Пещера

В своём позднем эссе «Разговор о Данте» Осип Мандельштам блестяще выявляет один из основных признаков поэзии: несоизмеримость вещи (т, е, описываемого)  с пересказом, Требование это применимо не только к стихотворной поэзии в узком смысле, но и в целом к искусству. Зачем нам миниатюрная копия реальности, которую мы и так имеем вокруг себя в более высоком разрешении? Дайте авторский, демиургический угол зрения на неё - ведь именно способностью творчески преобразовывать и творить миры человек преодолевает расстояние от зверя до Бога. Как говорил другой великий поэт Незнайка: «Правду и сочинять нечего, она и так есть».
Позволим себе, однако, прибавить к сказанному гениями, Дело в том, что несоизмеримости вещи с пересказом недостаточно, ибо она присутствует в человеческой речи всегда - но совсем не так, как хотелось бы поэтам, Мысль изречённая есть ложь, причём чаше всего унизительная для предмета, занимающего мысль, И человек становится поэтом по мере того, как овладевая речью, упирается в её внутренние перегородки, мешающие не только выразить, но даже понять (ибо мышления вне речи, увы, не существует), что происходит вокруг:

Немая говорит
Таков изъян искусства
Так затемнён язык.

(Поль Элюар, перевод мой)

Но и здесь ужас не кончается, Вещь, как мы сейчас способны её воспринять, несоизмерима не только с пересказом, но и сама с собой, с собственным идеалом, Впору на каждый предмет тыкать пальцем и укоризненно говорить: «Ты, Моцарт, недостоин сам себя»,
Около восьми часов в сутки мы вынужденны тратить на сон да и на отрезках между небытием вряд ли бодрствуем, Большинство из нас всё отпущенное время сидит в платоновой пещере, вместо жизни наблюдая только её отсветы на стенах,
Искусство знает два способа выйти из положения, Первый можно условно назвать гомеопатическим, и заключается он в лечении подобного подобным, то есть уходом из сонной жизни в более глубокий и сосредоточенный сон, Поэты-визионеры, полагая источник света и ответ в самих себе, подобны Гамлету или Будде, Вещие и примечательные видения у них редки и знатоками ценятся на вес золота,

И это снилось мне, и это снится мне,
И это мне еще когда-нибудь приснится,
И повторится все, и все довоплотится,
И вам приснится всё, что видел я во сне.

(Арсений Тарковский)

Поэзия второго рода - если не брать в расчёт более или менее искусных имитаций - встречается ещё реже, Её творцы то ли раздобыли где-то красную таблетку за щеку, то ли вовсе нашли проход на поверхность, а теперь провертели в потолке пещеры дырочку и оттуда кричат нам, как смешно выглядит наше бытие в лучах солнца, Имеющий уши да слышит.

...Все с нетерпеньем ждут кино,
живут, рожают, пьют вино.
Картофель жарят, снег идет,
летит по небу самолет.
В кладовке темной бабка спит
и на полу горшок стоит.
Уходят утром на завод.
...А завтра кто-нибудь умрет –
и все пойдут могилу рыть...
В кладовке ангел будет жить –
и станет дочь смотреть в глазок,
как ангел писает в горшок.

(Борис Рыжий)

Однажды мой отец принёс с работы табличку с надписью «  Be here now», после чего целый вечер с крикам и диким хохотом совал мне её под нос, стоило мне на секунду забыть об окружающей действительности. Вот что такое искусство, не нуждающееся даже в изящной обёртке, По сравнению с этим «Be here now» все полусны наяву - ничто,

Мы сидим в пещере Платона
наблюдая игру теней,
только зрелище слишком томно –
нужно что-нибудь посильней.

К нам на помощь спешат поэты –
нет на свете людей темней –
разворачивают проекты,
моют руки в тенях теней,

роют гроты в большой пещере,
ищут клады в пустой земле.
забивают словами щели...

Если стану я посмелей,
поведу рассказ о себе,
то послышится только шелест...