Лучший способ порвать сознание в клочья

Что ж, мой друг, очернитель всемирного неба загадочным языком
паровозных глубин кочегарных труб злопыхательского аперитива,
возможно, нас вырезали из гофрокартона лирическим резаком,
залитого мёдом поэзии отрыва от коллектива.
Снеговые лопаты в нашу открытую форточку высморкались за окном.
Окрыленный отель овеян летающим лебедем и нетающим снегом Антарктики.
Наверху тянут мебель, допотопным топотом пляшут матросские каблуки.
Разбалансированный астрал просыпался сколотым льдом
и остановил время на два часа, которые никогда не пройдут:
чтобы время остановилось на время
необходимо еще одно время, а его просто нет.
Что ж, времени как всегда не хватает.
Растленные угли насытились листьями страха.
Половину своей подруги ты истратишь на быстрые искры
горелого пепла копировальной бумаги.
Рассекреченная скворечня! Я твой неверный скворец.
Пучеглазый трамвай с лицом божьей коровки,
вальсирующие скелеты дождя,
звуки летнего домино, полированный водоотлив,
стуки о жесть через раз, и вот уже джаз:
пианист прополаскивает клавиатуру рояля.
Козявки, выкованные из стали, будут смертельны роями.
Они проникнут в глаза, выбив стекла противогаза.
Мальчик думал – небо дырявое, дожди струями льются из звезд,
итальянские колокольчики, ливень хрустальных бокалов,
падавших, как совокупные люстры Люксембурга, Брюсселя, Версаля.
Вода не говорит слова «бульк», она не употребляет слов,
мы приписываем ей речь, как приписали вселенной бога,
но если не верить в бога, хотя бы в молитвы поверь
как аутотренинг по Шульцу –
а то, что он существует, проверь
по затормозившему пульсу.
Хламидиоз смещается в океан потоками мусора – 
после человечества как после бала, но это банальные чувства.
Необычны лишь ощущения на кровати Прокруста.
Словесная масса выпрастывает лапки как грязевой гейзер,
состоящий из грязных частей.
Отличительный капкан твоих челюстей,
бородавки на харе небритой Луны,
половинчатый синий хлеб полоумия,
крупнокалиберные высотные батареи салютов,
ожёг фейерверком сетчатки,
пролетарий голодный и голый…
ждут на ветру, когда бросят кости обглоданного глагола.
Нефтеперерабатывающий павлин и немецкая водка с цирконием
будут трогательны, как Мятлев, если станут трогать инстинкты.
Мистраль, пастораль, хватка, схватка –
человек разорванный в клочья не испытывает ничего,
поскольку отдельные клочья не могут что-либо испытать,
но составленные в организм, представляют уже коллектив,
которому доступны конфликты, то есть, проявления жизни.
И вообще, человек – это не цельный внутренний монолог,
скорее, внутренний разговор его клочьев.
Так как клочья вашего разума по отдельности неразумны,
по отдельности и не страдают.
Лучший способ порвать сознание в клочья
вы находите в безднах абсурда.
Таракановой камуфляж, лотерейная мыльница, паллиативный утюг,
монструозные корни глюкозы и комочки восторженных Белоснежек
ищут ивы верб и ракит,
но находят бумажный плюмаж лорда Кента
в лагуне голого короля,
последствия землетрясений Ташкента,
китайский укус механического комара,
ливер в кассе тревожного конвоира,
ошибку в требовании миру - мира.
Люди с факелами вместо голов,
с вырванными светящимися сердцами
не вызывают доверия, но всегда нас куда-то ведут.
В вывернутом наизнанку пространстве
Маяковский застрелил себя пустотой кобуры.
Если ты – лихо, то и веди себя лихо.
Сверкнувший в луче волосок невесомо колышется на портьере,
пылинка в горячей струе взмолилась и снова плывет.
Природа делает паузу – ожиданье дождя.
Мушка не двигается пять часов на портрете вождя.
Тихо.