Собака

  Это было летом. Наш очередной «праздник» подошел к концу. Скорее всего, это был чей-то день рождения. Сейчас я уже не вспомню точно.На какой-то квартире в тихом московском районе. Уже рассвело. Мы шумной компанией вывалились на улицу и медленно начали двигаться в сторону метро, надеясь дойти до него как раз к его открытию. Может так казалось с пьяну, но город напоминал макет или, скорее, какую-то театральную декорацию: неестественная резкость очертаний домов, абсолютная пустынность улиц, отсутствие фонового шума. Хотя всему было объяснение: начиналась суббота и погода была отличная. Мы все по инерции продолжали о чем-то разговаривать, кто-то глупо шутил, кто-то над этими шутками смеялся. Кто-то монотонно говорил о каких-то умных вещах, но я уже ни во что не вникал, помню точно.  Было видно, что все друг от друга уже устали, кроме одной парочки. Сейчас даже не назову их имен, но, что поедут они вместе в отличие от всех остальных,  было очевидным. Все-таки история эта приключилась довольно давно, потому что все шли к метро, и ни о каком такси даже не шла речь. Вот так и двигались мы, не спеша, по пустой улице. Район был мне не знаком, поэтому, когда вдруг справа по ходу движения закончились дома и начались деревья, это оказалось для меня неожиданным и смена обстановки сразу же привлекла мое внимание. Сквер находился в низине, и к нему от улицы спускалась аккуратная асфальтированная лестница, ступеней пятнадцать-двадцать. Сквер был небольшим и представлял собой вытоптанную, присыпанную когда-то кирпичной крошкой,  площадку метров двадцать на десять с четырьмя скамейками, стоящими  по периметру. Вокруг, на каком-то расстоянии, были высажены деревья, кажется, липы, ряда в два или три. Дальше уже начинались какие-то строения. С дальней  от улицы стороны деревья были  посажены несколько дальше, и поэтому там образовалась небольшая лужайка. Трава была подстрижена. Я сразу почему-то подумал, какое это идеальное место, чтобы выпить бутылочку пива после работы. Правда, работа моя была совсем не здесь….
На одной из скамеек кто-то сидел. Эта была дальняя скамейка. Я пригляделся. Это была девушка, и сидела она к нам лицом. Я еще удивился, что можно делать в такую рань одной в таком месте. Она копошилась в неестественно большом для нее портфеле и совершенно не обращала на нас внимания. Да, это и понятно, хоть шли мы медленно, но мимо, и довольно далеко от нее. Я никогда не отличался хорошим зрением, поэтому разглядеть ее лица не мог, но что-то в ее облике мне показалось знакомым. И тут кто-то из нашей компании тронул меня за плечо и сказал: «Смотри, это же твоя Иришка!». И точно, теперь я узнал ее. Около года назад мы встречались. Кто-то считал нас отличной парой. Но все, как всегда бывает, закончилось. И вроде как без причины, но как-то нехорошо, с каким-то неприятным осадком внутри. Сейчас бы я считал себя виноватым, но тогда не хотел этого признавать. Хотел оставаться независимым и свободным, считал, что можно игнорировать ее привязанность ко мне, не обращать на нее внимание, когда мне хотелось быть не с ней. В общем, в какой-то момент, без всяких объяснений  и разборок мы просто перестали общаться. И, наверно, сейчас было бы правильным пройти мимо. Тем более что она не смотрела в нашу сторону. Но я был пьян, а выглядела она так одиноко и беззащитно, что я сказал всем, что меня можно не ждать, и пошел вниз.
Я довольно уверенно преодолел все ступеньки, даже не воспользовался поручнем в виде трубы с облупившейся зеленой краской. Прошел несколько шагов и оказался на площадке перед ней. Мне кажется, она обратила на меня внимание только потому, что я коснулся ее своей тенью, и помешал ее копанию  в  дурацком портфеле. Она никогда не отвлекалась от своих дел сама. Ее всегда надо было отвлекать. Это меня когда-то бесило. Она удивленно подняла глаза. Все такие же пронзительные красивые глаза. Я сказал: «Привет», а про себя думал: «Какая же ты красивая. Какого черта мне еще чего-то надо было. А с другой стороны, больше не меньше…».  Мысли  неуклонно становились амбивалентными.  Видно было, что меня она явно не ожидала увидеть. На какой-то миг она замерла, и как-то очень испуганно ответила: «Привет. Ты как здесь?»  «Я у тебя то же самое хотел спросить. Одна, почти ночью, в каком-то лесу…. У тебя все в порядке?»  Ее испуг сразу прошел, и она продолжила попытки закрыть свой портфель, из которого упрямо торчали какие-то бумаги. У нее ничего не получалось. Потом вдруг поняла нелепость ситуации, резким движением отставила этот несчастный, так и не закрытый портфель к спинке скамейки, глубоко вздохнула и молча уставилась на меня. Я тоже стоял молча и смотрел на нее. И тут я увидел, как ее глаза наполняются слезами. Было видно,  с каким трудом она сдерживается, чтобы не расплакаться. Видимо уже не в состоянии сдержать эмоции она резко встала и обняла меня, уткнувшись носом мне в шею. Я тоже осторожно обнял ее. Так мы простояли не больше пяти секунд. Потом она взяла себя в руки, уверенно отстранилась, всхлипнула, отвернулась, чтобы я не видел ее красных глаз, обошла скамейку и встала за ней, опершись руками о спинку. Она как бы отгородилась этой скамейкой от меня. Голова ее была повернута вправо, смотрела она вниз. У себя на скуле я чувствовал холодный мокрый след от ее глаз. И вот тут, откуда не возьмись, появилась собака, довольно крупная, по окраске похожая на овчарку. Но нет, все же это была дворняга. И, похоже, еще не совсем взрослая. Какая-то неуклюжесть выдавала в ней подростка. На ней был ошейник, и я подумал, что вот-вот должен появиться хозяин.  Но никто не появлялся, собака была одна. Она как выскочила из-за деревьев  слева, так и остановилась, уставившись  на нас. Мы тоже смотрели на нее, я весь напрягся, ведь я не знал, бояться этой собаки или нет. А собака залаяла, громко, густым басом. Теперь я уже  испугался.  Но при этом она не подбегала ближе, оставалась на расстоянии 3-х, 4-х метров, и просто лаяла, причем в мою сторону. «Это твоя, что ли?» - я уже немного расслабился и повернулся к Ирине.  «Нет, не моя!» - Ира сделала удивленные глаза. «А что же она только на меня лает, как будто ругается и отгоняет от тебя?». «Да, не знаю я, не моя это собака». Тут я подумал, что я пьян, а собаки не любят пьяных. Но я всегда очень хорошо  относился к животным, тем более испуг прошел, и я начал разговаривать с животным, пытаясь его успокоить: « Ну, что ты разошлась? Все же хорошо, никто никого не трогает, спокойно, спокойно…». Собака продолжала лаять. Тогда я медленно присел и протянул руку в ее сторону, делая вид, будто что-то ей даю. Но это только сильнее разозлило животное, его лай стал прерываться остервенелым рычанием. Я опять испугался, медленно, не поднимаясь, повернул голову к Ирине  и спросил: «Ну, и что делать будем? Такое чувство, если отвернешься, она вцепится. Может, ты ей что-нибудь скажешь?». И она сказала. Сделала очень серьезное лицо, смешно нахмурила брови и «грозным» голосом визгливо выкрикнула в сторону собаки: «Тварь, заткнись!». Я чуть не подавился от смеха. Здесь, конечно, надо учитывать мое измененное состояние и обостренное восприятие. Но, что самое удивительное, и на собаку эта фраза тоже произвела очень сильное впечатление: она резко замолчала и села, уставившись на Ирину и слегка склонив голову. А Ира, уже спокойным голосом, продолжила: «Дай спокойно поговорить». Уверенно обошла скамейку с «правильной» стороны, резко села, и,  не поднимая глаз, обращаясь уже ко мне, произнесла: «Садись», и похлопала рукой по доске, показывая, куда именно я должен сесть. Я поднялся с четверенек, и осторожно сел  рядом с ней, не сводя глаз с собаки. «Ну, давай, рассказывай» - произнесла она,  не поворачиваясь ко мне, как будто обращаясь к кому-то невидимому, стоящему перед нами. Меня это задело. У нее была дурная привычка говорить в пустоту, если она хотела показать свое пренебрежительное отношение к собеседнику. Но я не подал вида, и добрыми пьяными глазами смотря на нее, начал: «Да, что тут говорить, все как обычно, ничего не происходит. Дом, работа…  Вот иногда отдыхаем» – я лукаво улыбнулся – «Все как-то без идейно…  Но жизнь течет, в общем, все нормально, грех жаловаться». Я сделал жест рукой, как-бы отмахиваясь от дальнейших рассуждений. «Но так же нельзя, каким был, таким и остался» - она слегка усмехнулась – «во всем должен быть какой-то смысл, должна быть хоть какая-то цель, которой хотелось бы добиваться, всегда надо к чему-то стремиться, что-то нужное делать…».  «А кто сказал, что я ничего не делаю?» - прервав ее, возмутился я, и гордо, но с иронией, добавил : «Я живу». И после небольшой паузы, уже как-то грустно,  произнес: «Просто живу. Разве это не нужное дело?». Тут у меня возникло ощущение, что мы вернулись на год-полтора  назад,  потому что раньше в нашем общении всегда присутствовал подобный спор о всяких смыслах, и это подчеркивало нашу близость, а теперь… «У тебя кто-то есть?» - она мгновенно разбила нахлынувшую на меня волну воспоминаний и так пристально на меня посмотрела, что я даже немного растерялся, но быстро нашелся и,  уже со свойственной мне многозначительностью, сказал: «Всегда кто-то у кого-то есть. Главное, уметь это видеть и не игнорировать, ну, и еще уметь этим пользоваться». Она отвела глаза: «Ты как всегда, в своем духе. Никогда не могла тебя понять до конца. Всегда все приходилось додумывать самой». Она опустила голову, выпрямила спину, уперлась обеими руками в сидение и медленно, четко выговаривая слова, произнесла: «А вот у меня час назад закончилась личная жизнь»- и тяжело вздохнула. Тут мне стала понятна причина  ее столь раннего и одинокого пребывания в этом маленьком , безымянном скверике.  «Что, совсем? Такого же не бывает»- я сразу же начал ее успокаивать – « потому как, каждая минута жизни человека – это его личная жизнь. И любое разделение на жизнь личную и не личную – это искусственная чушь. И ты сидишь вот тут, разговариваешь со мной, значит, жива, и никакая твоя личная жизнь не закончилась, а естественным образом продолжается. А то, что у тебя там произошло, так это всего лишь одно из разочарований на пути. Забудется. А может, и помиритесь еще». «Нет! Ты не понимаешь!» - она почти закричала – «У меня все не так. Я всю себя отдала…и оказалась никому не нужной…». Она начала тихо всхлипывать и шмыгать носом. Мне было ее жутко жалко, но про себя я подумал: «Как же все у всех одинаково…». Но вслух продолжил: «Давай, давай успокаивайся, пора домой собираться. Сейчас приедешь, поспишь, в себя придешь. Все образуется». Осторожно погладил ее по голове. Она как будто этого не заметила. Тут я вспомнил про собаку. Псина тихо сидела на том же месте и, как мне показалось, с интересом и сочувствием за нами наблюдала. «Что? Подслушиваешь?» - обратился к ней я. А потом уже, чтобы немного разрядить обстановку, к Иринке: «Вон, смотри, как животное на тебя смотрит. Тоже жалеет, как и я. Какие глаза-то грустные! Все мы за тебя, не заставляй нас за себя переживать!». Ира сначала подняла свои красные глаза на меня, потом перевела взгляд на собаку, мне показалось, что та вильнула хвостом. У Иры на лице появилась грустная улыбка. «Да, ты прав, собираемся, пора, пошли». Вытащила у меня из-за спины свой портфель. Положила к себе на колени и попыталась его застегнуть. У нее ничего не получилось. Она попросила меня  его подержать, с силой затолкала внутрь торчащие бумаги, резко застегнула молнию. Держа портфель обеими руками, посмотрела на меня: «Я готова. Идем?». Мы встали. Собака сидела на месте и не проявляла никаких признаков агрессии. «Ну, а с тобой что?» - это я уже говорил с собакой. Та встала на четыре лапы, один раз гавкнула на нас, как бы говоря: «С мной все нормально». И скрылась в кустах, откуда и прибежала.
Мы вместе дошли до метро. Практически, молча. Если не считать пары-тройки ничего не значащих фраз, которые я даже не запомнил. Там от сквера оказалось совсем не далеко. Поезда уже ходили. Она вышла на кольцевой, я поехал дальше. Через неделю у меня появилась собака. Как, - это уже отдельная история. Но моя собака очень похожа на ту, которая слушала нас тогда. Иногда я думаю, что это она и есть. Но чтобы это проверить, нам надо опять встретиться всем троим….  Я был бы не против, да, и собаки никогда никого не забывают.