На изломе судьбы. Очерк. Часть 6-я

Жизнь без мамы на хуторе Старомавринский
(1949-1956 годы)
Часть шестая

Надежда хлопотала у печи, а мы ещё спали, когда в дверь кто-то постучал. Это был наш двоюродный брат 12-летний Коля, сын Устима и тёти Шуры, которая накануне категорически отказалась взять Майю и меня к себе. «Я хочу забрать сестёр», – сказал, заходя в комнату. «А что, мама согласилась взять девочек в ваш дом?» – «Нет, я сам так решил», – ответил твёрдо и решительно.
Услышав голоса, мы проснулись и очень обрадовались брату. Через час к дому Александры Ивановны катилась тачка с нашими вещами, в упряжке был Николай, мы подталкивали сзади. «Мама, встречайте родню», – крикнул ещё с порога Коля. Первой выбежала его родная сестра Вера четырнадцати лет, она очень обрадовалась нам, а лицо тёти Шуры выражало явное недовольство поступком сына.

– Мама! Но эти девочки мои сёстры. Они остались сиротами и должны жить с нами. Отец наш никогда бы их не бросил! – Коля смотрел на мать умоляюще, и её сердце смягчилось, она по-своему любила сына, он был её опорой.
– Ладно, пусть живут! – сказала нехотя, так как сверлила мысль, что дать крышу над головой – это одно, а ещё нужно кормить и одевать. – Сама живу не богато, Колька, хотя и работящий, да ещё малой, не всё ему под силу, – говорила, глядя в нашу сторону.
Но тётя Шура лукавила. Её муж Устим был лучшим механизатором и комбайнёром, передовиком производства, которого награждали не только грамотами, но и отрезами тканей. Её комод с восемью ящиками был забит вельветом, бархатом, крепдешином и другими вещами.

Впервые находясь в доме тётки, мы смущались, чувствовали себя неудобно и не знали, как себя вести. «Не бойтесь, я вас в обиду не дам…», – подбадривал нас Коля. Нам выделили место для сна и подготовки к занятиям в школе. Коля учился на отлично, разбирался во всех предметах, особенно в геометрии, алгебре, физике. Он подсказывал и помогал делать домашние задания не только Вере, своей сестре, но Майе и мне.

Тётя Шура работала на крупной свиноферме и пропадала на ней денно и нощно. Опорос свиноматок чаще происходил ночью, этот процесс длился от двух до шести часов, требовал внимания и умения. Приходила она домой уставшая, садилась на табурет, под ноги подставляла маленькую скамейку и просила подать кипяточку. В любую погоду на ней была надета стёганая телогрейка. Нас это удивляло, особенно когда стояла жаркая погода, но вопросов не задавали.
Александре Ивановне заниматься детьми некогда, все мы были предоставлены сами себе. Вера с Колей привыкли так жить и хорошо знали, что нужно делать по дому и умели всё делать. Стали учить своему распорядку и нас. Майя с Верой занимались огородом и домашним хозяйством: варили, стирали, прибирали в доме, кормили кур и свинью, доили корову… Работы хватало! Мне, как самой шустрой, доверили пасти корову Ночку. Я любила животных, любила природу, поэтому это поручение было только в радость. Вместе со мной пасли своих коров и другие дети. Я была дружелюбной, никогда первой не задиралась, но постоять за себя могла.

В один из дней, когда Ночка мирно жевала травку, а я перочинным ножиком вырезала на палочке узоры, подошла ко мне Надя Чистоделова и в разговоре обозвала «нищенкой». «Я тебя сейчас зарежу!» – закричала я от обиды. Мой злой и решительный вид Надю напугал и она, испугавшись, побежала домой. Я, подхватившись с земли, бросилась вслед за обидчицей. Во дворе нас встретила старшая сестра Нади – Вера. «Что случилось?», – обратилась к нам запыхавшимся от бега. «Она меня хочет убить!» – и показала в мою сторону. «А она меня «нищей» обозвала!» Вера с укором посмотрела на младшую сестру и ударила по губам: «Ты живёшь с отцом, а у неё нет ни отца, ни мамы, как ты могла такое сказать… Немедленно извинись!». Надя извинилась, и больше никто и никогда так не обзывал меня.
Вечером я рассказала дома о случившемся, меня поддержали и только удивлялись, как я могла догнать Надю, пробежав не меньше километра. Семью Чистоделовых называли на хуторе «быстроногими», они быстро ходили и быстро бегали.

В 2001 году, когда я была уже не Руслана, а Руслана Александровна, работала в Геленджике заместителем директора по культурно-массовой и экскурсионной работе в пансионате отдыха «Сосновая роща», ко мне в гости приехала Надя Чистоделова. Из памяти не стёрлась давняя обида, но о том случае мы обе промолчали. Поселила я Надю в люксовый номер и за самоваром долго вели беседу, обе всплакнули, вспоминая тяжёлые времена, вспомнили и братьев Нади, оба утонули в пятидесятых годах. Один в «глинках» – огромной яме, которая увеличивалась по мере того, как хуторяне из
неё выбирали глину, а после дождей наполнялась водой. В ней дети и купались. А второй брат – в реке Кубань. «И за что нашей семье такое наказание…», – горько вздыхала Надежда.

Я росла спортивной и смелой, в свободное время бегала с ребятами по полям и посадкам, а однажды оказалась свидетельницей страшного события, при котором чудом осталась жить. Была весна и на поле, которое засевали пшеницей, мальчики нашли снаряд. Раньше они находки относили в вырытые в посадке ямы, а сейчас решили иначе. Один из них, пока остальные отвлекали тракториста, подложил этот снаряд под колесо трактора. Через несколько минут мощный взрыв потряс весь хутор, из окон вылетали стёкла, погиб водитель, двух мальчиков разорвало, а одному Николаю Погорелову выбило глаз. Пережитое долго не давало мне спокойно спать, и весь ужас случившегося остался в памяти на всю жизнь.

За хутором Старомавринским было поле с бахчевыми культурами. Детям разрешали туда приходить и кормили досыта арбузами, но с собой брать их не давали. Мы с Галей Перекрёстовой часто вместе ходили на бахчу. Однажды, идя обратно, я заметила в траве сверкнувшую на солнце жёлтую пулю и её подняла, думала дома отбить от неё бронзовую часть. В то время все дети собирали медные изделия и сдавали старьёвщику со смешным именем Зюзя, разъезжающего по хуторам и собирающим старьё, на которое можно было выменять глиняную свистульку, резиновый шарик, мячик на резинке, а самой большой мечтой был «петушок» - леденец на палочке.
Мы проходили мимо дома Вовки Падуна, он был во дворе и следил за поросёнком, чтобы тот никуда не сбежал. Наше внимание привлекли очень красивые,
цветущие розы. «Вова, подари нам по розочке», – попросила Галя. Он сорвал одну белую розу и подал только ей. Обидевшись, я ради розочки решила расстаться с пулей. «Смотри, что у меня есть. Ты мне розу, а я тебе пулю». Увидев такое «сокровище», Вовка тут же согласился и подарил мне красную розу. Затем
быстро привязал поросёнка к шелковице, а сам сел за наковальню и стал отбивать бронзовую часть пули. Мы недалеко ушли, когда услышали взрыв и дикий крик Вовки. Он бежал к бабушке Акулине, что жила по соседству. Его лицо, избитое дробью, было в крови, четыре пальца оторвано, и они болтались на связках. Бабушка перетянула ему кисть и на подводе увезла в районную больницу. «Это же могло случиться и со мной…», – в ужасе подумала я, но мне в очередной раз повезло, беда обошла стороной. Годы спустя Вовкина мать, встретив меня, упрекнула: «По твоей вине Вовке пальцы оторвало, а замуж за него идти не хочешь…». – «Сам виноват! Если бы не пожадничал, то пальцы оторвало бы мне, а не ему», – съязвила я. Я, да и другие дети Вовку не любили, он был некрасивым, вечно сопливым и жадным.

В свободное время моим любимым занятием было с мальчишками гонять мяч. Однажды вечером, после очередной игры в футбол, игроки расселись на поляне отдохнуть. Был там и Вовка Падун. Его попросили принести яблок поесть, у него росло в огороде несколько яблонь, да и дом был ближе всех, но он, как всегда, пожадничал и не принёс. Ребята решили над ним подшутить, сделали вид, что уходят, а когда ушёл
и Вовка, вернулись. Подождали, когда тот уснёт, а спал он во дворе под шелковицей на топчане, спал крепко и не слышал, как его обвязали верёвкой вместе с топчаном и унесли в кукурузу, что росла в огороде. Когда проснулся, то поднял такой крик, что сбежались соседи. Долго в хуторе вспоминали этот случай, но Вовка так и не узнал, кто над ним подшутил.

Если Майя больше уделяла внимания своей внешности, пению, танцам, то я всё время, свободное от занятий и сна, проводила на природе, участвовала во всех играх, которые организовывали хуторские дети.
Лето 1950 года мне запомнилось на всю жизнь. Как-то группа детей из пяти человек: Коля Мацак, Толя Ненько, Люба Панченко, Люба Лаптиева, и я решили испечь картошку. Огонь разгорелся, и кому-то в голову пришла идея прыгать через костёр. Когда прыгала Люба Лаптиева, у неё загорелся подол платья, от страха с криком «Мамааа…» она быстро побежала, пламя разгорелось ещё больше, девочка была похожа на факел. Коля и Толя, авторитетные дворовые капитаны футбольных команд, побежали за Любой и повалили её на землю. Огонь они затушили, но все пострадали от ожогов, особенно пострадала сама Люба.

Я, как и все дети, любила поозорничать, но при этом росла трудолюбивой, успевала переделать все дела, хорошо учиться, догнала по успеваемости Майю, так как та из-за двоек в третьем и четвёртом классах оставалась на второй год. В пятом классе мы с ней сидели за одной партой, но учились уже не в хуторской школе, а в школе села Отрадо-Кубанское, что в пяти километрах от дома. В шесть часов утра все школьники собирались на окраине хутора и шли в школу вместе.
Летом такие прогулки были в радость. Зимой дети мёрзли. Как-то я проспала, к этому времени все ушли. Я намотала на ноги онучи, обула ботинки и пошла одна. В ботинки набился снег, ноги окоченели, стала замерзать, пришлось вернуться домой. Майя с трудом сняла с меня обувь, налила в таз горячей воды и сказала греть. От боли, которую испытала, я разрыдалась. Мы не знали, что замёрзшие ноги нельзя греть в горячей воде.

Училась я с интересом и огромным удовольствием. У меня от природы отличная память, я быстро всё схватывала и запоминала. Учительница по литературе Евдокия Васильевна полюбила меня за трудолюбие и всегда хвалила за умение артистично, с чувством читать стихи, которых знала я множество, а позже и сочинения мои зачитывали учащимся, как образцовые. Единственным нелюбимым предметом был немецкий язык. И на вопрос учительницы, почему я не хочу учить стихи на немецком, ответила: «Я ненавижу язык наших врагов!».

Я принимала активное участие в школьной самодеятельности и в душе мечтала быть артисткой. Много читала, прочитала все книги в доме тётки Шурки, их покупал до войны мамин брат Устим, была перечитана и вся школьная библиотека.
С братом Колей и сестрой Верой Майя и я жили дружно. Тётя Шура временами покрикивала, но никто на это не обращал внимания, я и вовсе старалась не попадаться ей на глаза и всячески избегала встреч. Александру Ивановну мало интересовал собственный дом, она всю себя отдавала работе на ферме, главной задачей для неё было – выполнение и перевыполнение плана по сдаче свинины государству.

Положение женщин в колхозе было тяжелым. Большинство из них работало доярками и одновременно в полеводстве. Летом они вставали в 2-3 часа ночи, чтобы успеть протопить русскую печь и приготовить в ней на весь день похлебку и картошку, а затем шли на скотный двор. Там вручную доили по 10-12 коров и спешили на работу в поле. Дети-малолетки оставались без присмотра, детского сада не было.

После пятого класса Майя бросает учёбу и уходит работать в полевую бригаду. Я после занятий шла ей помогать, прополка одного километра свеклы руками для нас – привычное дело. Двоюродные брат с сестрой учатся заочно в Краснодаре, Николай на машиниста электровоза, а Вера на продавца. Уезжая, она попросила меня обработать её делянку со свеклой площадью в один гектар. За эту помощь Вера привезла мне в подарок шестиструнную балалайку, о которой я мечтала. Однажды вечером к нам зашёл сосед Захар, увидел балалайку и попросил дать поиграть. Как оказалось, владел он этим
инструментом умело. Я от восторга прыгала и просила деда научить и меня. Уроки игры на балалайке проходили на пастбище, где дед Захар и я пасли коров.

Майя и я не были на полном иждивении Александры Ивановны, нам председатель колхоза «Путь Ленина» – Маншилин Василий Васильевич как детям-сиротам ежемесячно по нормам выписывал продукты: муку, крупы, сахарный песок, подсолнечное масло, а
раз в год – одежду и обувь. Получать нужно было в Правлении колхоза в селе Отрадо-Кубанское. Ездила туда всегда только я на подводе вместе с почтальоном.
Сначала заезжали на молочные фермы хуторов Старомавринский и Новомавринский, забирали подготовленные бидоны с молоком, а затем отвозили их на молокозавод в село Отрадо-Кубанское. Я оставалась на территории завода, а почтальон уезжал на почту, затем возвращался и мы вместе ехали в Правление, оно было в квартале от завода. Там на складе мне выдавали накладную, и я несла её на подпись сначала к главному бухгалтеру – Левченко Алексею Ивановичу, а затем к председателю. У его кабинета всегда было многолюдно, но чаще всего меня пропускали без очереди. Василий Васильевич, хотя и был большого роста и грузный, но очень добрый, встречал приветливо, и я совсем его не боялась.

Майя продолжала работать в колхозе, а вечерами ходила в клуб в село Отрадо-Кубанское на репетиции художественной самодеятельности. С ней шла и я.
Пять километров туда, пять обратно и всё пешком, возвращались ближе к полуночи, но усталости не чувствовали, нам это только в радость… В проводимых концертах дуэтом пели песни, я читала ещё стихи, а Майя танцевала. Больше всего восхищала зрителей её «цыганочка». Лёгкая, изящная, Майя словно летала, не касаясь земли.

Весна 1953 года ознаменовалась событием, которое потрясло не только хутор Старомавринский, но и весь мир, многим казалось, что пришёл конец света.

Обливается сердце кровью.
Наш родимый! Наш дорогой!
Обхватив твое изголовье,
Плачет Родина над тобой...
– так пишет Ольга Бергольц на смерть Сталина.

В тот памятный день жители хутора Старомавринский замерли у репродуктора, не пропускали ни единого слова, слушая сообщение о кончине Председателя Совета Министров Союза ССР и Секретаря Центрального Комитета Коммунистической партии Советского Союза Иосифа Виссарионовича Сталина. После сообщения заиграла траурная музыка, женщины заплакали. Глядя на них, стали всхлипывать и дети. Громче
всех причитала Харитина: «Ну, почему умер такой великий и умный человек, а я живу… Кому я старая нужна… А он нужен всем!» Слушая тётю, меня распирала гордость за своего вождя: «Какой у нас вождь… Настоящий!». Люди были в растерянности, они не представляли своей жизни без вождя народа, чей портрет висел в каждом доме, как икона. Но были и те, кто про себя думал, что хуже уже не будет. Из слов благодарности вождю за его политику в отношении колхозников негласно ходил стишок: «Спасибо Сталину – грузину, что обул бабу в резину». Имелись в виду резиновые сапоги, галоши – повседневная обувь крестьян того времени. Лапти уже уходили в прошлое. На смену им пришли галоши, резиновые или кирзовые сапоги, а многие донашивали фронтовую обувь.

Начался десятилетний период хрущёвской оттепели. Это первая попытка осознания последствий сталинского режима. Главным событием этого периода стал XX съезд КПСС, который раскритиковал и осудил культ личности Сталина, подверг критике осуществление репрессивной политики. Началась реабилитация невинно осуждённых. Коснулось это и многих тысяч кубанцев.

Одним из главных достижений политики Никиты Сергеевича Хрущёва – осуществление социальных реформ, которые включали решение вопроса пенсионного обеспечения, увеличение доходов населения, решение жилищной проблемы, введение пятидневной недели. Впервые был поднят вопрос о стимулировании села. Были повышены заготовительные цены на скот и птицу в 5 раз, на молоко и мясо – в 2 раза, на картофель – почти в 3 раза, на овощи – на 40 %, значительно сократился налог на приусадебное хозяйство, а главное – резко возросли капиталовложения. Эффект от этих мер был особенно ощутим на Кубани, значительно возросла урожайность зерновых. Если в начале 1950-х годов Кубань сдавала государству по 100 миллионов
пудов хлеба, то в 1958 году эта цифра составила 143 миллиона пудов. Будучи флагманом по зерновым, Кубань всё более превращалась в один из основных свеклосеющих районов России. Резко увеличились урожаи и валовой сбор свёклы – с 226 тысяч тонн в начале 1950-х годов до 3-х миллионов тонн в 1958 году.

Вслед за послевоенным восстановлением бурными темпами стала развиваться и индустриальная база Кубани – строились Майкопская, Краснополянская и
Белореченская ГЭС, Краснодарская и Армавирская ТЭЦ, Краснодарский гидролизный завод, Армавирский завод испытательных машин, Краснодарский камвольно-суконный комбинат, Адыгейский, Новокубанский и Усть-Лабинский сахарные заводы… Выпуск валовой продукции промышленности увеличился в 3 раза. Некоторые краснодарские изделия превосходили мировые стандарты. Продукция ЗИПа (завода измерительных приборов) экспортировалась в 26 стран мира. А 7 ноября 1955 года через малый Краснодарский телецентр (ставший одиннадцатым в стране) была осуществлена первая телевизионная передача на Кубани.
Страна во главе с Коммунистической партией уверенно шла по пути строительства социализма. Свой существенный вклад в общегосударственное дело внёс
и колхоз «Путь Ленина».

Правление колхоза с лета 1953 года стало отправлять меня в пионерский лагерь совхоза «Кубань», который был здесь же в Гулькевичском районе. Я была
счастлива, лагерь раскинулся у пруда, а плавать я умела и любила, чувствовала себя рыбой в воде. Купаться детей воспитатели водили каждый день. Однажды плавая далеко от берега, услышала крик подружки Светы: «Руслана, помоги… Тону!» – я поплыла обратно к берегу, так как та плавала у берега. «Света, держись за моё плечо. Не бойся, здесь совсем мелко…».
Светлана боялась заходить в воду, так как не умела плавать, и я сделала ей «надувную подушку». А сделала из обычной наволочки, намочила её, и хлопая об воду, наполнила воздухом. Пионервожатые ничего не заметили, подружки тоже промолчали о случившемся, боясь, что к воде их могут больше не подпустить. А мне остаться без воды, всё равно, что без воздуха…

Спокойно мне никогда не жилось, вокруг меня всё время что-то происходило, а имея решительный характер и обострённое чувство справедливости, от событий не оставалась в стороне. Мне было почти 13 лет. Как и другим ребятам, подвижным, растущим, не хватало еды, которой кормили в столовой пионерского лагеря, да и готовили невкусно. На завтрак подавали всегда куриные яйца и однажды внутри них мы обнаружили варёных цыплят. Детей это потрясло, а мне, от природы очень впечатлительной, стало дурно. Когда наступил тихий час и все уснули, я, подружка и ещё мальчик решили бежать домой, а дом примерно в 40-ка километрах. Сложили в авоськи свои вещи и тихо вышли. Нас начали искать. Одна девочка всё видела, рассказала директору об уходе детей. Директор на совхозной телеге догнал беглецов. Не ругал, обо всём расспросил. Я, как самая смелая, подробно рассказала о происшествии. Директор повариху уволил и в дальнейшем самолично снимал пробы с готовившихся блюд. Досталось и девочке, её за «ябедничество» дети загнали в крапиву и довели до слёз.

Такую снежную зиму, как была в 1953 году, никто из хуторских не помнил. Снега выпало местами до 2-2,5 метров. Дома так засыпало, что люди выходили делать проходы в снегу через чердаки. Снег принёс много хлопот, но только не детворе. Наша радость была безграничной, детский смех раздавался в звонкой
морозной тишине с утра до вечера. В снегу делали тоннели. Прибегали с улицы домой румяные, мокрые, усталые и крепко засыпали.

1954 год, мне идёт 14-ый год. По окончании семилетнего образования сразу начала работать в колхозе. Меня назначили звеньевой полеводческой бригады.
Энергия бьёт ключом, неугомонная и неутомимая, я успеваю всё и везде. За трудолюбие меня ценят и уважают. С вечера бригадир даёт задание на следующий
день, а утром оббегаю все дворы, где живут работницы звена и говорю, кому куда идти и что делать. Без «приключений» не живу, очередным утром мне встретилась
небольшая собачка, не лаяла, но набросилась сзади и сильно прокусила ногу. Лечили шерстью, которую состригли у этой же собаки, сожгли её, а пеплом посыпали рану, рана затянулась, а шрам, как память, остался на всю жизнь.

1 мая Майе исполняется 16 лет, и учительница Екатерина Моисеевна предложила ей стать женой племянника Володи, который проживал в хорошей семье на хуторе Крупский, что рядом с нашим хутором.
«У тебя будет свой дом, поддержка, защита…», - и Майя согласилась. В новой семье её приняли приветливо, Володя любит, относится бережно, но Майя не может себя пересилить и ответить взаимностью, близость приносит ей страдания. Через десять месяцев уходит. «Не могу с ним жить, мало того, что некрасивый, какой-то тюфяк, а не мужчина. Противно…», – объясняет мне своё возвращение.

Весной 1955 года двоюродного брата Николая забирают в армию. Александра Ивановна так и не прониклась теплотой к своим племянницам и стала искать повод от нас избавиться и нашла. Причиной очередного скандала стало молоко. Уставшие после рабочего дня и голодные, не дождавшись тётку, мы с Майей налили из кувшина по стакану молока и выпили. Когда Александра Ивановна пришла и увидела, что в кувшине не хватает молока, сильно рассердилась, обозвала нас воровками и выгнала на улицу, вслед выбросила и вещи. Была уже осень, ноябрь, шёл мелкий дождь.
Становилось темно. Мы сидели на скамейке у забора, прижавшись друг к другу, и плакали. На наше счастье мимо проходила моя одноклассница – Валентина Терновая. Узнав о случившемся, побежала домой и рассказала об этом родителям. Отец Вали дядя Иван приехал на подводе и увёз нас в свой дом.

Несмотря на то, что в семье Терновых было семеро детей, Майю и меня они приняли как родных, мы впервые узнали, что такое настоящая семья. Дядя Иван был добрым и весёлым. Вернулся с войны с ранением в ногу, рана постоянно гноилась, во дворе всегда сохли бинты. Его жена тётя Харитина, что громче всех плакала, когда умер Сталин, – женщина верующая, добрая и кроткая. Мы её знали, она не раз приходила к маме. Хариша, так ласково называл муж жену, как и наша мама, была рукодельницей и хорошо шила. Однажды Харитина сшила нам одинаковые платьица из штапеля. Дети смеялись и в шутку называли нас «инкубаторскими».

В этой дружной и многодетной семье все дети работали на равных. Мы самостоятельно распределяли между собой обязанности – кто чистит коровник, кто подметает двор, а кто-то и воду из колодца носит … Майя помогала тёте Харитине на кухне готовить еду и мыть посуду. Работы очень много по хозяйству, но жили дружно и друг другу во всём помогали. Скучать нам было некогда, кроме домашних дел была учёба и
работа на колхозных полях. В колхозе я трудилась с полной отдачей сил и
умения. Моё рвение не осталось незамеченным. Председатель колхоза «Путь Ленина» Маншилин Василий Васильевич, будучи на обходе полей, предлагает мне вступить в комсомол, я с радостью соглашаюсь.
Мне вспомнилось, как в первом классе перед праздником 7 ноября старшие товарищи прикололи мне к груди октябрятскую звёздочку. Я, как и другие первоклашки,
ходила гордой и важной, хорошо выучила правила октябрят и старалась их честно выполнять. А потом в третьем классе 22 апреля на день рождения В. И. Ленина меня приняли в пионеры. Это было торжественно. Сильно волновалась, нужно было сказать наизусть и без ошибок клятву пионера, с чем справилась. А затем всем повязали красные галстуки на шею, и мы теперь могли отвечать на призыв «Будь готов!» словами «Всегда готов!» Эти события были важными, о них знали все жители хутора и нас школьников радостно поздравляли.

В 1956 году меня избирают секретарём комсомольской организации. Трудностей я не боялась, в них только закалялась. Сельский труд сделал меня сильной
и выносливой. Жила легко, весело и интересно…

Продолжение: Часть 7-я http://www.stihi.ru/2020/02/24/1950