Рубикон

Я к тридцати, — мне лгут, — не изменился,
Не постарел от блуда и вина.
И даже, к удивлению, не спился,
Хоть чаша почти допита до дна.

Теперь, когда прошел синдром стакана,
Устав вконец от драк и кутежей,
Быть может, по-другому думать стану,
О жизни безалаберной своей.

То, что живу, как пасынок, изгоем,
Я зла на всех за это не держу,
Хлебнув до переносицы, с лихвою.
За все добро другими дорожу.

На время не ропщу, что мне досталось,
И при другом я бы не стал иным.
Оно со мной в дрянном вине купалось,
Как до меня купалося в крови.

В агонии оно мне все простило
И отпустило синекуру мне.
Теперь я знаю, отчего знобило —
И я родиться мог на Колыме.

Но все ж от лагерей Господь избавил,
Не посадив ни мать и ни отца.
Другой, земной с сумой ходить заставил,
Чтоб видеть преисподнюю конца.

Я многому за это научился,
И уяснил, что истина — одна.
Быть может, потому не изменился...
* * *
Хоть чаша и не допита до дна.