Достаточно

На Сатья Локе нет скорби, старости, смерти.
Не знают страданий ее обитатели.
Временами сознание заставляет их воображать
сострадание к нам, кому неизвестно о мире
автоматических процедур, пробирных палат,
проясненных баталий стеклянных стаканов,
и нежной скуки полдневных абстракций лучей
в сосуде воды на голубом окне с оптикой,
зажегшейся до огня раскалённо белого света.
Преданное служение, лепестки аромата,
разглаженные воротнички, топография лучевой маски
утреннего графина, отделившаяся и висящая
как предположение маски,
дача Чехова, лень, пытка невыносимых страданий
материального мира невыносимы лишь потому что их
провозгласили невыносимыми дьяволы воображения.
А, кстати, чем предстанет любовь
без избытка воображения?
Ткане-селективный регулятор эстрогенной активности
сделан пришельцами из света голубых звезд Ливиады.
На подоконнике лужа – ты не запер окно.
Запах мокрой земли.
Шторы, где тебя не было пару недель,
уже колыхает Аллах в невидимых ластах
с веером Севера вместо рук,
воздушная рыба волшебного духа.
Сумма интеллектов ста клинических идиотов
даже меньше, чем интеллект одного идиота.
Растения молятся богу, и вот к ним приходит ботаник.
Хочешь, и твой психолог поможет тебе изучением?
Бери пример с Иисуса Христа. Лучись благостным излучением.
Говори о себе, веди репортаж о себе,
даже когда репортер – полный псих:
все равно все решета решат, что ты думал о них.
Много фильтра, и потому бессильна
молитва закоренелого ильма.
Любовная лирика как плохие сценарии
для хорошего порнофильма.
Вся эта ваша поэзия так крохотна и холмиста.
Да и любовь, если уж начистоту, –
графомания онанирующего сценариста.
Я не к тому, что плохо воображать
возлюбленную нагишом.
Да ничего тут плохого, и ей, и тебе хорошо.
Магниты губ подманивают к поцелую, слипаются веки,
липкие поцеловальные сны шелестящих поливальных машин
опускают раскаленную сталь в холодную черную влагу.
Над болотами дым, под болотами души умерших мужчин
в рост стоят, как хладнокровные статуи наги.
Иногда в прозрачных пакетах
видишь гримасы измятых мучений.
Тело с пальцами и глазами, дорогое, прекрасное ё-моё,
драгоценный предмет попечений,
никому-то ты не нужно, ископаемоё.
Весенний слух услаждают скандалы кое-как оттаявших птиц.
Как только нам изобретут бессмертие,
проходу не станет от самоубийц.
Мы как двойки – покорностью поставлены на колени.
Ты не оставишь наследства, потому что ты не наследник.
После нас нас забудут тысячи поколений,
каждое из которых будет мнить себя наи-последним.
Вот скажи, чем тебе дался именно куст аллеи?
Не пройдет и декады, мой друг, как бездарно мы устареем.
В перенасыщенном холоде выпадает кристаллами иней.
Этот коралловый лес только тронь, —
рассыплется заискрившийся прах.
Резиновый март растянется потягивающейся княгиней
и исчезнет в опавших сугробах и истлевающих черепах.
Проблема в том, что здесь все подряд
заставляют тебя утруждаться.
Например, далеко путешествовать или вкусно поесть.
Истина же, дружище, в том, чтобы
не заставлять себя наслаждаться,
даже если для этого все возможности есть.
Пусть беспокоится молодой и убогий.
Пустота тебя любит, любит бог и даже отсутствие бога,
как кошка, обожающая свою вылизанную шерсть,
так что о смысле не беспокойся.
Хватит просто того, что ты есть.