Когда физики мыслят 2

      Когда рядом с мыслями физиков можно поставить мысли философов, мир начинает колебаться и мы чувствуем некоторую новую волну, возвещающую времена будущие, лишь эхом из этого будущего, долетающие до нас...


      "Ну, идею я бы рассматривал как некое семя, которое развёртывается. Слово «идея» имеет греческий корень, который в основе своей означает «видеть»; тот же самый, в конечном итоге, что и eidos, «образ». И, кажется, тот же самый корень у латинского слова videre. Идея — это способ видеть, точно так же, как мыслъ может быть способом видеть, и я думаю, что новая идея появляется как некое семя в глубине скрытого порядка, из которого развёртываются всевозможные мысли. Когда вы применяете идею к своим предшествовавшим мыслям и опыту, то обнаруживаете, как идея развёртывается."

          Д. Бом.


       По поводу идеи, открываем двухстраничное эссе Лейбница "Что такое идея?" и читаем.
      Первое, что мы узнаём, что идеи - не следы в мозгу и вообще, ум не находится в мозгу( сюда бы отправить всех наших нейробиологов).
      Второе, что мы узнаём, что идеи состоят не в актах мышления, а в некоторой способности, - какой, ещё не выяснено, но зато выяснено, что мы можем иметь идею какой-либо вещи, хотя и не мыслим о ней, однако - "должны быть способны помыслить о ней". Здесь у Лейбница наклёвывается нечто похожее на то, о чём пишет Бом - если идея это особая способность видеть, то она необходимо требует того, что идёт за ней - и способности мыслить её. Потому что кто не видит, тот не имеет и возможности мыслить, а кто видит - видит ли случайно? Навряд ли, сама его способность видения указует на то, что он в принципе способен мыслить то, что видит.
      Поэтому Лейбниц далее называет идею - умением мыслить...
    Значит, мыслят типа все, а "видят" немногие. И в этом причина того, что умеют мыслить немногие.
    Тут что-то похожее на "любят все", а "умеют любить немногие".

    Но эссе Лейбница ещё не окончено, а только начато.
   Поскольку мы мыслим даже о тех предметах, о которых у нас нет идеи, то выходит, что идеи вещей - более проникновенные "орудия познания", нежели мысли? Мысли могут быть обо всём, они как безразличные захватчики, захватили нас и ведут. А идеи - редкость...
    В любом случае, идеи и мысли разнятся, и условно допускаются как одно без другого, но допускаются странным образом: мысль без идеи - распространённый и повсеместный факт, а идея без мысли - факт случайный, более подтверждающий умение мыслить вообще, чем реальное отсутствие мышления сейчас.
    Да и что там говорить, все знают как долго приходила идея всемирного тяготения к Ньютону. И всё это время, пока она к нему не приходила или всё таки приходила (шла неведомыми тропами), он то мыслил, причём, как и все ненормальные гении - сутками.
    То есть в прекрасной голове было множество мыслей, но не было идеи.
Тогда идея - это способность мыслительного образа? Осмысленного образа? Образа, в котором осмыслен мир???
    То есть, когда всё уже схватилось и созерцается свободно?
Что нисколько не означает, что дальнейшего мышления не требуется, но скорее наоборот, вызывает его "бурное вскипание".
    Вот Лейбниц далее пишет: мысль и идея - близкие способности. Что же их разделяет? Отличает? Как нам об этом потолковее сказать?
    Наверное при помощи Бома - что идея как семя реальности - ещё не развёрнутое, ещё не представленное, ещё не действительное и ещё не случившееся. А мы его уже ухватили, и уже видим это семя, хотя оно и не выросло. А мы его вытаскиваем на божий свет, помогаем ему, этому семени, войти в мир. Мы его из какой-то его потенциальной глубины разворачиваем и представляем, выражаем, потому что Лейбниц в конечном счёте приходит к тому, что идея это выражение, репрезентация.
    Здесь, они, вместе с Бомом, где-то ходят кругами, около того, что есть идея. И кажется, Лейбниц проскальзывает мимо самого главного - мимо вот этого семени, способности дать ему жизнь - через себя. А уже сама эта способность неминуемо, конечно, заканчивается и выражением.
    Так что идея числа это всё-таки не цифры, как получается у Лейбница, а нечто иное, что нам пока ещё неизвестно.
    Но Лейбниц настаивает именно на выражении - "необходимо, чтобы во мне было нечто такое, что не столько приводило бы к вещи, сколько выражало её" и затем говорит, что есть природные выражения и произвольные выражения, и это помимо каких выражений - истинных? Цифры у Лейбница - произвольные выражения, которым не требуется быть сходными с тем, что они выражают, как требуется это природным выражениям. И в таком смысле у Лейбница, действия, происходящие от одной причины взаимно выражают друг друга, а мир репрезентирует Бога.

     Что если предположить. что правы оба?
     И что Лейбниц рассматривает так называемую идеальность мира вообще? А Бом рассматривает "сердце идеи"?

     Тогда идеальность мира заключается в его способности репрезентироваться многими способами. Но и дурной клоун, меня пародируя, - меня выражает. Однако, заключено ли в нём моё идеальное? Или в нём заключена только общая способность передавать образы на иные тела? В дурном клоуне я вижу не моё сердце, а мою включённость в общую игру отражений, исключить себя из которой не в моей власти. Как элемент статистики я выражен где-то числами с миллионами других. И даже моё отражение в луже меня выражает. Но всё же я вправе спросить - меня ли? Мой ли скрытый порядок?
     Если Лейбниц требует, чтобы "лишь из рассмотрения свойств того, что выражает, мы могли прийти к познанию соответствующих свойств выражаемой вещи" - то что же тогда будет выражать меня как МЕНЯ?
     "То, что исходит из моей же причины" - подсказывает Лейбниц?
     И то, что выражает друг друга взаимно?
     Моё другое "я", другой человек?
И он откроет во мне семя, которое ещё не развёрнуто и потянет нить, а за этой нитью побегут вослед ей и мысли, и я прорасту как дерево в свои возможности???

     Не всё меня выражает, это факт, большинству нет дела до меня. Повсюду своё существование и оно не озабочено тем, чтобы меня выражать. Однако я сам в иные моменты удостоверяюсь в том, что то одно, то другое меня всё же выражает. И иногда так проникновенно, что полностью захватывает меня. Это может быть и в природе, и в человеческом мире, но не вот эти вот буковки, которые я пишу, выражают меня. Не цифры и не буквы Лейбница. Они только помощники. Лейбниц называл их "произвольными" - очевидно такими, чтобы они в силу своего несходства ни с чем определённым могли по сути выражать всё. Чтобы они были некоторой пустой универсальной формой выражения. Пещерой, в которой звучит эхо. И удесятеряется. Но тогда ведь из их собственных свойств я ничего не выведу. Из того, что мне надо было ехать на метро с пересадкой и я встал на станции, на которой мне не нужно было вставать, никто не узнает куда я хотел ехать. Разве что Шерлок Холмс или теория вероятности))).
     Кажется, без природных выражений - тех, что сходны - мне не обойтись, в них, наверное, заключена и загадка, и разгадка.
    "Язык выражает мысли и истины" (Лейбниц), и всё же одного языка мало, чтобы дойти до истины. И если мне уже не нужно идти к тому, что выражено, когда у меня уже есть то, что его выражает, то мне не нужен и Бог, ведь его вполне репрезентирует мир? И по этому миру мы познаём Бога? Так ведь по Лейбницу... По аналогии свойств?
     Для геометрии окружности я не нуждаюсь в реальной окружности, но кажется я не нуждаюсь в ней всё-таки относительно. "Чистая математика" чисто топталась на месте вплоть до возрождения наук и Нового времени, когда сразу же заспешила вперёд семимильными шагами.
     Могу я сказать, что мир идёт за своим выражением, как ослик за морковкой, привязанной перед ним? Могу я сказать, что мир разворачивается? Что разворачивается скрытый порядок мира? И это и представляет из себя процесс перманентной идеализации?
    И даже больше - у всего этого есть ритмы. И мы на ритме перехода к сворачиванию, а не к разворачиванию. Мы пишем и кодируем всё на всё. Мы миновали точку перегиба, и идеальное - больше не наш конёк. Но мы ведь безумно и безудержно репрезентируем?
    Вот это как раз и смущает больше всего. Кажется наши "пустые формы" решили, что они абсолютно не нуждаются в мире. И вот они, как исходящие от одной причины - произвольной причины - произволят себя и дальше. И дальше...
    Сдаётся мне, что в нашем мире, Лейбниц подумал бы прежде, чем писать своё эссе - подумал бы о некоторых нюансах...
    А ещё сдаётся мне, что именно поэтому заводит речь о семени и Бом - мы не хотим больше видеть всё это выражающее нечто иное, мы хотим видеть семя - откуда всё это в нас понеслось?