Украденная Надежда

Ночное нашествие
Звонок в прихожей раздался почти в полночь. За дверью стояла фотомодель… Впрочем, я не помню, было ли в те годы в ходу такое слово, а сейчас оно бы и не пришло мне на ум ¬– нынешние модели обычно костлявы и, зачастую, малосимпатичны… А та, возникшая за дверью, узкой была только в талии. Мини-юбку распирала тугая попка, пышные груди вырывались из глубокого декольте миниатюрной кофточки, личико в сумраке лестничной клетки казалось ангельским… Хотя, очень может быть, что произведённое на меня полуночной незнакомкой впечатление, было усилено и расцвечено дефицитом женского общества. Трёх дней монашества было бы вполне достаточно.
– Вы такой-то-сякой-то? – спросила она.
– Да.
– Это ваш автомобиль ВАЗ-2103, номер 18-44-ВИШ?
– Да, – ответил я, лихорадочно припоминая номер и незаметно поддерживая отвисшую челюсть.
– Я из страховой компании. У вас там колёса сняли, – сказала она и согнулась пополам от смеха.
И в эту секунду из-за угла, с лестницы, выпрыгнул Жека. Он объяснил, что они с Надей гуляли, устали и проголодались, да и переночевать бы тоже не помешало…
Всё это мне, полуночнику, было не в тягость, скорее наоборот – приятное развлечение, о чём Жека, конечно, догадывался. Я был в квартире один, выпивка тоже нашлась, единственный минус – дама была только одна. Уложив нежданную парочку в спальне, я принялся систематизировать увиденное только что и известное из прошлого…
Жека, когда я был с ним ещё мало знаком, слыл в нашем Центральном КБ главным покорителем женских сердец и прочих частей их организма. Как только в коллективе появлялась новая красавица – рядом с ней возникал Жека. И так и пребывал рядом до появления следующей прелестницы. Был он хорош собой – высок, поджар и очень импозантен за рулём своей бежевой «Шестёрки» со всеми, возможными тогда наворотами. И это во времена, когда на весь тысячный коллектив нашего КБ  приходилось едва ли с десяток личных автомобилей. Но, как я понял позже, главным его достоинством всё же была врождённая способность к вербальной атаке на неподготовленный женский организм. Множество раз, находясь с ним в паре,  я был свидетелем таких атак, и почти все они заканчивались победой в течение считанных минут. При этом он нёс такую ахинею, что стыдно было находиться рядом, не то, что участвовать в разговоре. Представлялся Жека объектам атаки кибернетиком (почти магическое в те времена слово) из Москвы, Питера или Киева – в зависимости от географических координат процесса охмурения, так, чтобы минимизировать вероятность попасться на незнании родного города. Дамы таяли и растекались навстречу. Правда, для полноты картины следует добавить, что такие же сеансы обольщения, направленные на технически-интеллигентных наших сотрудниц, по большей части умных, раскованных и хорошо героя-любовника  знавших, ничего кроме язвительных шуток в его адрес не приносили. Поэтому были крайне редкими.

Новая лаборатория
Близко я познакомился с Жекой, когда мы оказались в составе одной, вновь организованной в рамках нашего Научно-тематического отдела лаборатории. В лабораторию перевели группу Семёна Мироновича Кореня, известного всему КБ создателя часов для метрополитена, а я как раз и входил в эту группу. При переходе группа осиротела, так как сам Сеня переходить в новую лабораторию категорически отказался. Дело было в том, что по всем понятиям и прогнозам, новым начлабом именно Корень и предполагался, а назначили другого. В недобрый для Сени час был освобождён от должности зам. директора по экспорту одного из городских предприятий и прислан к нам для трудоустройства. Звали новенького Геннадием, и, возможно даже, что именно для его трудоустройства эта лаборатория и создавалась, а Сеня зря на неё губу раскатывал. Как бы там ни было, Сеня резонно обиделся и оставил нас без своего мудрого руководства. А работать с ним было комфортно. Был он педантичным, въедливым и бескомпромиссным, поэтому все наши заказы исполнялись качественно и в срок. Когда же общим руководством пришлось заняться мне, человеку мягкому и доверчивому, то много энергии и времени стало уходить на взывание к совести смежников, которым я по доброте душевной подписал авансом приёмку чего-нибудь в обмен на клятву всё доделать послезавтра.
В лаборатории оказались также три классные девушки-инженерши – Марина, Лена и Наташа – как раз те, кто нашего Жеку в качестве мачо не воспринимали. А у Жеки вскоре появился, как ему показалось, шанс показать непочтительным проказницам кто в доме хозяин и поднять себя на заслуженный пьедестал.
Произошло это после того, как уразумев, что в лаборатории оказались два старших инженера – я и Жека – и ни одного ведущего, он понял, что его звёздный час пробил. Разместив свой стол впритык, лицом к лицу к столу начлаба, оказавшегося мужиком нормальным, но от научных изысканий в электронике по нашей тематике несколько далёким, Жека стал ему чего-то тихим голосом втолковывать. Точно так же он всегда разговаривал по телефону – тихонечко, прикрывая трубку рукой.
Каждодневные речи нашего Шехерезада возымели действие, Геннадий стал поручать ему некоторые организационные вопросы и оставлять вместо себя  на время отлучек. А девушки тем временем нашли для себя способ увеличить эффективность обеденного отдыха. В первую, не нашу смену, они стали ходить в столовую, а в нашу, вторую смену спокойно и с чистой совестью за чайком и вязаньем обмениваться информацией (КБ информационной техники, как-никак) в уюте родной лаборатории. И во время одной из таких обеденных бесед в лабораторию решительным шагом ворвался Жека и, выйдя на середину, громко, чтобы все слышали, заявил, что он раскусил это вопиющее нарушение трудовой дисциплины.
– Чтобы я этого больше не видел!– завершил он свою пламенную речь.
Девушки не очень-то и смутились и даже женского своего разговора не прервали, а когда Жека умолк, его удостоила взглядом Лена, коротко резюмировав:
– Жека, на говнягай.
И вернулась к прерванной беседе. А Жека поперхнулся, позеленел и вылетел из лаборатории.
Как оказалось, этим эпизодом насмешки Жекиной судьбы не ограничились. К нам перевели ведущего инженера Подольца. И начлаб Геннадий, соблюдая субординацию, стал оставлять его вместо себя и поручать ему те вопросы, которые раньше поручал Жеке. Жека ходил мрачный и вынашивал планы реванша, а когда выносил, подошёл ко мне и стал убеждать в том, что Подольца необходимо выжить из лаборатории, так как он полный ноль как электронщик, ничего вообще делать не умеет и не будет, а значит, получает нашу зарплату. И он предложил изощрённую многоступенчатую интригу, а в интригах Жека был большой дока. Даже, я бы сказал,– профессионал. В электронике, как раз, нет, а в интригах – таки да. Я выразил сомнение в том, что зарплату изгнанного Подольца отдадут нам, а раз так, то зачем напрягаться и затевать какие-то интриги, пусть сидит себе. Не он один такой в нашей гуманной стране и на нашем родном предприятии, лично мне он никак не мешает, даже веселит порой своими глубокомысленными  изречениями.
Сам Подолец был явлением уникальным, и заслуживает отдельного абзаца. Не знаю, сколько таких уникумов в мире, но в нашем КБ он был единственным. Единственным, чья карьера развивалась сверху вниз. По слухам, она началась должностью начальника отдела, на которую его, недавнего выпускника (как он смог окончить вуз, а тем паче, поступить в него – та ещё загадка), воткнули каким-то непостижимым образом на стадии формирования организации. Когда КБ начало работать, Подолец завалил на своём участке всё, что можно, и был понижен до начальника лаборатории, где повторил свой управленческий подвиг. После этого его низвергли в ведущие инженеры, где уже много лет употребляли в качестве организатора праздничных демонстраций, субботников и прочих таких же высоконаучных мероприятий. На этом поприще он был столь же эффективен, как и на прежних должностях, но здесь плоды его организаторского гения были не столь заметны. Помню, как на субботнике по заселению нового корпуса Опытного производства, когда ещё не заасфальтированный двор представлял собой после дождя настоящее болото, такое, что даже грузовик с железными шкафами не смог подъехать ко входу в здание ближе, чем на пятьдесят метров, Подолец поручил нашей лаборатории перетаскивать эти шкафы в  одно из помещений. Когда я присоединился к бригаде, ребята, по указанию мудрого руководителя субботника, на тележках доставляли шкафы к бетонному полу будущего цеха, а уже там их тащили дальше на руках. Тележки были железные, с маленькими колёсами, которые полностью утопали в грязи и только сильно тормозили и без того прилипавшие брюхом к грязи тележки. Я предложил тележки использовать внутри на бетонном полу, а по грязи тащить шкафы на руках – производительность труда возросла раз в пять.
Придя в нашу лабораторию, Подолец засел за работу, хотя никакого задания ещё не получал. Через пару недель меня стал интриговать этот трудовой процесс, и я решился, в отсутствие хозяина стола, заглянуть в его бумаги. Он конспектировал. Конспектировал «Справочник по интегральным микросхемам»! Начиная с первой строки: «Интегральная микросхема – это совокупность электрически связанных компонентов (транзисторов, диодов, резисторов и др.), изготовленных в едином технологическом процессе». Сотрудники, с которыми я поделился этим открытием, мне не верили. Я стал заключать пари и водить к конспекту экскурсии.
На этом чудеса, сопровождавшие трудовую деятельность ведущего инженера Подольца, не закончились – начлаб выдал ему задание на проект электронных часов из блоков, разработанных для московского цветного табло «ЭЛИН». Подолец с энтузиазмом взялся за дело и стал выдавать по два листа формата 24 в день, загрузив всех наших чертёжниц, при этом подгоняя их и грозя ответственностью за срыв важнейших работ. Мне для работ нашей группы приходилось чертёжниц отвоёвывать через начлаба, а ведь наш инженер выдавал в работу лист такого формата не чаще, чем раз в неделю. Через три месяца Подолец оттащил толстенную стопку листов в конструкторский отдел для преобразования её в металл и стекло, а ещё через два дня в лабораторию прибыла группа из четырёх конструкторов для согласования некоторых вопросов. Конструкторы сели рядом с начлабом, Подолец – напротив них, и начался примерно такой диалог:
– Вот у вас тут нарисована такая-сякая штуковина, а куда она подключена,– вопрошали конструкторы.
– Бу-бу-бу,– бухтел Подолец, сидящий ко мне спиной, поэтому слов я не различал.
– Нет,– говорили конструкторы,– мы не об этом, вот у вас тут это и это, а вот это куда?
– Бу-бу-бу…
Разговор зациклился, менялись только тон и жестикуляция вопрошающих. Они повторяли свои словесные конструкции всё громче, вскакивали, тыкали пальцами в чертежи… Подолец невозмутимо бубукал в ответ. Геннадий технических тонкостей не понимал, но общая картина становилась ему всё яснее, и он наливался краской. Я понял, что нужно уносить ноги и тихонько двинулся к двери, но опоздал…
– Борис, подойди к нам, глянь-ка на эти схемы,– окликнул меня Геннадий.
– Зачем мне их смотреть, я же их никогда не видел и ничего про них не знаю. Мне сейчас в сборочный цех надо срочно.
– Подойди, подойди, что-нибудь да посоветуешь.
Пришлось выслушать вопросы конструкторов, просмотреть несколько листов схем и сделать неутешительное резюме: «Всё это бессмысленная компиляция блоков и узлов табло «ЭЛИН», и годится только в макулатуру».
– Слышал?– сказал Геннадий,– Садись и всё переделывай, Борис тебе подскажет, где надо.
То-есть, уважаемый начлаб после всего услышанного всерьёз считал, что сидящий напротив него ведущий инженер способен завершить проект, если ему кое-что подсказать. У меня для объяснения этого феномена была только одна идея. Подолец внешне, а также мимикой и манерами, был очень похож на инспектора Коломбо из популярного тогда одноимённого сериала. Возможно, Геннадий подсознательно ожидал, что, как и в сериале, за маской дебильноватого простачка с наморщенным лбом скрывается острый ум и высокая квалификация. Но в нашем варианте это была не маска.
Подолец тоже не собирался отступать:
– Так шО,– возмутился он, окая сильнее обычного,– три месяца рОбОты кОту пОд хвОст?
– А ты что можешь предложить,– уже взорвался Геннадий,– можешь объяснить конструкторам, что им делать? Нет? Давай переделывай!
Я выбрал для себя самый лёгкий и простой вариант участия в этом безобразии – нарисовал весь проект заново. Заняло это у меня дня два и продолжения не имело, проект рассосался бесследно, и до производства дело не дошло.

Герой-любовник
Уникальные способности героя-любовника Жеки в период наших многочисленных совместных командировок никаких дивидендов мне не приносили. Дамы часто водились парами, Жека их легко охмурял, но моя раскатанная губа до соблазнительных губок одной из ищущих приключений подружек, добраться не успевала – в последний момент  наш мачо устраивал какую-нибудь провокацию и романтическую ситуацию разрушал. Первый раз я наблюдал его деструктивное мастерство почти со стороны. Наша командировочная бригада – я, Жека и регулировщик радиоаппаратуры Вася сели в спальный вагон вечернего поезда на Москву и поначалу приземлились в одном из двух, указанных нам проводницей двухместных купе, для традиционного поездного ужина. Я сел рядом с Васей, Жека – напротив, в тот момент это не имело значения. За окном страстно  прощалась парочка: генерал и изысканно одетая красавица. Когда поезд тронулся, эта дама с заплаканным лицом, вошла  в наше купе и села рядом с Жекой. Здесь было её место.
Дама легко согласилась отужинать с нами, водку тоже пила легко, и очень скоро мы узнали, что её мужа-генерала перевели служить к нам в город, тот остался принимать дела, а она, безутешная от разлуки, едет в Москву готовиться к переезду. Чем больше водки в неё вливалось, тем меньше, вопреки законам физики, изливалось из неё слёз, и через какой-нибудь час она уже повеселела и обратила внимание на Жеку. Тому даже не пришлось решать, откуда он сегодня кибернетик: из Питера или из Киева (москвичом он бы даме-москвичке представляться не стал ¬¬– можно было и проколоться). Поскольку главное своё оружие вербально-охмуряющего действия Жека даже не расчехлял, только подливал водку да подрезал колбаску, я думаю, любому из нас досталось бы то, что теперь изливалось на Жеку. Нужно было только удачно сесть. А роскошная женщина уже во всю то обнимала объект столь неожиданной страсти за плечи, то хватала за коленку, то скользила ладошкой по бедру. Нам, сидящим напротив этого безобразия, оставалось лишь глушить водкой острый приступ зависти и обиды на судьбу, подставившую коронное место именно под Жекину задницу, которую он в какой-то момент вдруг резко оторвал от полки, и галопом понёсся к выходу. Случилось это, когда Жека глянул в окно и увидел, что поезд стоит, а буквы на стене за окном складываются в слово «Казатин». Вернулся он минут через пять, прижимая к груди батарею из нескольких бутылок яблочного сидра по 70 копеек за штуку. Свалив бутылки на полку, Жека нырнул на своё уютное местечко под генеральшины ладошки, а на вопросы по поводу сидра, отвечал загадочными, ничего не объясняющими фразами. Секрет открылся уже в московской гостинице, где Жека замочил бутылки в ванне, а потом заменил отмокшие этикетки на заранее приготовленные этикетки от «Советского шампанского». Потом он проделывал такой трюк в каждую нашу поездку в Москву, а купить эту кислятину в «шампанских» бутылках можно было только в киоске на перроне станции Казатин. Охмуряемые этим напитком в нашем номере московские дамы, конечно, легко бы распознали подлог, но «шампанское» подавалось им только в составе коктейлей.
Закончился пир, и мы с Васей отправились в своё купе, но не успели улечься, как появился Жека и завёл какой-то пустой разговор. Когда время разговора явно перевалило за те минуты, которые могли понадобиться даме для подготовки к интиму, я стал задавать счастливчику наводящие вопросы.
– Не хочу с ней спать, – заявил Жека, – от неё так несёт потом, что меня чуть не стошнило.
По даме было видно, что ванну она принимает больше, чем раз в день, и пахло от неё точно не «Красной Москвой»…
Я обозвал Жеку собакой на сене, и он отправился в своё купе, где уже полчаса наверняка крепко спала генеральша, ставшая предметом нашей зависти и объектом странных выкрутасов героя-любовника.
Когда утром я, ещё не понимая, где тут собака зарыта, пытался выудить из Жеки объяснение его удивительному поведению, он заявил:
– Да я ночью так её поимел, так поимел, даже выспаться не удалось, такая она страстная оказалась, такая страстная…
Очень правдоподобно это звучало, очень… Когда дама была готова отдаться прямо на вагонном столике – слинял, а когда уснула крепким алкогольным сном – попёрся будить и иметь…
Потом я прочитал, что именно так выглядит одна из трёх линий поведения импотентов – демонстрировать сексуальную активность, а потом под благовидным предлогом и незаметно для окружающих прерывать интригу, не доводя её до момента истины. Хотя, как минимум один раз, наш герой до момента истины таки дошёл и тем самым поставил все немногочисленные точки над i. Напросился он сам, уговорив меня познакомить его с сестричкой моей подруги, на которую он внезапно запал, встретив нас случайно в центре города. После знакомства на удачно подоспевшем дне рождения, сестричка получила от Жеки приглашение на свидание, а от меня – шпионское задание по выявлению агента-импотента. После свидания она доложила: таки да, всё подтвердилось, и описала интимные детали и подробности. Жека тоже описал подробности, они были несколько другими, можно даже сказать, очень-очень другими, но полезной информации не несли, так как всегда были примерно такими в его подаче подобных приключений. К тому же завершил он свой рассказ тем, что встречаться с «этой малолеткой» не будет, так как она ещё слишком глупа и его высоким интеллектуальным запросам не соответствует.
Иногда его желание продемонстрировать свою крутизну в любовных приключениях, выходило за рамки разумного и вело к обратному результату. Так, однажды, в командировке в санатории ЦК КПУ под Ялтой, Жека разбудил меня в семь утра и стал уговаривать немедленно бежать с ним на берег морской с целью произвести утреннюю зарядку. В нашей бригаде, состоящей из трёх человек, подобным энтузиазмом грешил только Сеня Корень, но он уже убежал, а я только матерился и проявлял полное непонимание в необходимости моего присутствия на этом мероприятии. Загадочными многозначительными фразами и обещаниями всё разъяснить на месте, Жека таки вытащил меня из кровати и поволок на берег. Там он завёл меня в здание спортзала с массажными кабинетами, где стал бродить по помещениям, вглядываясь в ковры на полах, объяснив, что ищет следы спермы, а меня просит ему в этом помочь. Он, дескать, вчера вечером привёл сюда потрясающую тёлку и трахал её на всех коврах и во всех позах, и боится, что на коврах остались следы разнузданной любви, о которых кто-нибудь может доложить главврачу. Каждый пункт этой легнды – и заметность спермы, особенно через несколько часов, и желание неизвестно-кого выявить источник семяизвержения и доложить прям самому главврачу о таком чудовищном присшествии, и возможность хоть какой-то реакции главврача, и небходимость моего здесь участия – был настолько абсурдным, что я только поцокал языком и пошёл купаться. Уверен, что Жека очень бы гордился, если бы главврач вдруг оказался в курсе его подвига.
И вот Жека спит  в моей квартире с красавицей, и далеко не в первый раз он с ней, как уже выяснилось за поздним ужином. И глядит на неё с обожанием. Так и повадился  являться иногда с этой красавицей ко мне на ночлег. Звали её Надей, работала она в нашем, теперь уже ЦНИИ, монтажницей радиоаппаратуры и жила в нашей холостяцкой общаге, куда Жека не всегда мог проникнуть. А дома у Жеки жила жена, которая девочек приводить не разрешала, да ещё и дочка, которая бы сильно удивилась, если бы Жека запрет жены всё же нарушил.

Покража
Однажды, придя на ночёвку, Жека повёл себя странно. Выведав мои планы на утро, попросил разбудить его только после моего возвращения из гаража – часов в 12 дня, а до того не беспокоить. На мои недоумённые вопросы отвечал невнятно. Когда в полдень следующего дня я постучал к ним в комнату, то услышал взаимоисключающие выкрики. Надя требовала войти, а Жека возражал. Я, понятное дело, вошёл. Жека бешено вращал глазами и корчил страшные рожи, намекая на нежелательность моего пребывания в комнате. Но я не замечал этих мордодвижений, обратив всё своё внимание на Надю. А она вела странные речи, и я даже не был уверен, что она шутит.
– Он хотел меня изнасиловать, – говорила она, – он даже трусы на мне порвал.
 Для пущей убедительности Надя откинула одеяло. На ней действительно были трусики, и трусики были порваны. Она оттянула их, чтобы я проникся тем, насколько сильно они порваны. Жека ускорил глазовращение и что-то замычал, но я уже настолько ошалел от увиденного и услышанного, что выставить меня из комнаты было бы не просто. Я почувствовал, что мне нужно переговорить с Надей без Жеки. Хорошо бы пригласить её на намеченный на сегодня шашлык, который было решено готовить в узкой компании и прямо в духовке на моей кухне из-за проблем с погодой. Но странности продолжались – переговорить с Надей не было никакой возможности. Жека не отходил от неё дальше, чем на 20 сантиметров. Когда она зашла в туалет, он стал часовым у двери туалета, она переместилась в ванную – и он переместил свой пост соответственно.
Я сослался на срочное дело, выскочил из квартиры и помчался к Наташке, близкой подруге, до которой езды было минут 10.
– Выручай, – сказал я, – надо позвать Надю на наш шашлык, чтобы Жека не слышал, но он прямо прилип к ней.
– Ха! Это мы мигом устроим.
– Каким образом?
¬– Да я её совсем уведу сейчас же. Потребую сопровождать меня на аборт. Мы постоим в соседнем подъезде, пока Жека отчалит.
Жека не успел ничего сообразить, как Наташа  с криком «Надька, ты мне нужна срочно!», схватила её за руку и утащила из квартиры. Я зашёл на пару минут раньше и был как бы ни при чём. На недоумённые  Жекины вопросы я лишь разводил руками. Выставить его из квартиры удалось только через полчаса, и то, дав обещание явиться в 4 часа в условленное место и объяснить происшедшее.
Часа в два мы приступили к шашлыку, и ко времени свидания с Жекой я уже понимал ситуацию. Жека в Надю влюбился и ужасно её ревновал. Ему эта любовь пошла впрок. Кроме того, что любовь – это вообще прекрасно, так Жека ещё и вернул свою мужскую силу. Во всяком случае, в отношении Нади. Так заявила Надя, а она в этом вопросе разбиралась, как я сумел в тот же вечер убедиться. А самой Наде от этой любви были одни убытки: страсти к Жеке она не питала, а вот тумаки получала. Буквально. Он её избивал, когда получал повод для ревности. А повод обычно был таким. Надя заскакивала по какому-нибудь делу к каким-то соседям по общаге, рассчитывая поболтать минут 10. А там могли вдруг решить пропустить по рюмочке, и Надя забывала, что в её комнате сидит и скучает Жека… После этого она несколько дней пудрила синяки и стеснялась выходить на работу. С Жекой встречаться отказывалась, а он тогда отнимал у неё свои подарки. Тут-то я и узнал тайну свёртков, которые периодически хранил в моей квартире Жека. В них были ношенные лифчики и колготки, початые духи и помады, причём большую часть этого добра я же и привозил Жеке из московских и киевских командировок… Через несколько дней Жека не выдерживал, приползал, падал на колени, клал к ногам любимой отнятые ранее подарки …и она его прощала, кляня мягкость своего характера.
Согласно договору я явился на свидание к убитому горем любовнику и доложил, что Надя сопроводила Наташу на аборт, и история ещё не закончилась. Жека что-то подозревал, плакал, пытался бухаться на колени и заклинал меня ничего от него не скрывать, потому что без неё жизнь ему не нужна, и я возьму грех на душу, ежели чего. В другой раз я бы конечно растаял и облегчил страдания несчастного, но рассказ Нади так на меня подействовал, что я просто видел перед собой паука, опутавшего мерзкой липкой паутиной прекрасную жертву, и пытающегося высасывать из её соблазнительных округлостей жизненные соки. Я вернулся домой, и мы продолжили трапезу при свечах, чтобы не выдать светом нашего присутствия. Правда, Жека всё равно метался вокруг дома, то звонил в дверь, то пытался попасть камешком в моё окно на пятом этаже, то просил стучать в мою дверь соседа по тамбуру, но тот был мною предупреждён…
Потом мы остались вдвоём. Нам, по всему видать, понравилось, так как она не ушла ни назавтра, ни в понедельник, не желая подвергнуться на работе наезду со стороны Жеки. Ушла она на работу во вторник утром, а через 20 минут в замке повернулся ключ, и в квартире появилась моя дама с седьмого этажа, пришла мириться. «Ой, - подумал я, - после трёх таких ночей я же никуда не гожусь. Она всё поймёт.» Но, любовь – страшная сила – и я всё же сгодился. И захотел сделать своей даме комплимент, от которого сумел некоторое время назад в подобной же до мелочей ситуации удержаться. А тут таки съехал с катушек и решил порадовать её тем, что стоит мне её увидеть – и как не бывало трёх бурных ночей… Кончилось тем, что она захотела узнать имя, «просто так, не для мести и не для скандала, а просто чтобы знать, кто же мог мне так понравиться». Я уже, к счастью, спустился на землю в достаточной степени, чтобы не назвать Надю, учитывая ко всему прочему, что она работает в одном с нами институте, и что я не теряю надежды на продолжение нашей с ней интрижки. Но и не пришёл в себя настолько, чтобы назвать какое-то далёкое имя, а назвал имя той, о которой в своё время сумел не рассказать. Я думал, что на этом фронте всё уже давно закончилось, и последствий такое признание иметь не будет. Да, иногда я ужасный балбес…
Надя же произвела на меня такое впечатление, что мне захотелось вырвать этот, как мне виделось, бриллиант из оправы мохнатых Жекиных  лап. И я стал присматривать ей жениха. Одного нашёл, но он оказался столь колоритным, что история неудачного сватовства заслуживает отдельного рассказа…

Костя
Костя приходил в гости к моему соседу-приятелю Толе. Тот его в квартиру не приглашал, так как был нумизматом, и подпускать к своей коллекции нумизмата же Костю опасался, объясняя это некоторыми свойствами Костиной натуры. Их жаркие дискуссии проходили в нашем общем тамбуре, и я всё прекрасно слышал. Одна из дискуссий так меня достала, что я выскочил, включился в перепалку и невольно познакомился с Костей воочию. А спор шёл о том, сумеет ли Костя, выиграть автомобиль у Якубовича в «Поле чудес».
¬– Ты же послал уже пять кроссвордов (не знаю, как сейчас, а тогда нужно было послать на передачу кроссворд, который занял бы призовое место), а тебя и не думают вызывать в Москву,– говорил Толя.
– Да просто Якубович ещё не успел мои кроссворды посмотреть. Увидит – и сразу вызовет. Ты же сам понимаешь, что они в сто раз лучше тех, что могут сочинить деревенские недотёпы, обычно участвующие в передаче,– парировал Костя.
– Ладно, допустим, а почему ты уверен, что победишь и в отборочной игре, и в финале? Там же не всё от тебя зависит: кто-то может случайно раньше угадать, ты можешь стать банкротом…
– Да я настолько выше их всех, что почти наверняка выиграю.
– Ну, хорошо. Допустим, ты выиграл финал и пошёл на суперигру. А тут тебе выпадет не автомашина, а стиральная, к примеру.
– Н-е-е-е-т,– уже кричал, заикаясь и брызгая слюной Костя,– пока деревенские идиоты будут ходить и пялиться на студийные чудеса, я пойду к колесу и буду тренироваться. И научусь крутить его так, чтобы останавливалось, где надо.
– Н-у-у, если это и возможно, то только в пределах одного оборота. А такое укороченное вращение Якубович не примет.
– А я ему скажу: «Но сегодня же с нами «Мосгор-трам-тарарам-какой-то-строй» (имелся в виду рекламный спонсор), значит, можно и так». Против такой шутки Якубович не устоит и попытку засчитает.
Благодаря этим спорам, я узнал, что видит Костя продолжение своей жизни в одном из трёх направлений: 1- выигрыш автомобиля у Якубовича, 2- вербовка за границу на хорошо оплачиваемую работу (по его мнению, заграница нуждалась в сварщиках, и он пошёл на соответствующие курсы, хотя имел высшее техническое образование), 3- нахождение клада.
К последнему варианту он стал пытаться склонить меня. Рассказывал об уже найденных в нашем городе кладах, и из его рассказов следовало, что это совсем не редкие случаи. А ещё у него были сведения об имеющихся в окрестностях скифских курганах, где совершенно точно ещё ждали нас несметные сокровища.
– Ты пойми,– говорил он, захлёбываясь от возбуждения,–  выкопаем клад – и у тебя и квартира самая крутая, и тачка всем на зависть, и вилла на Багамах…
– Ну, так,– соглашался я,– оно конечно… Вилла – это хорошо, да вот только вероятность этого счастливого варианта ты несколько завышаешь, мне кажется. А свою будничную жизнь я заморозить не могу… Семья у меня…
К тому же, чтобы курган раскопать в обозримые сроки, нужно бригаду нанимать с экскаватором. И когда мы доберёмся до золота, как поведут себя работяги? А ведь ещё существуют бандюки и менты… Ты продумал дальнейшие действия? А какой нужен начальный капитал? Почём нынче экскаваторы? И последнее: я тебя, конечно, очень уважаю, но ведь и ты можешь ошибиться… А вдруг в первом кургане сокровищ не будет, ну чисто теоретически, значит, смету нужно удвоить…
– Да ты,– кипятился он,– Да ты ничего в кладах не понимаешь, да с таким как ты… Ладно,– вдруг сдался он,–  чёрт с тобой. Тогда сделай мне металлоискатель. Ты же электронщик. Я сам пробовал, делал, но у меня не работает.
– Ладно, держи агрегат. С тебя один процент от добытых сокровищ.
Я достал из шкафа купленный в киевской уценёнке и отремонтированный мной детский миноискатель. Он работал, как настоящий, только чувствительность у него была поменьше. Судя по тому, что никакого процента я до сих пор не получил, клад пока в руки Косте не дался.
А вот с первым вариантом получилось интересно. Лет через пять, в другой стране, я перещёлкивал российские телевизионные каналы, и вдруг что-то заставило меня вернуться на промелькнувшее «Поле чудес». А ведь я его много лет не смотрел. На экране своей обычной заикающейся скороговоркой вещал Костя. Он рассказывал ключевые события автобиографии: об учёбе в институте, о работе механиком на швейной фабрике, о курсах сварщиков. Пожаловался на земляков-бизнесменов, которые не захотели спонсировать его поездку на передачу. Из этой речи стало понятно, что клад пока не найден и что дипломированным сварщиком за границей пока тоже не заинтересовались. Он прочитал очень мне понравившееся стихотворение, посвящённое Якубовичу и его передаче, и уверенно прошёл в финал. В финале было слово «черепаха». Он его раскусил после второй буквы, но, рискуя, продолжал вращать барабан, пока не заполнил все клетки. За это время он получил пару серьёзных призов от спонсоров (кажется, телевизор и микроволновку) и угадал шкатулку с деньгами. Когда барабан замер на последнем числе, Якубович сказал:
– Похоже, за одиннадцать лет существования нашей игры, вы – абсолютный рекордсмен. Выбирайте призы.
– О, я всю жизнь мечтал иметь видеомагнитофон, я выбираю его.
– Очень хорошо,– подтвердил Якубович,– осуществляйте мечту. Возьмите ещё швейную машинку.
– Что? – завопил Костя,– какую машинку? У меня есть три машинки, я же работал механиком на швейной фабрике. Да ещё плюс бабушкин «Зингер». Нет, не хочу машинку, не хочу!
Казалось, он готов впасть в истерику. Якубович молитвенно сложил руки и запричитал:
– Ах, извините, извините, я не хотел вас обидеть, я же ничего не знал про бабушкин «Зингер». Забудем про машинку, может, возьмёте кухонный комбайн?
– Да. А ещё мне нужен фотоаппарат. Я хочу сфотографироваться с вами и с девушками, которые вам тут помогают.
– Ну,–  потупился Якубович,– со мной – пожалуйста, а вот девушки могут и не согласится.
– Почему?– заикаясь, выдавил Костя
– Ну, они же модели, они за деньги привыкли фотографироваться.
– Как же так,– чуть не заплакал Костя,– ведь вы же все – мои гости.
– Мы – гости?– удивился Якубович.
– Ну да,– простодушно закивал Костя,– ведь каждый пятничный вечер я вижу вас у себя в гостях, в моём доме.
– Ах, вы вот о чём. Тогда ладно, попробую девушек уговорить.
Костя сделал фото и продолжил отоваривать выигранные очки. Вдруг он замер и закручинился:
– Ох, а как же я всё это увезу…
– А вы возьмите помощь ведущего,– подсказал Якубович.
– Это как?
– За определённую сумму очков я вам всё это доставлю на вокзал.
– За какую сумму?
Якубович запросил больше половины выигрыша. Костя стал затравленно озираться, но вдруг просиял, хлопнул себя по лбу и сказал:
– Я же выиграл шкатулку с деньгами. Я возьму такси.
Я тоже вошёл в азарт и сопереживал Косте. Но главным для меня оставался вопрос суперигры. Рискнёт Костя этой горой ширпотреба или нет? Костя не рискнул, и я понял, что ему всё же не удалось потренироваться с барабаном, а может, сама тренировка показала свою бесперпективность.
Ещё Костя обожал меняться. Как правило, рассчитывая сменять на грош пятаков. Иногда на какую-то сделку он меня уговаривал. Его уговоры стоило увековечить. Вот он пытается втюхать мне туристский набор ножей и вилок.
– Да на фиг он мне?– отбрыкиваюсь я.
– Ты не понимаешь,– втолковывает Костя,– вот будешь ты идти через границу. Ну, в ту же Румынию. А тебя пограничник остановит. И что ты станешь делать? А так ты ему этот набор подаришь – он тебя и пропустит.
Ну, что тут возразишь? А однажды он примчался весь в мыле и с порога завопил:
– Мне сказали, ты купил бинокль.
– Ну, купил…
– Почему, ну почему ты мне не сказал, что хочешь купить бинокль?
– И что бы стало? Ты бы изготовил для меня эксклюзивную модель?
– Ты не понимаешь. Ты же наверняка купил алюминиевый бинокль в футляре из кожзаменителя.
– Точно.
– А я бы тебе продал бинокль из латуни в футляре из натуральной кожи, очень качественной.
– Послушай, мне же этот футляр не на себя надевать, а бинокль – он неприхотлив, ему без разницы.
– Нет! Ты не понимаешь,– Костя выходил из себя, его заикание усиливалось,– Вот будешь ты идти через границу на севере. В ту же Финляндию. И попадёшь в непогоду, еда закончится. И что ты станешь делать со своим пластмассовым футляром? А мой можно сварить и съесть.
Он в сердцах крутанулся и выскочил из квартиры. Вернулся через час, гордо неся предмет спора. Расстегнув футляр из натуральнейшей кожи, он извлёк отливающий золотом бинокль. Бинокль был времён гражданской войны, главной его особенностью было отсутствие центральной фокусировки, то есть при каждой настройке нужно было по отдельности крутить и правый, и левый окуляр. Правда, надо заметить, что именно данному биноклю это вовсе не мешало: правый окуляр был безнадёжно мутным, и никакая настройка ему уже не была нужна. Я похвалил кожаный футляр, но покупать бинокль не стал, сославшись на то, что нелегальный переход финской границы в мои ближайшие планы не входит, более того, я уже купил билет на полёт в противоположном направлении.
Ещё раз он примчался столь же возмущённым через пару лет и с порога закричал:
– Ты привёз Толику старые израильские монеты?
– Да.
– Зачем, зачем ты отдал их ему?– трагическим голосом вопросил Костя,– ты знаешь, что он с ними сделает?
– Что сделает?– начал беспокоится я.
– Он на них что-нибудь выменяет, и они попадут неизвестно куда и неизвестно к кому. А если бы ты отдал их мне, я бы положил их в свою коллекцию. Ведь тебе же было бы лучше, если бы они все лежали в коллекции, а не чёрт те где?


Смотрины
Костю я находил довольно красивым парнем, и когда, недели через две нашего знакомства, мне понадобился жених для Нади, я остановился на Косте. А других кандидатов и не было. В общем, я пригласил Костю на ужин, раскрыв свои далеко идущие планы. Надя заехала ко мне накануне, так как сватовство – сватовством, а хорошо нам было и без Кости. К тому же у неё был целый день на стряпню.
После краткой церемонии знакомства, я посадил голубков рядом на стулья, а сам сел на диван напротив, приготовив несколько тем для светской беседы. Однако сильно блеснуть красноречием мне не пришлось. После двух-трёх рюмок Костя сосредоточился на Наде. От дружеских объятий за плечи он довольно быстро перешёл к хватанию коленок, а ещё через полчаса Наде пришлось строить из локтей оборону груди, что, при уже упоминавшейся пышности последней, было не так и легко.
Я потихоньку зверел. Не то чтобы эта сцена вызывала во мне ревность, но Костина бестактность очень уж не соответствовала количеству выпитого. Ладно, сидела бы напротив него парочка, но вести себя так в присутствии одинокого мужчины… Пока я раздумывал, как бы потактичней пресечь это, мною же организованное безобразие, Костя вскочил и потащил меня в прихожую.
– Так,– сказал он, даже не заикаясь,– уйди на два часа. А лучше на три.
Вопрос о том, где мне провести эти три часа, Костю, похоже, никак не волновал, он был выше таких мелочей.  У меня же на Надю в этот вечер и в этой квартире были совсем другие планы, и Косте в них не было места. На такое стремительное развитие событий я не рассчитывал и стал подбирать слова  для язвительного ответа, но тут в прихожую выскочила Надя и потянула меня обратно, захлопнув дверь перед носом возбуждённого жениха.
– Ты только не вздумай оставить меня с ним наедине. И вообще, этот жених мне не нужен. Стопроцентно. Спроваживай его как-нибудь.
Когда Костя вошёл из прихожей, Надя пересела ко мне на диван. Костя, видать, немного пришёл в себя, поскромнел и только периодически высказывал желание проводить Надю домой. А мы ему каждый раз объясняли, что взяли работу на дом, и нам ещё нужно посидеть над бумагами. Короче, не получился из меня, на сей раз, сводник, хотя в прошлом бывали в этом деле успехи.