Рассказы о войне ветерана 295

                В ТЫЛУ ВРАГА
                (записки партизана)

Повесть.
Автор Иван Шумилов.

Иван Леонтьевич Шумилов(1919-1981), русский советский писатель-фронтовик,
командир партизанского отряда «Сибиряк» в Белоруссии.

Продолжение 3 повести.
Продолжение 2 http://www.stihi.ru/2020/02/16/1246

                В  ОКРУЖЕНИИ

 «– Куда ты меня ведёшь? Фронт, фронт. А где он, фронт? Целый месяц идём – ста вёрст не прошли... Дальше не пойду! Понимаешь? Не пойду! Всё равно не сегодня, так завтра сдохну, как пёс... Ну отдохнём же хоть чуточку!
Мой новый знакомый, Чубчик, действительно истощён. Он только что перенёс тяжёлую болезнь, которая чуть не свела его в могилу. Болел он на ногах, в пути. Я, как мог, ухаживал за ним. Собирал в лесу ягоды, чтобы делать из них взвар. Помогало. Один сердобольный хозяин не поскупился на самогон, налил полную фляжку. А его жена приготовила такую смесь, что у Чубчика перекашивало всё лицо и глаза закатывались под лоб. Однако смесь творила чудеса, и Чубчик сейчас здоров, только страшно слаб. Лицо приняло какой-то землистый оттенок, зеленоватые глаза смотрят из-под нависших бровей невесело, хотя и цепко. Иногда он смеётся, и между верхними обнажёнными резцами виднеется узенькая щель. Это придаёт его лицу немного детское и беспомощное выражение. Кстати, и волосы у него по-детски непослушны, никакого чубчика нет, а вместо него щетинится «фаланга».

  Настоящее имя моего товарища по скитаниям – Николай Иванников. Мы встретились с ним в городе Столбцы, через который я проходил, направляясь на восток. Столкнулись мы у ограды немецкой комендатуры, где толпился народ за пропусками. Пропуска выдавали тем, кто живёт на территории, занятой фашистами. Я присоединился к толпе. И в самом деле,
человек пятьдесят получили какие-то талоны, а остальных немцы построили, окружили конвоем и... «Шагом марш!» Тут только мы поняли, что это была за махинация: попали на вражескую удочку. Но деваться было некуда – кругом конвой...
– Вот тебе и пропуск, – жалобно сострил парень, шедший рядом со мной.
Это и был Чубчик. Потом нам пришлось восемнадцать дней просидеть вместе в четырёхугольной каменной коробке. Лишь на девятнадцатый день мы бежали, выпрыгнув из вагона поезда, тащившего нас на запад.

  И вот мы снова идём к фронту. Идём ночами, а днём сидим в лесу, в стогах, на гумнах… На этих вынужденных остановках Чубчик рассказывал мне свою «одиссею».
– Ты знаешь, один раз я ротой командовал. Не веришь? А случилось так. Вышли мы на большую поляну. Кругом строчат немецкие автоматчики, бьют миномёты, люди мечутся и не знают, куда дальше двигаться, – нет командира. Одни повернут туда, другие сюда. А я как раз оказался на бугорке. Вот бы, думаю, дать всем одно направление. И кричу, размахиваю наганом: «Сюда! За мной! На прорыв!» Сам не верю, что меня послушают, а всё-таки кричу. Смотрю, бегут ко мне. Это, понятно, придаст мне духу. Я уже командую: «Что вы, как овцы, бродите!» Делаю такие командирские жесты. И сам чувствую, что я командир. Кричу: «Вперёд! Ура!» Я бегу – все бегут. И ведь прорвались. Вот видишь! И повару приходится иногда командовать ротой.

  В другой раз Чубчик рассказал мне эпизод попроще, но для его натуры примечательный.
– Едем это мы ночью с дружком из нашего же полка. Едем верхами. Скучно. Молчим. Курева нет. По дороге тянутся люди, по сторонам – стрельба, ракеты, самолёт с огоньками кружится. Прямо душу выворачивает от всего этого. Я и говорю дружку: «Знаешь, брат, давай-ка песню споём». Он сначала удивился: «Не до песен теперь да и себя будем демаскировать». А потом согласился: «Ну давай, – говорит, – только чтобы песня была настоящая». Вот мы с ним и гаркнули. Так гаркнули, что все кругом притихли, заслушались: «По лесам, по дорогам скиталися два удалых лихих молодца...» Хорошая песня! — заключил Чубчик...
А сейчас этот смельчак и певун лежал напротив меня, и его усталое желтовато-землистое лицо выражало только страдание и озлобленность.
– Не пойду дальше... Надо отдохнуть хоть немного. Свернём вон на те хутора. Отдохнём, а потом снова в путь.
Ясное осеннее утро. Голубое, чистое небо. Первозданная тишина. Я не могу противиться настойчивым просьбам товарища.
– Ну что же, пойдём, отдохнём...

  Долги томительные дни, беспокойные ночи... Рассчитывали отдохнуть на хуторах с неделю, а отдыхаем уже месяц. С Чубчиком видимся каждый день, он все свои чувства выражает в песнях. Что-нибудь делает – поёт, отдыхает – поёт, идёт ко мне — поёт... Что за певучая натура! Тема разговоров у нас одна: о фронте. А фронт, говорят, под Москвой. Здесь немцы чувствуют себя уже хозяевами. Вошли в роль и полицейские из местных, старшины в деревнях. Работают какие-то управы. В Барановичах создана какая-то «Белорусская самопомощь» – фашистское детище. Выходит газета, а в ней сводки: «Наши войска знишчели столько-то
самолётов, гармат (орудий), столько-то большевистских дивизий» и прочая и прочая брехня. Чубчик – натура непосредственная, на него эти сводки действуют.
– Долго придётся нам воевать, – вздыхает он. – А как ты насчёт леса, чтобы оттуда бить немцев? – Хоть сегодня. Только что же вдвоём-то? Говорят, что есть партизаны, но где-то в Восточной Белоруссии. Далеко, а места незнакомые. – Надо, чтобы и здесь были. Мужички здесь тугие. И сердцем наши, и любят нас, и немцев ненавидят, а в партизаны...
Семьи, хозяйства... За живое пока не задело... – Но зато наши ребята, окруженцы, пойдут. Некому только организовать...

  На всякий случай договариваемся готовить оружие. Мобилизовали пастушков-ребятишек, и те охотно приносят затвор, ствол с прикладом, патроны...
Мы тщательно это прячем.
– Не сплю ночами, – признаётся в другой раз Чубчик. – Всё думаю, как это случилось, что мы долга своего не выполнили. Не в ладах я теперь с совестью... Не в ладах.
Я его отлично понимаю, но ничем не могу утешить, когда и самому нелегко. Приходится молча слушать, как Чубчик вспоминает Волгу, Каспий, где он когда-то рыбачил с отцом. Но всё чаще и чаще он говорит о родных советских людях. С Волги он незаметно переходит на Москву, на всю любимую страну. Да, я его понимаю, и мы тоскуем вместе. Мы оба сейчас не в ладах со своей совестью».

   Продолжение повести в следующей публикации.