Слава Богу, не знает его
никакой ни провидец, ни мистик…
Только, чисел творя колдовство,
предвкушает потери статистик…
* * *
Погода невпопад
играет в прятки с нами…
Год, как пружиной сжат,
выстреливает днями.
Зима дает отбой,
под занавес – с грозою.
У марта – хвост трубой,
но глаз - прожжен слезою.
И рвется в бой апрель
как рыцарь настоящий.
И бойко, верь, не верь,
весну с собою тащит.
И словно в первый раз
взгляд отвожу я кроткий.
Ведь женщины сейчас
все, как одна, красотки…
* * *
Мне нравятся натуры боевые,
всегда смеяться надо всем готовые,
не верящие в страсти роковые,
хранящие идеи бестолковые.
Мне по душе беспечные улыбки
и все дела, которые сердечные.
А также право совершать ошибки
под озарений блики быстротечные
Пусть прошлое свербит за лет порошею.
Чем меньше помнишь, больше тем покоя.
Проходит и плохое, и хорошее,
и неизвестно, что дороже стоит.
* * *
…Вот Пастернак, он лучший из друзей,
помог пожитки собирать неловко.
«Все выдержит, хоть вешайся на ней»,
сказал Марине, подарив веревку.
И выдержала… Прежде - чемодан,
позднее - груз беспомощного тела…
Возможно, ей и был в награду дан
такой исход. Лишь так она сумела
последний свой преодолеть тупик,
жестокий узел затянув на месте…
Отчаянья ее не выдал крик…
Погиб поэт. Опять - невольник чести…
Считай, что связь времен и не рвалась…
Елабугу кто вспомнил бы сейчас,
когда б не горький, судорожный выдох
сквозь боль - как избавление, как выход…
ВСТРЕЧА В ИНТЕРНЕТЕ
Где ты, где я? Какая, впрочем, разница,
когда в одни попались сети…
Здесь кто-то плачет, кто-то дразнится
и в сердце метит.
Друг старый мой, талант, и умный пьяница,
ты тоже был почти что гениальным.
Проходит жизнь, хотя еще и тянется,
в мелькании картинок виртуальных…
* * *
Вспоминаю родину все реже,
старый дом от центра в двух шагах…
Время словно по живому режет,
я с ним по привычке на ножах.
От былых надежд остались клочья.
Слава Богу – не писать отчет.
Каждый жизнь транжирит так, как хочет,
и обратный делает отсчет.
Чувствуешь себя везде как дома,
никаких тебе не надо вех.
Ты шагаешь улицей знакомой,
от всего свободный человек.
Как приятно выйти утром рано
и беспечно, задом наперед,
без уже ненужных личных данных
влиться в окружающий народ.
* * *
Зима у нас, как не зима.
На снег нет даже и намека.
Но хочется сойти с ума,
пожить без страха и упрека.
Однажды, с здравым смыслом врозь,
нарочно зонт забыть в прихожей
и улицу пронзить насквозь
пробежкой на мираж похожей.
Туда, где море с небом вдруг
на месте топчутся в обнимку.
А ветер рвет из женских рук
почти промокшую косынку…
Прохожих он врасплох застиг
дождь с сладким привкусом весенним.
Я и не понял в этот миг,
как родилось стихотворенье.
Сгрудились в тесный круг слова,
чтоб друг на дружку опереться.
И закружилась голова,
и что-то вновь кольнуло в сердце…
* **
…Так доживши до энной весны,
понял я, сам не знаю откуда:
изначально мы обречены
просто верить в какое-то чудо.
Нет ключа к постижению тайн.
Лишь догадки про вечность и Бога...
Так что мучиться перестань
в предвкушении мира иного.
Не понять, что нас ждет: просто мрак
или снова дорога земная.
Будет так или будет не так,
в этой жизни мы не узнаем.
И о том, как все началось,
и что было еще до начала,
мысль, бывает, пронзает насквозь,
только пользы от этого мало.
Мы заходим однажды в тупик
и не знаем дороги обратно…
Но, подумав, идем на пикник.
И, вы знаете, это приятно…
* * *
Кручусь в веселом марафоне
как аутсайдер изначальный.
Маячу я на общем фоне,
не нужный здесь, а там - случайный.
Что делать? Самый бесталанный,
природой мудрой обделенный,
таясь, зализываю раны,
на прочих глядя благосклонно -
самодовольных и счастливых,
носителей самолюбивых
бесспорно ярких дарований ,
и множества почетных званий…
Лауреатов, дипломантов
разглядываю с интересом.
Я, как букашка, средь гигантов
литературного процесса…
***
Снова поздней порою,
с самим собой опоздав на свиданье,
на дне тишины роюсь
словно в дырявом кармане.
Не переношу на дух
тоску нищенских полуснов,
но, может, все же найду
чуток завалявшихся слов.
От дня оставшихся, с вечера,
от молитвы или пророчества.
Когда уже делать нечего,
но чего-нибудь хочется…
И часу ночному покорен,
минут разгоняя стаи,
я вещего слова корень
в себе прорастить пытаюсь…
СЕРДЕЧНЫЙ ПРИСТУП
Уже не спросишь совета.
Тело ужалил страх…
Взрывается сердце поэта,
как бомба в небрежных руках.
Мыслей погасшие искры,
горечь шершавых губ…
Боль бодро идет на приступ,
Боль заползает вглубь.
Болью полнится сердце,
перекручены все пути…
Самое верное средство –
не попрощавшись, уйти.
Обрушивается лавина.
Теперь – держись, не держись…
Сердце адской машиной
под чистую разносит жизнь…
* * *
НА НАБЕРЕЖНОЙ
Я время отдаю за так…
В обмен на зряшные фантазии,
Когда подкравшийся закат
Закрашивает край Евразии.
Я на бетонном пятачке
по горизонту взглядом шаркаю…
Мелькает чайка вдалеке,
а за спиной ворона каркает.
Задумчивые старички
гуляют как по полю минному.
А волны, пенясь от тоски,
на берег просятся с повинною.
МЕЛАНХОЛИЧЕСКАЯ БАЛЛАДА
Блажен скромный сын человечий,
что ждет без печали конца.
Кому и похвастаться нечем,
нет страха лишиться лица.
В толпе он был мало приметен.
Не верил совсем в колдовство.
Как будто не жил он на свете,
никто не запомнил его.
Он жизнь ощущал словно милость,
подарок - какой-никакой.
Пусть ничего не случилось,
зато скоро наступит покой.
Какая для сердца услада -
услышать от неба привет,
когда ничего не надо,
и смысла не в чем уже нет.
И не было смысла ни грамма –
родиться случайно и вдруг…
Случайные папа и мама,
случайные люди вокруг.
Случайные книги, воззренья,
рассеянный женщины взгляд.
Надежды, порывы, сомненья –
случайно и невпопад.
Сидит он сухой, как гербарий,
и думает, что повезло,
в случайно попавшемся баре
застрять всем несчастьям назло.
Пусть там где-то - есть жизнь иная.
Но надо долить и допить…
Он пьет и случайно не знает,
чем будет за это платить…
* * *
Повторяю себя, повторяю других.
Все плутаю в души закоулках глухих,
И не знаю кому я обязан по гроб
за извечный вираж истоптанных троп,
за притворную сладость истершихся слов,
за испытанный блеф неизменных основ,
за нелепых признаний услужливый стыд,
за пьянящую прелесть взаимных обид…
К самому себе прихожу на поклон…
Может, это не я, может, это мой клон…
Из стихов разных лет
* * *
И спирт, и флирт, и недосказанность,
и блики сизые костра.
И женщина - такая ласковая,
как медицинская сестра.
Которая добра невольно.
Которую, уж так и быть,
слегка помешанным позволено
на расстоянии - любить.
А женщина - моя соломинка.
Мой бог и храм, мой смерч и шторм.
Сегодня мир каменоломен
согрет одним её костром.
Он для меня, иль для такого же,
теряющего речь и дух...
А тело выгнуто любовью
как будто тетивою лук.
* * *
Ночь крутит бликов мокрых лопасть.
Упруго бьет в проем оконный.
И я проваливаюсь в пропасть,
затопленную тьмой бездонной.
Сегодня непогодь сверстала
вязь туч и фонарей смятенье.
Стекла, бетона и металла
вертлявые кружатся тени.
Машин и улиц сопряженье.
В душе ни помысла, ни смысла.
Ночь как таблица умножения,
в которой подменили числа.
* * *
Я жаждал этой перемены,
дней ускоряя череду.
Но вот опять – чужие стены,
и снова я чего-то жду.
Мне все мерещатся другие
и города, и времена.
Как будто ржою, ностальгией
душа моя поражена.
Прошедшей жизни перепутья
я, вспоминая, трепещу…
Как будто снова я в галуте
и снова родину ищу.
ПОПЫТКА АДАПТАЦИИ
1.
Один склеен из праха.
Соструган другой из полена.
Мир соткан из страха,
тело боится тлена.
Мысль боится забвения,
разум – недоразумения.
Но грехопадения драмы
не боялись Хава с Адамом.
2.
Они не знали про Это,
тем более было лето…
Адамчик во всем был первым,
и дамой его наградили.
Не щекотало им нервы,
что голенькими ходили.
Но ее засосала скука,
и его развезло.
А Змий, тварь и сука,
плевал - на добро и зло.
3.
Все, конечно, предвидел Создатель,
и, возможно, не без сожаления
наслал грозу и проклятия
впрок, на все поколения.
Да, человек не муха.
Невзирая на лица,
в поте лица и муках…
он должен рожать и кормиться.
Но есть у него выбор -
верить или не верить,
что-то понять, либо
притвориться дремучим зверем.
4.
По-прежнему мы в потемках
нащупываем начала
о предках и о потомках…
Но толку от этого мало…
То, что было и будет,
разгадывать бесполезно.
Попадают в историю люди,
сама же история – бездна,
в бездонном мраке которой
свалено все в кучу,
завалы пыли и сора
не ворошить лучше.
5.
Нас достает разлука,
беспомощность и разруха.
Живем как будто в угаре…
Зато каждой твари - по паре
неизвестно какого пола,
наверное, для прикола…
Не прекращаются ливни…
На горизонта линии -
нет ни неба ни брега…
Мы остались - в чреве ковчега.
Еще ничего не видно,
еще ничего не ясно,
но вновь обидно и стыдно,
что жизнь проходит напрасно…
* * *
Я в серебряный век опоздал.
Зацепился за век - железный.
Словно выпавший из гнезда,
не ко времени, бесполезный.
Не мечтал, не мстил, не метал
перед свиньями бисер мутный.
Мне висок холодит металл,
ежечасно, ежеминутно.
От коррозии не спасусь.
Точит ржа сердца и основы.
Моисей там иль Иисус –
не сожжет, не согреет слово.
Человек человеку – бог.
Но никто не боится Бога.
Век железный. Финиш, итог.
И река – без моста и брода.
* * *
Сегодня я снова топтал ржавый берег.
Волны жались к ногам как щенки.
Мне в голову лезла всякая ересь.
И взглядом пространство я рвал на куски.
Солнце играло с клубком серо-дымным.
И сердце бесилось, что я размазня.
И женщина, словно без рамки картина,
в море входила, пройдя сквозь меня.
Я чувствовал привкус и крови, и соли.
И как-то не так удила закусил.
А за спиною, как антресоли,
торчал старый дом и давил на виски.
И думалось мне, вдруг успею и слажу.
А если и нет, то пойму налегке -
быть может, все в мире такая же лажа,
как мглистые эти следы на песке…
* * *
На стыке дня и ночи, в разливе света и мрака
что-то еще происходит в жизни нашей нелепой.
Качели похожи на крышу, на которую лает собака,
а два соседних дома - на грузовик с прицепом.
Смотрю из окна в безлюдье. Стоянка, помойка, угол.
Все тот же фонарь, дорога, а за нею – аптека.
Отхожу от окна бездумно, сажусь и ныряю в гугл.
Хочу найти… всего-навсего, хорошего человека.
Но это совсем не просто, нас сейчас миллионы,
блуждающих друг за другом по фальшивому следу.
Душа погружается в бездну, просыпается мир бездонный,
и в голову не приходит на огонек заглянуть к соседу.
И это какая-то пропасть, когда зажигается ящик
и ворожат шаблоны виртуальных сюжетов,
уже непонятно, что горше или, допустим, слаще,
на стыке дня и ночи, в разливе мрака и света.
СЕНТИМЕНТАЛЬНОЕ
Дождь хмельной ностальгией меня сводит с ума.
Я полжизни в рюкзак перепрятал заплечный.
Я пишу вам в письме: у нас тоже зима,
ветер с моря гудит не попутный, а встречный.. .
У нас в целом нормально, как у белых людей.
Я пишу вам письмо, между строк спотыкаясь.
Помню вас молодой, помню море огней,
и ваш шарф ниспадает, словно пена морская.
Дождь идет третий день, я изрядно продрог…
Это сон или явь? Как размыты границы…
Словно замкнутый круг перепутья дорог,
и исправить нельзя, объяснить, возвратиться…
Вновь дорога измятой свернулась тесьмой.
И уходит не вдаль, а куда-то в трясину.
Я не знаю, зачем я пишу вам письмо.
Может, только затем, чтоб прожить эту зиму.
* * *
Я, как обычно, опоздал на поезд.
Дорога словно пас в одно касание.
Блуждает взгляд, бездомный как пропойца,
по расписанию, святому как писание.
Душа по дальней остановке грезит.
Зал ожидания, он словно мир в разрезе.
Кто спит, кто плачет, кто в сплошном томлении,
ждет поезда не в первом поколении.
И все не едет, и лишь взгляд бездомный
перебирает лица и до времени
в души колодец падает бездонный,
и мечется без роду и без племени.
Я щепочка – от тех колен потерянных,
что маются в глуши веков немереных.
Как съежилась картина мироздания -
весь мир вместился в зале ожидания.
КAЛЕЙДОСКОП
Рвется
ребуса ропот.
Шепот
шинкует шут.
Робок
рыдающий робот.
Чтецы
чтение чтут.
Темени
тают тени.
Улиц
угрюмы углы.
Сверкают
созвездья сомнений.
Хвостаты
химеры хулы.
Звезд
зияют завалы.
Пропасть
пространства прет.
Мрачные
манят менялы.
Ночь
настигает народ.
Бодрые
бродят бомбисты.
Дым
добивает дух.
Мазки
музыки мглистой.
Криков
корявый круг.
Жирная
жадность жара.
Лад
ломающий лед.
Угрюмое
утро угара.
Птицы
подлунный полет.
Бледная
боли блокада.
Моря
мерцающий мрак.
Адский
абсурд автострады.
Кровавых
кошмаров крах.
Солнца
сияющий слепок.
Новых
наитий нить.
Циркач,
цепенея, цепок.
Жуткая
жажда жить.
Яков Каплан
ЗАЛ ОЖИДАНИЯ
Книга стихов
МЫ ИДЕМ ПО ГОРОДУ НОЧНОМУ
Пугаю сам себя. Не страшно, но пугаю.
Фонарные столбы, как переростки…
Ты рядом, ты в одежде, как нагая,
с душой - как на безлюдном перекрестке.
Остановись, мгновенье! Ты ужасно.
Но лишь в тебе - и искус, и интрига.
Взгляни в глаза бездумно и бесстрастно…
Мой взгляд как недочитанная книга.
Где вырваны листы – в конце, в начале.
От жирных пальцев – посередке пятна…
Мы всю дорогу дулись и молчали.
Хотелось не туда и не обратно.
Мы были как покойники, не краше.
Мы шли… маразмы, как мороз, крепчали.
И в нетерпенье жались мысли наши,
заблудшие на вечном карнавале…
И даже раньше – чем явилось слово.
А слово было – Бог. И было прежде
теней переплетенье бестолковых…
Мы затаились в вымершем подъезде.
Мерцала бездыханно батарея.
Потертый лифт напоминал циклопа…
Не выиграть нам в этой лотерее –
попасть в ковчег, укрыться от потопа.
Смыть старый грех и все начать по новой,
мир возродить из мглы кровосмешенья…
И все перечеркнуть последним словом…
И вновь все повторить через мгновенье…
* * *
Мы уходим от моря, от мола.
Снова душу сжигает крамола.
Мы уходим, свернув с полпути.
Не попасть нам, как тут ни крути
к нашей, вновь не намеченной цели.
Море скалит прибрежные мели
словно десны распахнутый рот…
Мы идем не назад, не вперед.
Мы как будто попали под пули.
Мы не зря не дошли и свернули,
испугавшись высокой волны.
Убежав от шального прилива
возмущенного моря вины.
Может, это не жизнь, это – чтиво
и абсурда гремучая взвесь.
Секонд-хенд расщеплен на прилавке.
Словно взгляд вдруг ожившего Кафки
манит в душу заблудшую влезть…
* * *
В черные затягивает дыры.
Время обретает лик вампира.
Кровь сосет, расправою грозя.
Снова в жизни – ни войны, ни мира.
Снова ничего понять нельзя…
Или можно? Даже слишком много,
из того, что лучше и не трогать,
не искать и не идти вослед.
Ни у человека, ни у Бога
все равно давно надежды нет…
ПОТОМ
Какая разница, все так или не так.
Бессмысленно, бессвязно. Через силу.
Дорога словно в бесконечность тракт.
И без подсказки не найдешь могилу.
Завяло тело, оголилась кость,
и успокоенный, тоскует тощий череп.
На горизонте мертвой хваткой мост
вцепился в берег и стремится через…
Истлевшие сомненья вороша,
но жалящая словно ток в розетке,
шипит моя нетленная душа
на воробьев, судачащих на ветке…
* * *
Если все преходяще: правда, любовь, устои,
значит, нет ничего такого, что чего-нибудь стоит.
Это, конечно, грустно, что так в нашей жизни вышло,
и ничего, по сути, в ней не имеет смысла.
Я в этом почти уверен: все, что нас жжет и мучит,
однажды в душе поблекнет, остынет, наскучит,
станет чужим и чуждым, лишним и непонятным…
К чему мы уже не вернемся путем кружным иль обратным.
Мне лишь одно не ясно в сутолоке бестолковой:
почему же так хочется все в жизни начать по новой?
ЕРЕСЬ
И вот мы ставим все с ног на голову.
И «не бери в голову»,
звучит словно удар под дых.
Друзей и врагов, впрочем,
не различая по голосу,
зря напрягаем связки и упражняем кадык.
Добро и зло просыпаны в одной песочнице.
Липнет к гортани слово –
горестное, прозорливое, худосочное.
Скучно пророку, провидцу, склочнице…
Кого удивит непорочное зачатие?
Или возмутит порочное?
Кто сегодня знает,
как и о чем говорить с Богом без дураков?
Что он имел в виду,
когда отделял свет от тьмы, жар от стыни,
сжигал города, топил людей как щенков,
опускал евреев в рабство, вялил в пустыне…
А потом обрек на эту полоску земли дарованной,
чему никто до сих пор не верит,
от ненависти к нам зверея.
И вот я иду –
глупый, темный, загнанный, очарованный,
и думаю, когда я это стал
всех святее, мудрее, добрее…
Догадываясь, однако,
откуда все началось и во что упрется,
но ничего не зная толком,
затаившись, как у черта за пазухой,
молюсь –
лишь бы не отдать за похлебку свое первородство
и черной ереси не подхватить заразу…
* * *
Нелепо сжигаю в неверии
куцых надежд покровы.
Осколок угасшей империи,
с прошлым связан по крови.
Душа распрощалась, простерлась,
как крылья, что стерлись о тучи.
Все до неприличия просто,
и свалено в одну кучу.
Святое, подлое, пошлое,
поющее и кричащее -
было мерзко и тошно,
какое-то ненастоящее.
Но были еще - рассветы,
восторг и прозрений робость,
по проволоке путь – в поэты,
когда под ногами пропасть.
И чувство полета - не к звездам,
а в повторений яму…
Но был еще не поздно,
еще жива была мама.
Жизнь казалась долгой,
а время вольным, как птица…
И не было чувства долга,
с которым не расплатиться…
* * *
Ничего не происходит.
Дни похожи друг на друга.
Я гуляю на природе
в рамках замкнутого круга.
Скучный пляж, волны бездомной
надоевшие накаты.
На глазах - головоломкой
блекнут серые закаты.
Грежу, трезвый беспробудно,
о невероятной встрече.
На душе опять безлюдно,
подступает к горлу вечер…
ВОЗВРАЩЕНИЕ С СИНАЯ
От предчувствия сердце сжалось.
Слова воровато сбежали.
Жалости жалит жало.
Вот тебе и скрижали…
Рвутся молчания нити.
Но слов не играют струны.
На поблекшем граните
отблеск мерцает лунный.
Телец золотой, как мина,
заряжает тревогой…
Гневный пророк с повинной
снова уходит к Богу…
* * *
Всю жизнь вековечной бездны
ощущаю дыхание.
За что, безнадежный бездарь,
жду наказание?
Пророчества яд душу
жжет беспощадно.
Беспомощно, жалко трушу,
жажду пощады жадно…
Раз не дано от Бога
и закрыт просветлений зовам,
лучше душу не трогать
бездушным, холодным словом.
* * *
Слова все из той же песни -
про мертвых и про живых…
Хоть сердце разбей, хоть тресни,
не убежать от них.
Достанут, расправой скорой
грозя неожиданно, вдруг,
всей разъяренной сворой,
чтобы взять на испуг.
Отобьюсь? Притворюсь? Раскаюсь?
Успокоюсь? Влюблюсь?
Какая-то не такая
меня разъедает грусть.
Это скорей досада,
это похоже на злость
за то, что прошу пощады,
за то, что опять не срослось…
* * *
Жить можно беспечно,
смотреть на мир свысока,
словно пришел навечно
иль, в крайности, - на века.
Но если… И это понятно…
Иллюзий нет никаких.
Дорога туда и обратно
как оглушительный миг.
Рябью облачной соткан,
гасит звезды рассвет.
Трепетной и короткой
ночи забелен след.
Повода нет для тревоги.
Откуда ж предчувствий сыпь?
Опять свернул с полдороги
и страхом по горло сыт,
что вновь ничего не случится,
и невозможно помочь…
А время, как скорая, мчится
по ложному вызову прочь.
* * *
Скучаю по обычной суете.
По простоте. По атрибутам быта.
По самой той несбыточной мечте,
которая почти совсем забыта.
Смешно, конечно. Мысли рвутся вспять …
Ищу вслепую запертые двери.
И прошлое я не могу понять
и в будущее светлое поверить.
Но время переломное зовет
куда-то там. Затормозить нельзя.
И я иду, как будто в гололед,
дорожкою накатанной скользя…
ОБЕДЕННЫЙ ПЕРЕРЫВ
Глаза света излишек сомнут.
Как балласт отправят на дно.
Остается пятнадцать минут.
Зыбкий сон пьянит как вино.
Замер - как от удара в висок.
Не выдохнуть , не вдохнуть.
Оступился в зыбучий песок,
провалился по самую грудь.
Меркнет свет. Только имя твое
зажигается как маяк.
Отступает небытие,
раздвигается мрак.
Я до яви добрался бы вплавь.
Но сажусь, как подлодка, на грунт…
Остается, ты только представь,
еще целых пятнадцать секунд…
* * *
Да, верю я в слова не меньше, чем в дела.
Но немота, как будто в наказанье,
ночь напролет меня в тупик вела,
лишь многоточие оставив в назиданье.
Так и остался я опять ни с чем,
в смешенье чувств, и мыслей, и сомнений.
И все боюсь, что это насовсем –
ночь без зари, душа без озарений….
* * *
Вечер, мы доедаем клубнику.
Пролетел как мираж выходной.
Я без слов превращаюсь в заику,
когда думаю, что там со мной.
И, поддавшись глубинному зову,
слышу что-то, что тише травы…
Только слово - не лезет в голову.
И тем более – из головы.
* * *
Однажды это произойдет.
Все обрушится в один миг.
Не поймешь, где закат, где восход,
где тепло тонких рук твоих.
Это ужас, это какой-то бред.
Как в золе от костра пещерная кость,
как в родной дом потерянный след.
Как в чужом доме ты - непрошенный гость.
И, конечно, ты знаешь все наперед -
это будет, это произойдет…
* * *
Сквозь сон, сквозь страх, сквозь боль, сквозь скуку,
сквозь нераскрывшийся замок,
сквозь не протянутую руку,
сквозь мыслей слипшийся комок,
сквозь сквозняков многоветровье,
сквозь суесловие, злословье,
сквозь настоятельное – брось,
сквозь тошнотворное авось…
сквозь мякоть вязкую тумана,
сквозь изумленье и испуг,
щемящий, как сквозная рана,
пробился вещий голос вдруг….
Он прозвучал темно и грозно.
Души коснулось торжество.
Но, оказалось, было поздно,
когда услышал я его.
* * *
Прошу у судьбы одолжения –
в суматошные верить слова.
Пишу – следует продолжение,
еще будет одна глава…
Но точно ли будет, не знаю,
Да и нужно ли - так иль не так…
Мысль, словно рана сквозная,
навечно выжженный знак.
* * *
Мой друг успокаивает меня:
не загадывай наперед.
Ведь завтра, призраками дразня,
может быть, никогда не придет.
Под асфальтом не видно травы.
Но отчаиваться нельзя.
Душу душную не трави.
Распахни до рассвета глаза.
* * *
Только что, безропотны и тихи,
приходили ко мне стихи.
Мне запомнилась светлая грусть,
ржавых листьев негромкий хруст,
морем пахнущая синева…
Только в миг разлетелись слова.
Не поймать, не назвать – хоть убей.
Действительно – слово не воробей.
ПРЕДЧУВСТВИЕ МОЛИТВЫ
Вдруг приходит, свят не свят,
образ слов Тебе во славу.
Закатай меня в асфальт.
Словно в душу - боли лаву.
Не услышать, не понять
не сумею мира ересь.
Ты ушел, Ты где-то над.
Как прожить, тебе не веря,
наугад и наобум
под шершавой черствой коркой,
с проступающей во лбу
семи пядей отговоркой?
Горе, но не от ума.
От чего же? Встанешь рано.
Наша хилая зима.
Дух не трезвый и не пьяный.
Как всегда, в короткий день
въедешь с вызовом забвенья.
Как в иголку нитку, вдень
небоскреба притяженье
в свой слезящийся зрачок…
Поспеши за тенью следом
в путь обратный, дурачок,
осененный рванным бредом.
* * *
День и ночь – сутки.
И сразу снова - на марш!
Перемалываются минутки,
как в мясорубке - в фарш.
И будет тянуться это
до окончания света.
Вернее, треща и трубя,
до завершенья тебя.
А то, что дальше будет,
узнают другие люди,
непонятно во имя чего.
Но будет их большинство…
* * *
Курсивом пробился курс.
Но искуса вянет куст.
И валится все из рук,
трещит под тобою сук.
И ты уже прочно пуст,
не размыкаешь уст.
А был такой златоуст,
что впору заказывать бюст.
Неистовство всех искусств –
в пространство простер Прокруст.
Остался от старых чувств
лишь пальцев ленивый хруст.
* * *
Продолжить? Но будет ли толк?
Куда заведет тропа?
Туда ль, где голодный волк,
иль сытая бродит толпа?
Бесстрашная, дерзкая рать
рыщет, скаля клыки,
кого целиком сожрать,
кого порвать на куски.
А ты на ветку залез
в испуге, и свысока,
как будто Господь с небес,
кричишь: ребята, пока!
Я далеко, вашу мать,
вам меня не достать.
Сытая, подлая рать,
теперь мне на вас насрать…
* * *
В голове не хватает смазки.
Глаз не различает мазки.
Перестаешь верить в сказки,
гонишь сгустки тоски.
Хочешь с легкой душой,
без бремени, налегке
заглянуть в мир иной,
который невдалеке.
Неисправимый чудак,
тебе, конечно, видней…
Но не думай, что просто так
поживешь на исходе дней.
Без искушенья - посметь,
разорвать замкнутый круг.
Без мысли, что жизнь и смерть
это только одно из двух.
* * *
Забудьте, что вы были,
не думайте, что вы есть.
Время смешает с пылью,
как ржавчина, всех разъест.
И это совсем не драма,
не умысел чей-то злой.
Это, скажем прямо,
порядок вещей простой.
Пусть он и нелеп, и гадок,
и в мироустройстве брак…
Но кому-то, наверное, надо,
чтобы было именно так…
Возможно, бесчеловечно
было бы наоборот –
коптить эту землю вечно,
знать обо всем наперед.
* * *
Возможно, еще не поздно.
Слепоты разомкнется клеть,
в миг беззаветный, звездный
сумеешь прозреть.
Влажный, бессвязный шепот,
души глубинную дрожь,
сожаления, ропот -
услышишь, поймешь…
* * *
И вдруг западаешь на что-то такое,
что озаряет дремучей тоской,
долгой дорогой, сокрытой в песке,
жилкой. пульсирующей на виске,
домом стеклянным, что с виду так ломок,
ломтем луны, что пророс из потемок,
ветром, хватающим из-за угла,
взглядом, пронзающим словно игла,
непонимания въедливой мукой,
как кислота, разъедающей скукой…
* * *
Небоскребы, как встающая на дыбы конница.
Город огнями, как листьями, готов осыпаться.
Досаждает лишь сонливостью ослепляющая бессонница.
Думаешь не о вечности, а о том, как выспаться.
Что еще будет? Наверное, сплошной опьяняющий мрак,
когда ничего не страшно в предвкушении драмы и дремы,
фонарные столбы, как акробаты, застывшие на руках,
гаснущие окна вдали, как бездомно уставшие дроны…
Можно выйти. Пройтись вдоль улицы, что прикрылась
темнотой словно теплым, лохматым платком.
Мимо спящих машин, что как птицы, сложившие крылья,
впритирку к собственной тени, расплющенной неба катком.
Не дойдя до воды, уткнешься в мускулистое тело гранита.
И внизу разглядишь серый ропот сорвавшейся с цепи волны…
Если взять по прямой, хватит часа, и встанет граница.
Между жизнью и смертью. Морем мира и бездной войны…
* * *
Одиночество как лейтмотив. Как награда и благо.
Одиночество как перебродившая брага…
Когда вы, духом и телом наги,
от небытия, в ту и другую сторону, в полушаге,
кто его знает, что там творится – в душе, в голове, в животе….
Когда хаос обретает форму или, наоборот, первозданность.
Когда вы такие, а через мгновение другие, не те,
и никто не замечает, что это: в порядке вещей или странность.
В любом случае - это свобода, когда не надо спрашивать: можно ли?
Можно ли выжить? Или уйти - без прощания и прощения?
И не надо ждать лучших времен, лучшей доли,
которых все равно не дождаться. Но это не имеет значения.
Жизнь это процесс, по сути, без цели и смысла,
в отличие, например, от процесса пищеварения, не терпящего беспечности.
Вянут цветы, но цинично топорщатся числа,
сходящие с ума, где-то там, в дурной бесконечности…
СМЕНА НАСТРОЕНИЯ
Привкус во рту горький.
Костеришь всех подряд за глаза.
Катишься вниз, с горки.
Отказали опять тормоза...
Но в слепой полосе тумана
и бредовых идей
понимаешь, как негуманно
шарахаться от людей.
И правда… Какого черта!
Этих глупых мыслишек парад…
Зачем, лицедей, перевертыш,
ты ловишь случайный взгляд…
Как щепочки на растопку,
собираешь в ладонь
живительных искр щепотку,
чтобы раздуть огонь.
И успокоить сердце,
и вдуматься в ночи лад.
И так хоть чуть-чуть согреться
и все повернуть назад…
* * *
По сути, ничего не изменилось.
Все тот же я, что пропасть лет назад.
И только память, впавшая в немилость,
картину портит и туманит взгляд.
Но что-то вижу в череде рождений…
В переплетенье судеб и эпох, -
тень, вымерших до срока поколений,
которые обрек скитаться Бог.
Томили миражи их и виденья,
и не казалась страшной рабства сеть.
Свобода не несет освобожденья,
раз суждено в пустыне умереть.
* * *
Меня окружает куча вещей.
Нет разницы, как их зовут.
Которые без особых затей,
меня переживут.
Не важно, о чем, собственно, речь
и до сих пор ли живой
сработавший ту или иную вещь
безликий мастеровой.
Мы общий эпохи фон и мираж.
Марево лиц и имен.
Разовый шестимиллиардный тираж
несущихся прочь времен…
* * *
Все продолжаю с разных сторон
осматривать время сквозь клики ворон,
словно пытаюсь понять, где я
и есть ли в этом какая идея.
Но если пойму, станет легче ли мне -
помереть или выжить на новой войне,
да и на старой, что не кончается…
Просто в жизни так получается -
бредешь ты назад или вперед,
всему свое время и свой черед…
Все это знают да как-то не хочется
верить в предчувствия и пророчества…
Но, как по- живому, руби или режь -
в вечных тайнах ищешь ты брешь…
Вдруг обожжет слово пророка…
И снова станет совсем одиноко…
* * *
Хожу на пляж я словно на работу.
Дано мне море это в вечный дар,
пока однажды в жаркую субботу
меня не хватит солнечный удар…
И я, как подгоревшее полено,
отдохновения постигну миг.
Тогда и будет море - по колено,
и я пойму, что жизни смысл постиг.
* * *
Снова солнце и дождь.
В мире аллюзий, иллюзий,
не унимает дрожь
шарик, запутавшись в лузе.
Снова себя растревожь
в вальсе, роке, блюзе,
взглядом пронзи насквозь
бумажную лодочку в шлюзе.
Это ли повод не жить?
Это ли плакать повод?
Руки твои нежны
как оголенный провод.
Улыбка твоя светла
как лампа в тысячу ватт…
И вот ты опять пришла,
и я опять виноват…
* * *
Не спеши, не льсти, не кайся.
Бойся света, дури, тьмы.
Никогда не зарекайся
от тюрьмы и от сумы.
И от бога, и от черта,
и от правды, и от лжи…
Нет черты прямой и четкой,
нет границы, нет межи.
Все смешалось, все размыто.
Вряд ли праведность права.
Но… в расщелины гранита
пробивается трава…
Но… сквозь закоулки терний
вдруг прольется мудрость Вед…
И… в твоей тоске вечерней
вновь появится просвет…
* * *
Вдруг, про все забыв сомненья,
первородный смывши грех,
возвратится в день творенья
заблудивший человек…
Чтоб не охать и не ахать.
Не искать добра и зла.
Где не надо Еву трахать
и страдать, что не дала.
Нет там центра, нет окраин,
больше Змий не проведет.
Не родится злобный Каин
и братишку не убьет.
Без всемирного потопа
обойдется человек.
И под неба гневный ропот
не построит Ной ковчег.
Не грозят тоска и скука,
и врагов коварных рать.
И не надо будет в муках
и кормиться, и рожать.
И еще, всего скорее,
что должно произойти -
не появятся евреи
у прогресса на пути.
* * *
Прорвать бы повторений паутину,
и прочь сбежать от желтой, пресной, мутной,
привычно размалеванной картины
с прорехами тоски сиюминутной.
Или застрять и ничего не трогать.
Безликую в себе лелеять святость.
И безнадежно упираться рогом.
И простоту сменить на простоватость.
Перемолоть все прелести позора.
И горький привкус уличной тусовки…
Да, да, я знаю из какого сора
произрастает этот стих неловкий.
Все яростнее слов столпотворенье.
И мысль юлит в беспомощном дурмане.
Прорвать бы паутину повторений.
И все сказать…
Но вряд ли легче станет…
В ГОРОДЕ ПО-ПРЕЖНЕМУ ЧУЖОМ
Снова меня никуда не зовут.
Город шарканьем обезножен.
Гонит меня нетерпения зуд.
Давит и жмет крокодиловой кожей.
В струпьях асфальта осколки витрин.
Дальний тупик как прямая угроза.
С городом я здесь один на один.
Улица в тело вонзилась занозой…
Остановись, говорю, осмотрись.
Но притуши взгляд голодный и колкий.
Может быть там, по ту сторону трис,
тоже живут одинокие волки…
СЕБЕ
Ты уйдешь, чтобы вновь воплотиться в тень…
Мне не спится, я представляю, как будет
обыкновенный, ничем не примечательный день.
Вокруг дома, дороги, машины, люди.
И вдруг до меня доходит, что меня здесь нет.
Что я вновь далеко и не помню уже,
как шел в тихом городе тайной пахнущий снег…
Я тогда, кажется, жил на втором этаже.
Впрочем, это неважно. Это просто деталь.
Как маленький кубик в конструкторе детском, роскошном.
Ты уходишь, чтобы вновь воплотиться в даль,
уходящую за черту, в покрытом копотью прошлом.
* * *
Закабаляет Каббала
не мудростью необычайной,
а раскаленной добела,
почти непостижимой тайной.
Полузапретный горек плод.
Невнятны посвященных речи.
Но любопытный доброхот
и душу, и мозги калечит…
* * *
Я все усложняю, а в жизни все очень просто.
Не исключено, что виной всему болезни роста.
Которым свойственно идти за тобой след в след,
хотя никакого роста у тебя уже нет.
А я все усложняю, сам себе засоряя мозги…
С глупой надеждой что-то увидеть там, где не видно ни зги…
ПРОГУЛКИ ПО ГОРОДУ
…Лезет он в душу, маня…
Только, что возьмешь с ротозея.
Город бьется в меня,
словно волны, в сто окон глазея…
Как гигантский корабль
сбросил сети, раздул паруса.
Клешни улиц, как краб,
запустил прямиком в небеса.
Он подошвы мне жжет
словно я наступил на угли.
Этот город как плот,
что снесен в самый центр земли…
* * *
Случайный выведет след
в жизни чужой мироздание.
Свободных мест нет -
пойму не без опоздания.
Не защитит тоска…
На самого себя зол,
не знаю, что я искал
здесь и что нашел.
Нет свободных мест…
Только отчаянье зреет.
Так что бери свой крест
и убирайся скорее.
* * *
С воодушевлением психа
выловлю клик пустоты -
эй, ты там, с вещами на выход!
Или это опять не ты?
Пробормочу – постой-ка,
не торопись, брат…
Славная здесь попойка,
жгучий пьем суррогат.
Но никаких безобразий,
мыслей про зло и добро…
Лишь глаза повылазят,
и задымится нутро.
* * *
Когда идти осталось с метр,
и финиш явственен до дрожи,
решаюсь все пересмотреть,
переиграть, переитожить.
Смолчать, застыть, заклясть, свернуть…
Стереть непониманья жало.
И снова окунуться в жуть,
в мираж, в неведенье, в начало.
Не зная – Что? Зачем? Куда?
И почему, такой неловкий,
Я, словно ток по проводам,
бегу на свет по самой бровке…
* * *
Я бесшабашный изгой.
И влажной душою - из гоев.
Мыслью не тщусь благой,
а черную – не раскрою.
В глотку волью ее
настойкой жгучей и горькой.
Будет житье-бытье
такое как есть. И только…
* * *
Ни Европа, ни Азия,
только клочья вселенского шума.
Мне не хватит фантазии,
чтобы жизнь другую придумать….
В этом городе пестром,
где чужие улыбки и лица,
где за каждым углом, перекрестком –
словно новая заграница.
Перебегаю дорогу
по распятой колесами зебре…
за ближайшим порогом -
вновь неузнанных жизней дебри…
* * *
Зал ожидания. Опаздывают поезда.
Зал ожидания… Если даже нет смысла ждать
и оборваны все пути –
кто-то ждет и боится уйти…
Зал ожидания. Как я к нему привык!
Даже зная, что поезд ближайший идет в тупик,
что рельсы разобраны или все поезда
идут не вперед, не назад, а в никуда.
Зал ожидания. Он как убежище, как нора.
Позже я понял: это такая игра –
в прятки, в удачу, когда по наклонной, скользя,
вдруг понимаешь – ждать уже больше нельзя…
ШТОРМ
Очередной вираж, неважно, зачем и куда.
Палуба. Ощущение края. Дальше – можно, но там обрыв.
Ветер гудит в потерявшие строй невидимые провода.
Сквозь выкрики волн пробивается мысль: слава Богу, ты жив.
И вдруг словно вспышка. Короткое замыкание.
Обесточенный, ты – успокоился, сник.
Теперь чувствуешь, как время тобой помыкает,
а зависть к прошлому и будущему тянет тебя за язык.
Заикаясь, выпаливаешь тысячу слов в минуту,
не замечая, какой ты никудышный оратор.
И уже без мыслей и слов, поплутав, заносишь себя в каюту.
И долго глядишь в никуда сквозь заплаканный иллюминатор.
* * *
Переменный ток, переменная облачность. И вообще всякие там переменные.
При постоянстве иных из них, вздрагиваешь, - будто, выживши из ума,
постигаешь закономерности и случайности – жизни, улицы, сцены,
как сумму факторов, среди которых есть письма, повестки, мобильники, психи, их дома.
И прочее. От чего нельзя зарекаться. В том числе даже - от выигрышного билета.
От дождя, от - продырявившей глаз слезы.
От коротенького, как записка в Стене Плача, бабьего лета,
от запоздавшей, не по сезону, сумасшедшей грозы…
Итак, про что это я? Неужели снова про это?
Про мир, пропитанный хаосом перемен. Но где мы еще живы.
Где тьма так или иначе сменяется светом.
И у каждого есть шанс побывать хоть недолго счастливым…
* * *
Дорога город пронзала насквозь.
А люди ходили по городу врозь.
И дома были врозь, и машины.
И туч обмякшие спины.
Эта дорога - не выбор, а рок.
Здесь каждый лишь свой постигает урок.
Условия учит задачи
и ищет ответ без удачи.
Я той же дорогой рассеянно брел
сквозь целую жизнь, сквозь смешение зол.
Забыв в мельтешении лиц и дней
то, что вопросы ответов важней…
* * *
Утро. Пахнет еще не остывшей от ночи листвою.
Как всегда тороплюсь, словно можно за раз наверстать
то, в чем так безнадежно отстал и чего за всю жизнь не усвоил.
Все богатство мое – это просто дорожная кладь.
Где там опыт? Где мудрость и дар? Лишь худой рюкзачок за спиною.
Но зато ничего не мутит и не тянет назад.
Я, конечно, не прав, что Господь подшутил надо мною…
Поиграл, подколол…
Но как скажешь, что сам виноват?
* * *
Я шарахаюсь от фальстарта,
явью финиша оглушен…
Пусть не хватит для спринта азарта
и силенок - на марафон,
останавливаться не стану
и уже не вернусь назад,
тормозя на глухих полустанках
ко всему привыкающий взгляд…
Да, ребята давно убежали,
и иных никогда не настичь.
Километры по жизни отжали,
погоняет их время, как бич…
Я сомнениями излечен,
я про финиш уже - ни гу-гу.
По дороге моей бесконечной,
непонятно куда бегу.
* * *
Ни мгновения мне не отмерено.
Ощутив за спиной пустоту,
не сдержался, рванул ненамеренно –
за предел, за прибой, за черту.
И дыхание выход ищет...
Словно с корнем из вечности рвешь
по секунде - без всякой корысти,
иль по капле - живительный дождь.
* * *
Я готов поклониться низко -
и далеким, и тем, кто близко…
Кто меня не забыл и помнит.
Кем я был хоть однажды понят…
Понимания боль сквозная…
Ничего наперед не зная,
выдаст глаз укоризна немая –
понимают тебя, понимают…
И тебя ж у тебя отнимают.
Понимают печаль и радость,
даже если уже не надо,
отвергая и донимая,
все, все делают – понимая…
С полным знанием сути и дела
понимают и душу, и тело.
И не спрячешься как в карнавале,
чтоб под маской не узнавали,
чтоб не радовались, не горевали
и идти никуда не звали,
пошлым истинам потакая –
у него, мол, судьба такая…
Понимают меня, понимают…
То ли душат, то ль – обнимают…
ПРЕДЧУВСТВИЕ ПЕРВОГО ДОЖДЯ
Вдруг забеспокоились деревья,
мелкой дрожью листья зашумели.
Мы, своим глазам еще не веря,
в ближние взгляд утопили мели.
Первый дождь, открытие сезона?
Море пьяно пенится, а ветер
тучу хочет выжить с небосклона,
солнце и не греет, и не светит.
Где-то там, почти над головою
клочья облаков стремятся слиться
с небом, с морем и с твоей душою.
Ты и сам уже дрожишь как листья.
Но, прогнав предчувствие озноба,
говоришь: ведь был прогноз, не так ли?
И как манну с неба, ждешь на пробу
сладкие, высокой пробы капли…
* * *
Кто я? Не исключаю, что - человекообразная обезьяна,
не преодолевшая неких, заданных эволюцией вех.
Но вполне возможно, причем, без видимого изъяна,
почти нормальный, обезьяноподобный человек…
Иди угадай, в связи с пошатнувшимся здоровьем,
а также отклонениями психики и миросозерцания,
вошедшими в натуру злоречием и злословием,
распространяющимися на ближние и дальние расстояния.
Но, так или иначе, мне грустно.
Особенно в толпе, где люди так безыскусно
и безлики, и разнолики одновременно,
блуждают, как макеты, друг друга не замечая и даже не видя в упор.
Где улица – как сливная канализация, а дорога - кусок полигона,
куда вот-вот начнут падать ракеты, уже занесенные над нами, как над головою топор.
Кто же я все-таки, если храбрюсь, а также ужасно трушу?
Который, как дворняжка, вечно тычется носом в разные недоброкачественные места,
где можно открыть или, ни за грош, отдать душу,
и всегда за высоким забором остается голубая мечта…
* * *
Ах! Ох! Эх! Ух…
Что, впрочем абсолютно не ново
и к смутным временам означает неизбежный возврат…
Ежели нас больше двух,
то своего можно принять за чужого…
Или наоборот. И притвориться, что это разврат.
А на самом деле нет ничего такого.
Просто
кто-то же должен быть виноват,
раз не обойтись без последнего слова…
* * *
Я с вами и без вас.
Всегда и никогда…
Живу как в первый раз.
И еду не туда.
Сел на чужой маршрут.
Безликих улиц вязь…
А люди прут и прут.
Никто не скажет – слазь.
Все думают, что я
живу своим умом
и ждут меня друзья
в кафешке за углом.
ПО ПОВОДУ ЭЛЕКТРОННОЙ ПОЧТЫ
Электронная почта…
Пожалуй, это - то, что
не нуждается в почтальонах
при почтовых ящиках – почти бездонных.
К общению и регулярным контактам склонный,
посылаю любимой адрес мой электронный…
Если захочет и сможет,
здорово мне поможет.
Найдет меня и, чтобы развеять скуку,
обнимет или просто возьмет за руку…
А потом под забытого чайника ропот
услышит мой влажный, прерывистый шепот…
Но найдет ли? Своим растерянным и невооруженным взглядом,
шаря по бесконечности и, возможно, рядом…
От спутника к земле, от земли к спутнику,
по направлению и к скромнику, и к распутнику,
туда и обратно, что незримо и кажется невероятным…
Походным маршем вышагивают слов колонны.
Полчища слов, страшнее монгол и татар одновременно…
Слова на всякий вкус и цвет, слова-клоны,
для тех, кто молод и стар,
бодр и устал, лег и не встал…
Лезут не в дверь, а в щель монитора.
Холодные как жабы. Без чернил и пера.
И не надо им ни хера,
ни администрации, ни конторы,
ни присутствия обслуживающего персонала…
Ни конца, ни начала.
И все же…
Может быть получится как-то похоже…
Найдешь меня по адресу электронному,
каким-то чудом напомнишь, как пахнет живая трава…
Ошеломленному, полусонному
бросишь в лицо живые, неправильные слова.
И так далее -
про - разные, милые сердцу жизненные реалии…
Если хочешь, условимся,
на каком этапе мы остановимся,
чтобы не наделать бед,
оставляющих в душе неизгладимый след…
* * *
В сети сплошные драмы.
И хакеры, что контра.
Но выпью антиспама
я за здоровье компа.
И позабуду сразу
про вирус вероломный.
И заблужусь, как сглазу,
в глуши какой-то темной.
Как в ссылку, я по ссылкам
отправлюсь пешим ходом.
И выскажусь не пылко
пред страждущим народом,
что в разные моменты
закидывает сети
и городит комменты
про вся и всех на свете.
Бывает, кроет матом
виновных или правых,
и любит с компроматом
поговорить о нравах.
В общенье безъязыком
он, озорной и гордый,
под благородным ником
тупую прячет морду.
А, может, не тупую.
Да и не смотрит – волком…
Мы все бредем вслепую,
куда не зная толком…
* * *
Этой осенью поздней или ранней зимой,
когда быстро темнеет и на улицах пусто,
часто с грустной надеждой прихожу я домой
и боюсь расплескать в себе странное чувство.
Словно что-то случилось, и просвет впереди
вдруг возник, и в душе появилась основа.
Но неведомо кто говорит – погоди,
сколько раз ты менял и дорогу, и слово…
Я не спорю, но знаю: ведут в никуда
все дороги земные, а слова так лукавы
и бывают страшны, словно казнь без суда,
и бывают горьки, словно сгусток отравы.
Так чего же хочу и молчу я - о чем?
И зачем грею душу бесхитростной ложью?
Обещая себе, что пойду напролом,
не боясь непогоды, тоски, бездорожья.
Хвостик лет на себя как рюкзак нацепил…
Сам себя недоступной загадкой пленяя,
обещаний пустых ежедневный распил,
не торгуясь, как мыло на шило, меняю…
* * *
Не мечтает, не пишет, не дышит.
Ничего не хочет, хотя это и не учтиво.
Все ему кажется, что где-то скребутся мыши,
Иль шелестят страницы какого-то поганого чтива.
Он называет это депрессией, умно и важно.
Он готов рассуждать об этом вдумчиво и галантно.
И только душа его, далеко, в глубине, покрикивает отважно
О том, что Господь не дал ему ни мужества, ни таланта.
А он все не верит. И хотя ничего не хочет.
И даже не мечтает, не пишет, не дышит.
Он берет на измор самые черные ночи…
И иногда ему кажется, что он голос божественный слышит.
* * *
Слово к слову, а между – раствор…
Все равно – умыкну, словно вор,
слово – взгляд, мимолетный кивок,
слово – как торопливый плевок…
Слово… Скорописью презренной
непонятно, как ток переменный,
восстает из пучины письма,
ядовитое словно чума.
Подбираюсь под честное слово…
что обычно звучит бестолково,
или музыкой божьей звучит…
Иль занозой в сердце торчит.
Вырастают из боли как зов
и горою вздымаются вещей
осколки пророческих слов
и слова, потерявшие вещи.
Меж землею и небом зазор.
Но ищу, нахожу и вскрываю -
слово - клятву, мираж, приговор,
что болит как душа живая…
* * *
Блуждающий по закоулкам дня,
увиденным заполнен без остатка,
я вдруг пойму – Израиль для меня
по-прежнему награда и загадка.
Ищу истоки, смысл и связь времен
под звездами Земли Обетованной.
Судьбой народа вечного пленен,
быть может, я - здесь только гость незваный…
Частица малая или от плоти плоть,
отравлен горькой ересью сомнений...
Неверия болото побороть
и идолов распластанные тени
душа стремится. И встает Стена
на рубеже эпох и мирозданий.
Я – к ней лицом…
А позади Страна,
как всех моих исходов оправданье.
* * *
Разбилась волн прибрежная нарезка.
Мои следы растерзаны в песке.
Минувшее, поблекшее как фреска.
незримо промелькнуло вдалеке.
Декабрь. Безлюдье. Спит воображенье.
Величественно берег моря тих.
И без причины, словно наважденье,
колючий к горлу подступает стих.
Его я, точно, в тот же миг забуду.
И в душу набежавшая волна
как будто мимолетную причуду,
навек сотрет немые письмена.
Но в мыслях и поверхностных, и праздных
занозой бестолковой будет жечь
явленье слов случайных и бессвязных,
не обращенных в образ, в чувство, в речь.
И примиренный пошлою догадкой,
что все в порядке, и что жизнь - вполне…
Почувствую, что где там, в остатке,
вновь немота сжимает душу мне…
* * *
Удалые пошли времена…
Отдаю им себя на расправу.
Время, на!!! Вот годов крутизна.
Можно к звездам, а можно в канаву.
Просвистит приговор словно плеть.
Взмах – как призрак решетки острожной.
Можно вляпаться, можно взлететь,
устоять же почти невозможно.
Время, на! Все, что хочешь, сожри
этой ночью бессонной беззвездно…
Только дай - дотерпеть до зари
и надежду, что будет не поздно…
* * *
От многой мудрости – много печали…
А все для того, чтобы мы не скучали.
Даже сейчас, когда в полной прострации
по завалам топчемся информации
и до того наш мир раскачали,
что от него еще больше печали….
Хлещут новости словно плети.
Нет смысла быть самым мудрым на свете.
Живи сегодня, к примеру, царь Шломо,
он, возможно, просто бы сидел дома
и, соблюдая приличия для вида,
терпеливо бы ждал Мессию из дома Давида…
Мы сегодня почти все – маловеры.
Но не чужды нам небесные сферы.
Откуда мир этот взялся в самом-то деле?
Об этом и я думал на прошлой неделе.
Полный энтузиазма, узнать все тайны на свете
до поздней ночи мужественно сидел в интернете…
И все без толку, повторяя, как в самом начале -
от многих знаний, действительно, много печали.
Разные слухи, множась, бродят в народе.
Иные граждане в полном сейчас разброде.
И готовы ко всем несогласным применить высшую меру…
Кому все-таки верить? Богу, жене, премьеру…
Или себе самому? Но тоже с оглядкой.
Думаю так, за собой наблюдая украдкой…
Впрочем, я знаю, любая дорога ведет прямо -
одних на небо, а других в яму.
Если по мне – то я не хочу ни того, ни другого.
Я бы просто ушел в никуда, честное слово…
* * *
Прошел январь, на старте потоптавшись,
год набирает скорость и размах.
И подгоняет тени дней отставших.
И вместе с ними я - на всех парах
бездумно и с закрытыми глазами,
куда, не зная толком, и зачем,
лечу как будто мотылек на пламя,
с минувшим расставаясь насовсем…
* * *
С каким-то безразличным сожаленьем,
пусть не друзья, но все же не враги,
дни тихо расчленяю на мгновенья,
как хлеб на крошки, и кормлю с руки
воспоминанья как бы между прочим,
в себя вобрав избыток тишины…
А ночи явно стали покороче,
и явственно предчувствие весны.
Я стал спокоен и уравновешен,
прекраснодушен и невозмутим,
в сомнительных идеях не замешан,
несбыточной мечтою не томим…
Но это ничего уже не значит
и душу ожиданьем не пьянит.
Жизнь в славных рамках истины ходячей
приобрела благопристойный вид…
В САМОЛЕТЕ
Ночь провисла грамотой нотною.
Стаи звуков прядут пределы.
Мысль, как будто птичка залетная,
почирикала и улетела.
И паденья реакция рвотная,
и надежда скулит несмело…
Полоса мерещится взлетная,
протяженная словно тело.
Пробивается привкус гадкий,
а вираж никак не кончается.
Значит, снова не будет посадки.
Снова что-то не получается.
Безысходность раздавит «Боинг»,
распадаясь на сгустки боли.
По округе холмистой разбросаны
будут черного страха фрагменты.
И роса на траве нескошенной -
что вполне подходит к моменту…
ПРОБУЖДЕНИЕ
Свет тысячей осколков брызнет.
Я буду озираться сонно.
Опять проспал кусочек жизни
элементарно, беспардонно.
И временем, как в угол, загнан,
не в силах выйти за пределы,
вновь оставляю я на завтра
то, что вчера пытался сделать.
* * *
Вот мой автобус, пять минут шестого.
Едва отгремела ночная гроза,
в оконном стекле размыто суровый,
город от сна протирает глаза.
Постанывают электронные души мобилок.
Нараспашку открыты, новостями дразня.
Мир не спящий, похож на обмылок,
и прямо с ладони глядит на меня.
Там всё настоящее иль понарошку?
Мысли ворочаются неловко…
Еду. Смотрю бестолково в окошко.
боюсь пропустить свою остановку.
***
С утра и ветер, и дождит.
Зонты раскинулись как спьяну,
и мысли скачут без узды,
на город напустив туману.
Туда идти или сюда,
чтобы тебя случайно встретить,
мне не расскажут провода,
на ломти режущие ветер.
И окна под конвоем штор,
не пропускающие света,
сметут мой любопытный взор
и не расскажут мне про это.
В холодных складках витража
свое поймаю отраженье,
и, словно лезвие ножа,
ужалит душу мне смятенье.
Как в лабиринтах пустоты
тебя мне отыскать случайно…
Здесь - перекрестки как кресты,
как крестный путь в чужую тайну.
С утра опять идут дожди,
и ветер холодит до дрожи.
Но я твержу себе -дождись!
Тебя ведь кто-то ищет тоже.
* * *
И в рассуждениях незрелых
не проявляйте нетерпенье,
не говорите о пределах,
забудьте сроков наважденье.
Все будет так, как Бог положит,
подглядывать не надо в щелку.
Ну а гадать – себе дороже,
и все равно не будет толку.
Про то я знаю и про это,
и все ж готов ежеминутно
хорошие давать советы,
что бесполезны абсолютно…
* * *
От книжных оторвусь страниц,
от замкнутого мыслей круга.
А стаи слов, как стаи птиц,
взлетят как будто от испуга.
И там, в недальней вышине,
в высоковольтных гулких сферах
свой счет они предъявят мне
на разных жизненных примерах.
Как был ленив и как несмел,
как уступал словесной смуте,
и как ни разу не сумел
к глубинной подобраться сути.
И по поверхности скользя,
вбирая опыт осторожно,
усвоил я, как жить нельзя,
но не успел понять – как можно…
* * *
Собака лает за стеной.
Грустит ее душа живая.
Я понимаю, и со мной
такое иногда бывает.
Когда колотится в окно,
жуя пространство, сумрак ранний,
а на душе уже темно,
и старый путь померк в тумане.
И память, злая как ожог,
пролистывает дни и ночи,
но ты переступить порог
уже не можешь и не хочешь.
Один остался на один,
с тоской навязчивой в союзе,
своих иллюзий господин
и, может, раб своих иллюзий…
Да, так! Бывает… Что со мной,
себе я тоже не сознался…
Собака лает за стеной.
Я б ей подвыть не отказался…
* * *
Снова мы в двух шагах от войны…
И сегодня смеющийся кто-то,
не увидит близкой весны,
не дождется, собьется со счета
потускневших, непрожитых лет,
навсегда молодой и красивый…
Да, сегодня не гаснет свет…
и до завтра еще все живы…
И у каждого в жизни мечта,
и свой путь в даль годов устремленный.
Но один из двухсот иль из ста -
уже небом приговоренный.
Слава Богу, не знает его
никакой ни провидец, ни мистик…
Только, чисел творя колдовство,
предвкушает потери статистик…
* * *
Погода невпопад
играет в прятки с нами…
Год, как пружиной сжат,
выстреливает днями.
Зима дает отбой,
под занавес – с грозою.
У марта – хвост трубой,
но глаз - прожжен слезою.
И рвется в бой апрель
как рыцарь настоящий.
И бойко, верь, не верь,
весну с собою тащит.
И словно в первый раз
взгляд отвожу я кроткий.
Ведь женщины сейчас
все, как одна, красотки…
* * *
Мне нравятся натуры боевые,
всегда смеяться надо всем готовые,
не верящие в страсти роковые,
хранящие идеи бестолковые.
Мне по душе беспечные улыбки
и все дела, которые сердечные.
А также право совершать ошибки
под озарений блики быстротечные
Пусть прошлое свербит за лет порошею.
Чем меньше помнишь, больше тем покоя.
Проходит и плохое, и хорошее,
и неизвестно, что дороже стоит.
* * *
…Вот Пастернак, он лучший из друзей,
помог пожитки собирать неловко.
«Все выдержит, хоть вешайся на ней»,
сказал Марине, подарив веревку.
И выдержала… Прежде - чемодан,
позднее - груз беспомощного тела…
Возможно, ей и был в награду дан
такой исход. Лишь так она сумела
последний свой преодолеть тупик,
жестокий узел затянув на месте…
Отчаянья ее не выдал крик…
Погиб поэт. Опять - невольник чести…
Считай, что связь времен и не рвалась…
Елабугу кто вспомнил бы сейчас,
когда б не горький, судорожный выдох
сквозь боль - как избавление, как выход…
ВСТРЕЧА В ИНТЕРНЕТЕ
Где ты, где я? Какая, впрочем, разница,
когда в одни попались сети…
Здесь кто-то плачет, кто-то дразнится
и в сердце метит.
Друг старый мой, талант, и умный пьяница,
ты тоже был почти что гениальным.
Проходит жизнь, хотя еще и тянется,
в мелькании картинок виртуальных…
* * *
Вспоминаю родину все реже,
старый дом от центра в двух шагах…
Время словно по живому режет,
я с ним по привычке на ножах.
От былых надежд остались клочья.
Слава Богу – не писать отчет.
Каждый жизнь транжирит так, как хочет,
и обратный делает отсчет.
Чувствуешь себя везде как дома,
никаких тебе не надо вех.
Ты шагаешь улицей знакомой,
от всего свободный человек.
Как приятно выйти утром рано
и беспечно, задом наперед,
без уже ненужных личных данных
влиться в окружающий народ.
* * *
Зима у нас, как не зима.
На снег нет даже и намека.
Но хочется сойти с ума,
пожить без страха и упрека.
Однажды, с здравым смыслом врозь,
нарочно зонт забыть в прихожей
и улицу пронзить насквозь
пробежкой на мираж похожей.
Туда, где море с небом вдруг
на месте топчутся в обнимку.
А ветер рвет из женских рук
почти промокшую косынку…
Прохожих он врасплох застиг
дождь с сладким привкусом весенним.
Я и не понял в этот миг,
как родилось стихотворенье.
Сгрудились в тесный круг слова,
чтоб друг на дружку опереться.
И закружилась голова,
и что-то вновь кольнуло в сердце…
* **
…Так доживши до энной весны,
понял я, сам не знаю откуда:
изначально мы обречены
просто верить в какое-то чудо.
Нет ключа к постижению тайн.
Лишь догадки про вечность и Бога...
Так что мучиться перестань
в предвкушении мира иного.
Не понять, что нас ждет: просто мрак
или снова дорога земная.
Будет так или будет не так,
в этой жизни мы не узнаем.
И о том, как все началось,
и что было еще до начала,
мысль, бывает, пронзает насквозь,
только пользы от этого мало.
Мы заходим однажды в тупик
и не знаем дороги обратно…
Но, подумав, идем на пикник.
И, вы знаете, это приятно…
* * *
Кручусь в веселом марафоне
как аутсайдер изначальный.
Маячу я на общем фоне,
не нужный здесь, а там - случайный.
Что делать? Самый бесталанный,
природой мудрой обделенный,
таясь, зализываю раны,
на прочих глядя благосклонно -
самодовольных и счастливых,
носителей самолюбивых
бесспорно ярких дарований ,
и множества почетных званий…
Лауреатов, дипломантов
разглядываю с интересом.
Я, как букашка, средь гигантов
литературного процесса…
***
Снова поздней порою,
с самим собой опоздав на свиданье,
на дне тишины роюсь
словно в дырявом кармане.
Не переношу на дух
тоску нищенских полуснов,
но, может, все же найду
чуток завалявшихся слов.
От дня оставшихся, с вечера,
от молитвы или пророчества.
Когда уже делать нечего,
но чего-нибудь хочется…
И часу ночному покорен,
минут разгоняя стаи,
я вещего слова корень
в себе прорастить пытаюсь…
СЕРДЕЧНЫЙ ПРИСТУП
Уже не спросишь совета.
Тело ужалил страх…
Взрывается сердце поэта,
как бомба в небрежных руках.
Мыслей погасшие искры,
горечь шершавых губ…
Боль бодро идет на приступ,
Боль заползает вглубь.
Болью полнится сердце,
перекручены все пути…
Самое верное средство –
не попрощавшись, уйти.
Обрушивается лавина.
Теперь – держись, не держись…
Сердце адской машиной
под чистую разносит жизнь…
* * *
НА НАБЕРЕЖНОЙ
Я время отдаю за так…
В обмен на зряшные фантазии,
Когда подкравшийся закат
Закрашивает край Евразии.
Я на бетонном пятачке
по горизонту взглядом шаркаю…
Мелькает чайка вдалеке,
а за спиной ворона каркает.
Задумчивые старички
гуляют как по полю минному.
А волны, пенясь от тоски,
на берег просятся с повинною.
МЕЛАНХОЛИЧЕСКАЯ БАЛЛАДА
Блажен скромный сын человечий,
что ждет без печали конца.
Кому и похвастаться нечем,
нет страха лишиться лица.
В толпе он был мало приметен.
Не верил совсем в колдовство.
Как будто не жил он на свете,
никто не запомнил его.
Он жизнь ощущал словно милость,
подарок - какой-никакой.
Пусть ничего не случилось,
зато скоро наступит покой.
Какая для сердца услада -
услышать от неба привет,
когда ничего не надо,
и смысла не в чем уже нет.
И не было смысла ни грамма –
родиться случайно и вдруг…
Случайные папа и мама,
случайные люди вокруг.
Случайные книги, воззренья,
рассеянный женщины взгляд.
Надежды, порывы, сомненья –
случайно и невпопад.
Сидит он сухой, как гербарий,
и думает, что повезло,
в случайно попавшемся баре
застрять всем несчастьям назло.
Пусть там где-то - есть жизнь иная.
Но надо долить и допить…
Он пьет и случайно не знает,
чем будет за это платить…
* * *
Повторяю себя, повторяю других.
Все плутаю в души закоулках глухих,
И не знаю кому я обязан по гроб
за извечный вираж истоптанных троп,
за притворную сладость истершихся слов,
за испытанный блеф неизменных основ,
за нелепых признаний услужливый стыд,
за пьянящую прелесть взаимных обид…
К самому себе прихожу на поклон…
Может, это не я, может, это мой клон…
Из стихов разных лет
* * *
И спирт, и флирт, и недосказанность,
и блики сизые костра.
И женщина - такая ласковая,
как медицинская сестра.
Которая добра невольно.
Которую, уж так и быть,
слегка помешанным позволено
на расстоянии - любить.
А женщина - моя соломинка.
Мой бог и храм, мой смерч и шторм.
Сегодня мир каменоломен
согрет одним её костром.
Он для меня, иль для такого же,
теряющего речь и дух...
А тело выгнуто любовью
как будто тетивою лук.
* * *
Ночь крутит бликов мокрых лопасть.
Упруго бьет в проем оконный.
И я проваливаюсь в пропасть,
затопленную тьмой бездонной.
Сегодня непогодь сверстала
вязь туч и фонарей смятенье.
Стекла, бетона и металла
вертлявые кружатся тени.
Машин и улиц сопряженье.
В душе ни помысла, ни смысла.
Ночь как таблица умножения,
в которой подменили числа.
* * *
Я жаждал этой перемены,
дней ускоряя череду.
Но вот опять – чужие стены,
и снова я чего-то жду.
Мне все мерещатся другие
и города, и времена.
Как будто ржою, ностальгией
душа моя поражена.
Прошедшей жизни перепутья
я, вспоминая, трепещу…
Как будто снова я в галуте
и снова родину ищу.
ПОПЫТКА АДАПТАЦИИ
1.
Один склеен из праха.
Соструган другой из полена.
Мир соткан из страха,
тело боится тлена.
Мысль боится забвения,
разум – недоразумения.
Но грехопадения драмы
не боялись Хава с Адамом.
2.
Они не знали про Это,
тем более было лето…
Адамчик во всем был первым,
и дамой его наградили.
Не щекотало им нервы,
что голенькими ходили.
Но ее засосала скука,
и его развезло.
А Змий, тварь и сука,
плевал - на добро и зло.
3.
Все, конечно, предвидел Создатель,
и, возможно, не без сожаления
наслал грозу и проклятия
впрок, на все поколения.
Да, человек не муха.
Невзирая на лица,
в поте лица и муках…
он должен рожать и кормиться.
Но есть у него выбор -
верить или не верить,
что-то понять, либо
притвориться дремучим зверем.
4.
По-прежнему мы в потемках
нащупываем начала
о предках и о потомках…
Но толку от этого мало…
То, что было и будет,
разгадывать бесполезно.
Попадают в историю люди,
сама же история – бездна,
в бездонном мраке которой
свалено все в кучу,
завалы пыли и сора
не ворошить лучше.
5.
Нас достает разлука,
беспомощность и разруха.
Живем как будто в угаре…
Зато каждой твари - по паре
неизвестно какого пола,
наверное, для прикола…
Не прекращаются ливни…
На горизонта линии -
нет ни неба ни брега…
Мы остались - в чреве ковчега.
Еще ничего не видно,
еще ничего не ясно,
но вновь обидно и стыдно,
что жизнь проходит напрасно…
* * *
Я в серебряный век опоздал.
Зацепился за век - железный.
Словно выпавший из гнезда,
не ко времени, бесполезный.
Не мечтал, не мстил, не метал
перед свиньями бисер мутный.
Мне висок холодит металл,
ежечасно, ежеминутно.
От коррозии не спасусь.
Точит ржа сердца и основы.
Моисей там иль Иисус –
не сожжет, не согреет слово.
Человек человеку – бог.
Но никто не боится Бога.
Век железный. Финиш, итог.
И река – без моста и брода.
* * *
Сегодня я снова топтал ржавый берег.
Волны жались к ногам как щенки.
Мне в голову лезла всякая ересь.
И взглядом пространство я рвал на куски.
Солнце играло с клубком серо-дымным.
И сердце бесилось, что я размазня.
И женщина, словно без рамки картина,
в море входила, пройдя сквозь меня.
Я чувствовал привкус и крови, и соли.
И как-то не так удила закусил.
А за спиною, как антресоли,
торчал старый дом и давил на виски.
И думалось мне, вдруг успею и слажу.
А если и нет, то пойму налегке -
быть может, все в мире такая же лажа,
как мглистые эти следы на песке…
* * *
На стыке дня и ночи, в разливе света и мрака
что-то еще происходит в жизни нашей нелепой.
Качели похожи на крышу, на которую лает собака,
а два соседних дома - на грузовик с прицепом.
Смотрю из окна в безлюдье. Стоянка, помойка, угол.
Все тот же фонарь, дорога, а за нею – аптека.
Отхожу от окна бездумно, сажусь и ныряю в гугл.
Хочу найти… всего-навсего, хорошего человека.
Но это совсем не просто, нас сейчас миллионы,
блуждающих друг за другом по фальшивому следу.
Душа погружается в бездну, просыпается мир бездонный,
и в голову не приходит на огонек заглянуть к соседу.
И это какая-то пропасть, когда зажигается ящик
и ворожат шаблоны виртуальных сюжетов,
уже непонятно, что горше или, допустим, слаще,
на стыке дня и ночи, в разливе мрака и света.
СЕНТИМЕНТАЛЬНОЕ
Дождь хмельной ностальгией меня сводит с ума.
Я полжизни в рюкзак перепрятал заплечный.
Я пишу вам в письме: у нас тоже зима,
ветер с моря гудит не попутный, а встречный.. .
У нас в целом нормально, как у белых людей.
Я пишу вам письмо, между строк спотыкаясь.
Помню вас молодой, помню море огней,
и ваш шарф ниспадает, словно пена морская.
Дождь идет третий день, я изрядно продрог…
Это сон или явь? Как размыты границы…
Словно замкнутый круг перепутья дорог,
и исправить нельзя, объяснить, возвратиться…
Вновь дорога измятой свернулась тесьмой.
И уходит не вдаль, а куда-то в трясину.
Я не знаю, зачем я пишу вам письмо.
Может, только затем, чтоб прожить эту зиму.
* * *
Я, как обычно, опоздал на поезд.
Дорога словно пас в одно касание.
Блуждает взгляд, бездомный как пропойца,
по расписанию, святому как писание.
Душа по дальней остановке грезит.
Зал ожидания, он словно мир в разрезе.
Кто спит, кто плачет, кто в сплошном томлении,
ждет поезда не в первом поколении.
И все не едет, и лишь взгляд бездомный
перебирает лица и до времени
в души колодец падает бездонный,
и мечется без роду и без племени.
Я щепочка – от тех колен потерянных,
что маются в глуши веков немереных.
Как съежилась картина мироздания -
весь мир вместился в зале ожидания.
КAЛЕЙДОСКОП
Рвется
ребуса ропот.
Шепот
шинкует шут.
Робок
рыдающий робот.
Чтецы
чтение чтут.
Темени
тают тени.
Улиц
угрюмы углы.
Сверкают
созвездья сомнений.
Хвостаты
химеры хулы.
Звезд
зияют завалы.
Пропасть
пространства прет.
Мрачные
манят менялы.
Ночь
настигает народ.
Бодрые
бродят бомбисты.
Дым
добивает дух.
Мазки
музыки мглистой.
Криков
корявый круг.
Жирная
жадность жара.
Лад
ломающий лед.
Угрюмое
утро угара.
Птицы
подлунный полет.
Бледная
боли блокада.
Моря
мерцающий мрак.
Адский
абсурд автострады.
Кровавых
кошмаров крах.
Солнца
сияющий слепок.
Новых
наитий нить.
Циркач,
цепенея, цепок.
Жуткая
жажда жить.
Зал ожидания
© Copyright: Яков Каплан, 2020
Свидетельство о публикации №120022909144
Свидетельство о публикации №120022909144
Рецензии