Январская акварель

Акварель облаков перламутром играет на небе,
то размыты они, то рельефны, как будто дворцы,
на софоре скворцы совершают рассветный молебен
и янтарные кисти так светятся, как леденцы.

Я люблю в январе неморозные дни, словно эти,
в бухте ртутью мерцает нейтрального цвета вода,
виноградные лозы свисают в беседке, как плети,
запоздал я с обрезкой, но это пока не беда.

Я люблю эти дни, в них надмирность какая-то с грустью,
и понятнее с ними весь пройденный жизненный путь.
Белокрылые чайки слетаются с криками к устью
водопадной речонки, чтоб крылья водой сполоснуть.

Ходят грузно по пляжу, пьют пресную воду подолгу,
сушат крылья до сумерек, кои темнее сурьмы:
городская речонка им, может, напомнила Волгу
или плёсы Днепра, где весною гуляют сомы.

Это думаю я. Я завидую воле крылатых,
я-то знаю, что будет зима не страшна, но долга,
потому что надел Учан-Су уже льдистые латы,
и на горных вершинах сверкают на солнце снега…


ЯНВАРСКИЕ    ДРОЗДЫ

Дрозды поют, как летом, в январе,
в зените солнце, тени во дворе
такие чёткие, как летом, и тепло,
а ты поэту говоришь, смеясь: трепло!
Мол, день хороший, кто же спорит, но зима
ещё очнётся, и опять сойдёт с ума,
опять дожди пойдут, на горы ляжет снег,
не зря февраль угрюм в Крыму, как печенег
 – Про печенегов ты загнула. Я не прав?
Читал – кочевники, читал – жестокий нрав.
А ты смеёшься, мол, язык, что помело:
тепло, дрозды поют,  чего ещё? Трепло!
Я соглашаюсь: кто же спорит, но февраль
угрюм-угрюм, а на поверку – тоже враль,
ведь в феврале миндаль цветёт и алыча,
и море тихое сверкает, как парча,
довольно часто, и к тому ж ещё, заметь,
что в феврале дрозды похлеще будут петь.
Так в жизни всё: средь самой чёрной черноты
вдруг снег блеснёт, вдруг распускаются цветы.
Но, чтоб не сглазить, ты опять твердишь: трепло! –
и смотришь чисто так, сердечно и светло,
что впору мне дроздом январским песни петь
иль рифмы пробовать, звенели чтоб, как медь…

ЯПОНСКОЙ   МУШМУЛЫ   ЯНВАРСКОЕ  ЦВЕТЕНИЕ               

Японской мушмулы январское цветенье,
в кафешке на углу иль кофе, или чай,
по улице твоей блуждаю целый день я,
чтоб встретиться с тобой, как будто невзначай.

Ай-Петри вся в снегу так, словно простынёю
свои прикрыла прелести гора;
тебя всё нет и нет, и потому со мною
блуждает, точно тень, январская хандра.

И телефон молчит, зимою наши ссоры
не чаще летних, но длиннее их;
две сойки верещат в густых ветвях софоры,
от ягод отгоняя птиц других.

Я – к морю, но и тут нет ясности в просторе,
хоть прежде были встречи хороши:
бывает так зимой, что даже наше море
угрюмо и закрыто для души.

И было бы невмочь от дней оцепененья,
когда бы там и тут, в теченье дня,
японской мушмулы январское цветенье
надежду не вселяло бы в меня.