Болотная сказка

Над лесным болотом стелется непроглядный туман. Заблудилась в этом тумане одинокая душа человеческая.

Воеслав порой и сам не понимал — летит ли его душа туда, куда он желает попасть, или плутает в тумане бестелесным паром, увлекая за собой голубые болотные огоньки, спутники разлагающейся плоти. Сколько уже людей и животных это болото загубило...
— Воеслав!
Резкий неприятный голос доносится из глубины болота. Воеслав ныряет сквозь плавающую на поверхности ряску, через жидкую вязкую грязь, дальше и глубже, сквозь торфяные залежи, в самое сердце болота.
Торф резко кончается. Пустота, пещера. В пещере лежат трупы. Люди и животные, недавно умершие и уже разложившиеся, превратившиеся в иссушенные мумии и скелеты... Сколько же их...
Его, Воеслава, тело лежит отдельно. Несмотря на покрывающие плоть доспех и одежду, можно разглядеть и стянувшуюся кожу, облегающую усыхающие мышцы, и заострившиеся черты лица, и ставшие под действием торфа огненно-рыжими волосы. Воеславу больно смотреть на себя. Его душа влетает в мертвое тело, укладывается. Он уже не властен над этими останками.

В углу торфяной пещеры возится косматая женщина в рваной одежде. Закончив, подходит к нему.
- Я только что ребенка проводила. Третьего дня утонул. Что же вы, люди, за дитем не уследили...
Плаксивый голос режет слух. Воеслав не смог бы ответить кикиморе, даже если бы и хотел. Она садится с ним рядом.
— Вот и остались мы с тобой одни, Воеслав. Опять...
Души всех утонувших в болоте рано или поздно уходили туда, где им полагалось быть. Только Воеслав уже третий год не мог никуда уйти. Не пускали его... Однако удерживала его не кикимора.
— Не понимаю я твою девку, Воеслав. Опять приходила вчера плакать, да так надрывно... Всю душу вынула... хотя откуда у меня душа, Воеслав... Ну скажи ты ей, чтоб не ходила сюда, чтоб отпустила тебя. Я неживая, и то мучаюсь... А тебе-то, живому, каково...
Горько Воеславу, плохо. Ну какой он живой? Душой разве что... Телом - уже третий год - мертвец. Но не так от своей беспомощности худо, как от разлуки. Не хочет Воеслав навсегда уходить... Пока его душа над болотом витает - суженую свою, Белаву, видит. Ну как ее бросить, хрупкую, нежную?
Кикимора, видимо, не иначе как острым носом чует его мысли.
— Что за беда с вами, верными... Только мучаете друг друга... Видала я таких... и десять, и двадцать лет промучаетесь. А другие... год поплачут, и за другого замуж... или на другой женятся. Мое болото сколько таких историй видело...

Воеслав погиб не в болоте.
Он был воином, и погиб — в битве. Его не донесли до родной деревни — было много раненых, было не до мертвых... Похоронили его в болоте, бережно опустив под последнее "прости". И Белава допыталась у выживших — где он, с какой стороны болота похоронен. Теперь приходила чуть не каждый день, плакала, разговаривала с ним. Он туманом касался ее щек, порывом ветра смахивал прозрачные слезинки... Вот только ответить ей ничего не мог.
Кикимора насторожилась:
— Вот, опять она пришла. Зачастила что-то...
Воеслав не слушал. Его душа уже летела навстречу любимой.

Вечерний туман кутал худенькую светлокосую девушку. Из ее голубых глаз катились слезы.
— Славушка!
Конечно же, он уже был рядом.
— Отец опять обещал меня замуж выдать. За кузнеца нашего... Да хоть бы и за князя, я не хочу! Не хочу, Славушка. Сокол ты мой... Никто мне больше не нужен!
Воеслав обнял бы ее, если мог. Не может.
Из-за кромки болота доносится гнусавое:
— Никто, говоришь? А чем мы с братцами тебе нехороши?
И — многоголосый мужской хохот. Сколько же их там? Трое, четверо... Пятеро!
Белава испуганно оглядывается. Над болотом разносится девичий крик, встреченный лишь новым взрывом хохота. Кому, кроме пришлых лиходеев, здесь в такое время гулять...
Воеслав рвется к ней, забыв про все, ведомый одной мыслью — защитить любой ценой. Он и сам не понимает, как его душу втягивает обратно в мертвое тело... и как перед ним РАССТУПАЕТСЯ болото. Видит только изумленные лица и — чувствует тяжесть собственного ржавого меча, поднимается, покрытый вязкой грязью, в проржавевшей кольчуге, движет усохшими руками, открывает впалый рот в немом крике. Разбойники пятятся, хватаются за обереги, призывают кого-то на помощь. Точный замах меча сносит одному из них голову. Воеслав сражается, как в последний раз (хотя, впрочем, так оно и есть), настигает и рубит бегущих. Мертвое тело не утратило, оказывается, боевые навыки. Белава глядит на него со страхом и радостью. Воеслав хотел бы улыбнуться ей, но не может. Смерть и позор ее долей не станут.

Когда все, кто хотел обидеть его любимую, ложатся на землю изрубленными трупами, Воеслав шагает к краю болота. На душе тяжело, будто предстоит умереть снова. Но он не имеет права тревожить любимую. Долг исполнен, пора обратно в болото... Нет мертвецу среди живых места...
Белава подбегает сама, обхватывает его за плечи. Воеслав не успевает ее оттолкнуть.
Он пытается объяснить ей, что мертв, обезображен гнилью, высушен торфом... но не может издать ни звука. Белава глядит ему в глаза, гладит впалые щеки и окрашенные торфом волосы:
— Плохо мне, Слава. Три года прошло, а жить без тебя так и не научилась... Да и не хочу, если честно... Я себя уже давно живой не чувствую. Я с тобой уйду, позволишь?
Он не может ничего сказать. Разве мало выпало на долю хрупкой девушки мучений? Хотя бы от части испытаний он ее спасет.
Иссохшие длани мертвеца обнимают Белаву. Ее голубые глаза светятся полубезумно — надеждой и счастьем.

В трясину молодой воин и девушка уходят вместе.