Проходные Зеркала

              «Свет мой, зеркальце! скажи...»

Седьмой десяток... скоро юбилей...
- Скажи мне, зеркало: друзья признают?
- Обнимут и прошепчут: «Не болей!
  И береги, как полковое знамя,
  задор души...».
Подарят мне погон:
пустой, солдатский, - к Чёрту генералов! -
электробайк для скоростных погонь
за Временем с намёком: не пора ли,
оставив в детстве шуструю педаль,
наяривать по девочкам с комфортом?!
О чём вы, братцы! Годы - не беда,
задор при мне... но износилась форма.
Немного поздновато для любви...
Безумству рад, но одолеет скепсис.
Мне Ева кинет яблоко: «Лови!» -
я улыбнусь, но не подставлю кепку.
Не потому, что телом стар и слаб:
другие игры нынче у Адама.
И так он перепортил пол села,
отыскивая между девок Даму,
прекрасней Блоковской и всех милей...
С гулящей Музой спелся и уехал.
Он, словно яйца, душу сбил в омлет
о белый лист Пегасу на потеху.
Коняга у него мастак поржать,
чуть что - копытом: да не в рожу - в душу...
Дурдом короче... Хвост Поэт поджал:
забыл о славе, пишет под подушку.
Отчизна непутёвого сынка
пристроила ходить по жизни строем
и научила «что по чём» смекать,
с толпой смешаться... - Всё во имя роя!
Сам по себе он только по ночам...
Скрипит зубами и пером писаки...
Стара его и Муза, и Печаль...
Обычная история «пацака».

Пришли друзья. Накрыт обильный стол.
Я слушал тосты, ковырялся вилкой
в салате памяти - ему лет сто -
пока хмелел Могучий и Великий,
развязанный до пьяненьких речей,
до вольностей российского застолья
из жанра кухни. Наш язык драчлив
и любит бить копытами по стойлу.
Нам волюшку разгульную подай!
А «что с ней делать?» - скажут атаманы.
Дави на газ! - любимая педаль.
Зачем дороги? - едем «за туманом».

Хотелось крикнуть тамаде: «Постой!
Так много слов... кричат глазами души...
Они охрипли... Храм Его пустой...
На образах поджали лики уши.
Пристало Время слушать тишину -
десятую октаву в гамме Бога.
Пусть будет фоном Жизни белый шум.
Не надо Словом в мою душу ботать!

Но тамада, всамделишный грузин,
умел загнуть, а промолчать - как можно!
Алаверды! Гостям моим грозил
штрафным из рога. Импозантно рожу
умел состроить. Птицу Говорун
с планеты Блук воспитывал не он ли?
Стекали панегирики со струн
его гитары, юбиляр невольно
кивал, мрачнел и вилку в пальцах гнул... -
хотелось незаметно испариться,
но тамада лукаво подмигнул,
пообещав свозить его на Рицу.
Поскольку он, спустившийся с вершин,
все тропы знал от озера до Рая,
я опрометчиво на посошок свершил
глоток из рога... молча... умирая...
«До дна!» - велели Боги: «Стоя пей!»
«Ура! До дна!» - подначивали гости...
Друзья мои... пристали, как репей!
А тамада вбивал, как гвозди, тосты.
О! Я давно распят на том кресте...
Мне плащаницей - белый лист бумаги.
Строкой усох, словами отхрустев...
Таких жалеют бабы: «Бедолага...»
Неравный брак, но к Музе я привык -
обворожительны бывают стервы! -
А в остальном... Друзья мои правы:
«Коньяк был выдержан, а я - на нервах.»

Последний взгляд в кривые зеркала:
Поправить галстук... освежить улыбку...
Я душу отжигал и закалял -
хрусталь не вышел, остеклела глыбой.
Но звона много! Веселит народ.
Кто с чокнутым почокаться желает?!
Где тамада? В тост задом наперёд
вернусь и подыграю желваками.