И в песне, и в сердце народа

В сорок третьем у нас в деревушке,
В крайнем домике смирно жила
Из приезжих глухая старушка,

Что провидицей судеб была
 И, бывало, украдкой дворами
 Безутешной тоской по отцу
Наша мать уходила с дарами
К колдовскому косому крыльцу.

Бабка карты раскинет сердито,
По-недоброму зыркнет на них
И утешит скрипуче:
- В убитых нет его…
Значит, где-то в живых…
 
Краем тучи под солнцем рыжея,
Грохотала гроза вдалеке,
И с тревогой, как с камнем на шее,
Мать тропинкой спускалась к реке.

Здесь течений прозрачные кольца,
Завиваясь, неслись без следа,
И звенела вода колокольцем,
И куда-то бежала вода.

И вокруг всё светилось и жило,
И свистало коленцем тройным…
Как живая, вода ворожила,
Будто не было в мире войны.

Были только деревня, да поле,
Да луга, да гнездовия птиц,
Да нелёгкая русская доля -
От границ и до самых границ.

Я не знал, почему, но с надеждой
Возвращалась домой всякий раз
Наша мать,
И с заботою прежней
Обнимала и нежила нас…

От баталий планета остыла,
Отгудели фронтов провода.
Мы, питомцы военного тыла,
НЕ забудем войну никогда.

И однажды, нагрянувши в дом свой,
Захмелев от речей и вина,
Я опять своей маме напомнил
Про войну,
И смутилась она.

Я напомнил про карты, про бабку,
И про то, как весной, налегке
Наломавши сирени охапку,
Шла она, молодая, к реке.

Мать глаза на застолье скосила
И сказала, не пряча лица:
- Я тогда ведь всю землю просила…
Вот она и вернула отца…

И от слов её ласково стало,
Потянуло в простор, за луга,
Где весна, как мальчишка, свистала,
И толкалась река в берега.

И бродил я, весь миро обнимая,
За себя, за отца своего…
Я, Россия, теперь понимаю:
Нет надёжней тебя никого!

Ты и в сердце, и в песне народа,
И в моей повседневной судьбе,
Как железо, сцепившись с породой
Мы живём:
Ты – во мне,
Я – в тебе!