Председатель колхоза

Лукашенко: «Поставь перед вами вопрос, хотите ли вы такого объединения, чтобы Беларусь вошла в состав России, - 120% скажут «нет». И самое удивительное, что и россияне мне пишут письма: «Ни в коем случае не входите в состав России». Но кому-то там хочется, чтобы была одна страна……..»

Председатель колхоза "40 лет без урожая" репетировал речь о вреде объединения с крупным соседним хозяйством на предстоящем совещании правления. Сын Коленька по заданию отца в соседней комнате судорожно строчил письма от лица представителей того самого хозяйства, благо батька накидал тезисов. Хотя, если честно, Колька хотел работать у соседей, поговаривали, что тамошний руководитель сделал упор на молодёжь, только не воруй. А Колька не был вором, ну, как-то раз стащил у отца три рубля, так то давно было. К тому же признаваться было бесполезно, батька после кражи уволил половину правления колхоза, а вторую расстрелял из рогатки бульбой. Не мог он и в мыслях допустить, чтобы его Коленька был вором, стало быть, виноват колхоз. В общем, писал Колька, а сам не понимал, и откровенно сокрушался, зачем. Коров не было, свиньи от голодной жизни ушли в леса партизанить, курицы и те, каким-то непостижимым образом улетели за гусями и утками. Вся техника стояла ржавая, бензин купить не на что, дома селян отапливались кизяком, который за бешеные  деньги поставлял знакомый аким из Азии. Богатые соседи категорически отказались поставлять газ, а всего-то надо было уступить. Колька ещё больше злился на батьку и вспоминал тот злополучный обед в гостях. Подали кашу на воде, батька отказался. Что-то ему не понравилось, подавай драники со сметаной, заартачился и уехал ни с чем. Да, ещё дико матерился, ну, это не так страшно. Но он зачем то всем селянам заявил, дескать, наш колхоз соседи решили поставить раком, не допущу! А бабы, услышав это, как с ума посходили, стали упрашивать мужиков перебраться к сильным соседям, там интереснее, разнообразнее, а наш председатель совсем спятил.  Батька сидел перед зеркалом и тренировал речь, в соседней комнате дремал Коленька, опустив голову на недописанное сто двадцатое письмо. А мимо окон проезжал очередной грузовик со скарбом. Селяне уезжали на восток, к соседям на работу. Председатель, не выдержав, открыл фрамугу, зарядил в рогатку солидную бульбу и, натянув резину,  выстрелил. Луковица разлетелась сочными ошмётками от борта грузовика. Баба, сидевшая в кузове поверх узлов,  взвизгнула от испуга, а потом заорала в сторону торжествующего председателя: "Там может и не настолько лучше, зато председатель не мудак!". Грузовик напоследок  дал газу. Председатель взмахнул головой и отправил ловким движением длиннющий чуб на лысую голову, а потом добавил вслух, осмотрев в окно свой опустевший колхоз: "Да, хрен вам, а не объединение!".  Но и этого было мало, председатель с силой хлопнул фрамугой,  закрыв окно, да, так что испуганные и голодные вороны от громкого хлопка стали кружить в небе с истошным карканьем, оповещая округи невесёлыми известиями, мол,  всё, сил нет, покидаем колхоз и на восток. А в соседней комнате вслед за вороньим карканьем проснулся Коленька и, утерев слюни,  крикнул: «Батька, сто двадцатое письмо готово!».
         Вечерело. Генератор вырабатывал последнее топливо, свет в доме стал мерцать,  и председатель отправился к колхозной цистерне с бензином.  Ещё летом из-за какой-то там  проволочки с документами, стало понятно, что цистерна вроде как ничья, нет хозяина. Тогда председатель заявил для всех селян: «Ничья, значит, наша, ежели, на нашей земле рельсы лежат».  И велел цистерну всем народом отогнать в тупик, а сам стал потихоньку бензин селянам продавать, всё твердил, что со скидкой и не по рыночной цене. Залив полную канистру, председатель заулыбался: «А вот хорошо быть главным, и платить не надо. Пусть никого уже нет, но я всё равно председатель». Так и отправился батька,  довольный  собственными доводами,  в хату, насвистывая под нос любимую мелодию: «Молодость моя Белоруссия……….»